Страстные сказки средневековья Глава 40.

ДЕ ЛА ВЕРДА.

Дон Мигель спешил во Францию: ему не терпелось заполучить назад неверную супругу.

Трудно описать, какие чувства кипели в его груди. Здесь была и уязвленная гордость, и взывающая об отмщении честь, и желание посмотреть изменнице в глаза — такой букет эмоций, что иногда графу казалось, что внутри яростно пылает огонь.

В Париже на папском подворье он встретился с Гачеком и, наконец-то, отвёл душу, честно поделившись с секретарем наболевшим. Славек только руками развел, огорченно глядя на осунувшегося от переживаний графа.

   — Как вы могли так поступить с невинной девушкой? — укорил он его. — Лиин доверилась вам.

Де ла Верда и сам знал, что вёл себя не лучшим образом: незачем было тыкать его носом в собственные грехи.

— А что мне оставалось делать? — вспылил он. —  Эльфы палец о палец не ударили бы, чтобы мне помочь!

— Но ваша плоть и кровь в чреве этой девушки.

— Всё это глупости, — холодно отмахнулся дон Мигель. — Главное, что мы приблизились к концу наших поисков. Теперь нам нужен барон де Ла Рош.

— А вдруг он откажется выдать донну, — высказал сомнение Гачек, — может эльфы вас обманули?

— Нет, — хмыкнул де ла Верда, — не обманули.

Почему он в этом был так уверен? Наверное потому, что подспудно приписывал способность нагло и бесцеремонно лгать только людям.

Собеседники помолчали, озадаченно глядя друг на друга. Такое бывает: иногда человек долго, с напряжением всех сил идёт к намеченной цели, и когда до финиша остается всего лишь пара шагов, он вдруг замирает. Ему внезапно приходит в голову, что его труды несоизмеримы с полученным результатом. Да собственно и мало ему нужны: слишком много потерь, слишком велика горечь.  Догадавшись о терзаниях графа, Гачек решил на свой лад отвлечь его от мрачных мыслей:

— Эльфы — демоны?

Дон Мигель долго думал, прежде чем открыть рот. К сожалению, истина — труднодостижимая вещь именно потому, что человек в силу своей природы не может быть объективным. Казалось, чего уж проще дать характеристику богопротивным тварям, но у де ла Верды язык не поворачивался назвать нежную и простодушную Лиин исчадьем ада.

— Дьявол изобретателен, — в конце концов, уклончиво заметил он. — И в стремлении искусить христианина в вере, может принять любые обличия. В таких случаях легко ошибиться!

Вот до чего дошло: де ла Верда кривил душой даже перед самим собой и прекрасно это осознавал. Понятно, почему его настроение ещё больше омрачилось.

Гачек покосился на расстроенное лицо патрона, и благоразумно замолчал.

Барона в парижском отеле не оказалось, и графу пришлось отложить свидание из-за визита к Людовику. Король по своему обыкновению торчал в аббатстве Виктория в окружении приближенных. Толпилось здесь много и прочего народа, казалось бы весьма далекого от королевского двора.

Скучая в ожидании аудиенции, дон Мигель с брезгливым недоумением разглядывал снующих людишек  явно низкого происхождения, но ведущих себя неимоверно вольготно. Зачем Людовику понадобились эти дворняжки? Неужели мало верных слуг? Впрочем, французский король славился своей странной привязанностью к простолюдинам.

— Ах, граф, — разглагольствовал Людовик во время встречи, с таким видом поглаживая охотничью собаку, словно не де ла Верда, а она кисла от дождей в промозглой Англии, чтобы этот уникально неблагодарный король выиграл хотя бы несколько месяцев мира, — удивительно, что именно вы – испанский гранд встреваете в дела между англичанами и французами.

Исходя из серьезности момента, уместней было бы не играть пустопорожними фразами, но раз того хотел государь…  Дон Мигель и сам мог, не замолкая, часами болтать о всякой ерунде.

— Испанцы, французы, англичане — какая разница, ваше величество? Все мы лишь слуги нашей матери церкви и все мы — дети Господни, поэтому интересы самого захудалого француза-христианина мне не менее дороги, чем подвластного вассала-каталонца.

— Удивительная широта взглядов для подданного арагонского короля, — усмехнулся король. — Я слышал, что папа Римский учредил в Севилье трибунал инквизиции с чрезвычайными полномочиями?

— Мудрость папы не имеет границ, — охотно согласился дон Мигель.  — Если бы все правители Европы были столь же богобоязненны как севильский капитул, то с мерзкими язвами колдовства было бы покончено навсегда, и Господь  перестал гневаться на детей своих.

Король долго смотрел на графа с заметно преувеличенным интересом.

— Знаете пословицу: "Кесарю кесарево..."?

— Знаю, ваше величество, но перед Богом все едины: и кесари, и простолюдины. А жизнь так быстротечна.

— Вы слишком ещё достаточно молоды, чтобы судить об этом, — сухо заметил Людовик и, наконец-то, перешел от философии к непосредственным делам. — Вы мне нравитесь, де ла Верда, хотя вам и свойственно совать свой нос, куда не следует. Я слышал, что папа собирается прислать вам замену?

Дон Мигель едва сдержал облегченный вздох. Это была единственная радостная новость за последнее время, которую даже лишний раз озвучить и то приятно.

— Да, мы в пути почти четыре года, и порядком устали. Особенно его преосвященство:  всё-таки он в годах. Впрочем, уезжая из Англии, мы отправляемся опять-таки по делам папского престола в Испанию. Видите ли, Севилья — это только первая ласточка в благородном деле борьбы против ересей, а мы с его преосвященством считаемся знатоками в этом вопросе.

Людовик недовольно поморщился:  сегодня он почему-то был настроен корчить из себя невесть кого,  словно в его подвалах десятилетиями не сидели в тесных клетках люди, а в любимцах не ходил палач — Тристан Пустынник.

— К лицу ли знатному гранду присутствовать на допросах, видеть страдания замучиваемых, слышать крики и проклятия? Неужели благородная кровь ваших предков не зовёт вас взяться за оружие и победить противника в честном бою?

Короля на поединок не вызовешь, а то бы...

— Ваше величество правы, — холодно согласился дон Мигель, — нестись на горячем скакуне с копьем наперевес на противника гораздо приятнее, чем вдыхать в себя ужас и мерзость камеры пыток. Но разве наш долг перед Господом не велит  отринуть соблазны мирской жизни,  огнём и мечом выжигая уродливые язвы на теле общества?

Очевидно, осознав тщетность попыток вывести из себя высокомерного испанца, Людовик прекратил недостойные насмешки и заговорил о другом.

— У меня к вам личная просьба, — доверительно попросил он, — похлопочите перед Эдуардом об освобождении свергнутой королевы Маргариты и высылке её из страны. Судьба кузины меня волнует: после смерти сына и мужа она в жутком состоянии. Пусть ей хотя бы умереть дадут на родине.

Де ла Верда удивился, услышав в голосе короля сострадательные нотки.

— Жаль королеву. Удивительно красивая женщина, но всё время ставила не на тех мужчин,- охотно согласился дон Мигель. -  Обидно, что Ланкастеры проиграли, но я бы ни сказал, что власть Йорков так уж сильна, как им сейчас кажется.

— Почему? — живо заинтересовался Людовик. — Вы — лицо незаинтересованное, и можете заметить то, что не видно нам.

— Король очень легкомыслен в вопросах брака, — поделился сомнениями дон Мигель. — Его женитьба на Елизавете Вудвилл не может считаться образцом государственной мудрости.  А ранее он дал слово леди Элеоноре Батлер. В Англии, где огромную роль играет парламент, обожающий ставить королей на место, это может плохо кончиться для наследников Эдуарда. При известной ловкости его же собственные братья могут объявить сыновей незаконнорожденными, а это чревато новой гражданской войной теперь уже внутри клана  Йорков. И как знать, не победят ли вновь Ланкастеры?

Людовик мрачно фыркнул.

— Почему всегда так? — задумчиво пробормотал он. — После сильного короля приходят слабые драчливые наследники и разрушают в мановение ока всё, что с таким трудом было создано предшественниками. Что в Англии, что во Франции — везде одинаково!

Для дона Мигеля как раз ответ был ясен.

— Такова воля Господа, ваше величество!

Собеседники немного помолчали. Король вновь нагнулся к борзой и почесал её за ушами. Умный пес преданно смотрел на хозяина, виляя прутом хвоста.

— Никого на свете нет преданнее собак, — заметил Людовик.

— Это потому, что они зависят только от своего хозяина, — тонко улыбнулся граф, — нет ничего проще службы одному сеньору.

Людовик внезапно сухо улыбнулся, искоса взглянув на собеседника.

— Не могли бы вы удовлетворить моё любопытство в одном весьма щекотливом вопросе?

— Всё, что угодно вашему Величеству, — любезно склонил голову дон Мигель, напряженно гадая, что от него сейчас потребуют.

— Вы допрашивали многих еретиков. Среди них бывали алхимики?

— О, сколько угодно, — пренебрежительно пожал плечами де Ла Верда, — эти помешанные настолько поглощены своими вздорными идеями, что зачастую попадают в руки Дьявола. Плоды дерева познания зачастую отравлены.

Людовик вроде бы согласно кивнул головой, но прикусив губу, начал нервно барабанить пальцами о подлокотники кресла.

— А признавался ли кто-нибудь из них, что пытался создать философский камень?

Дон Мигель едва удержался от снисходительной улыбки:  надо же, а он считал Людовика гораздо умнее. Но надо было отвечать:

— О, ваше величество, каждый второй, если не чаще. И все хотят обогатиться и делать золото из мусора.

— В ваших словах мне слышится ирония? — нахмурился монарх.

— Мне жаль, если у вашего величества сложилось такое впечатление. Я как никогда серьезен. Золото — вещь очень хорошая и для правителей необходимая, — терпеливо пояснил ему граф,- но представьте на мгновение, что будет с вашей казной, если его начнут делать все, кому не лень даже из булыжников под ногами?

— Вы как-то странно смотрите на мечту алхимиков всех времен и народов, — сухо заметил венценосный собеседник, задетый его пренебрежительным отношением к столь серьезной теме.

— Я просто верю в разумность Божьего промысла, который счёл нужным позволять добывать этот благородный металл небольшими дозами. Иначе, чтобы стало с казной всех христианских стран?

— Но ведь у философского камня есть ещё одно свойство:  с его помощью можно делать эликсир жизни.

Ах, вон оно что! Брови де ла Верды надменно взмыли вверх.

— Хотите жить вечно, ваше величество?

— А вы нет?

— Зачем? — искренне удивился граф. — Что настолько хорошего в этой жизни, что надо за неё  цепляться? Болезни, изнурительная забота о подвластных людях и борьба с собственными грехами. Есть, конечно, и удовольствия, но за них приходится  дорого платить. Нет, наша земная жизнь — всего лишь миг, и чем раньше Господь призовёт нас к себе, тем меньше мы нагрешим.

— У вас образ мыслей монаха.

— А я и готовился к принятию сана, когда умер мой старший брат.

— А вот я думаю совсем о другом, — доверительно признался король, — я так много работаю, не сплю ночами, заботясь о благе Франции. Много уже сделано и многое ещё предстоит сделать, и что же? Придут наследники и всё разорят, разрушат, выпустят вассалов из рук.

— Вашему сыну всего три года: неужели есть основания считать его плохим наследником?

— В том-то и дело, что он мал. Одна гадалка  предсказала, что на сыне закончится моя династия.

— Зря вы слушаете всяких шарлатанов, ваше величество, — укоризненно покачал головой дон Мигель, — все эти предсказатели и гадалки просятся на плаху. Внимать им не следует: это либо наглые мошенники, либо люди, одержимые сатаной.  А какой добрый совет правителю государства может дать нечистый?

Странным был этот разговор.  Язвительный и циничный король открылся графу с иной стороны, и дон Мигель увидел тревогу, обуревавшую этого незаурядного правителя.  Удивляло только, что именно он был почтен доверием самого недоверчивого человека за всю историю Франции.

— Как вы думаете: существует ли секрет вечной жизни? Что на эту тему говорят ваши подопечные? — тихо спросил Людовик, откинувшись на неудобном кресле.

Де Ла Верда решительно разбил иллюзии своего собеседника:

— О, когда перед их носом щёлкает пыточным инструментом палач, они очень разговорчивы, но я бы не особенно им верил. Вот, например, один из рецептов: хотите получить дар ясновидения? Поймайте сорок черных кошек, живьем сожгите их на медленном огне, а потом из их останков сварите бульон и съешьте лопаточную часть,- хмуро усмехнулся он.

Людовик наблюдал за ним с каменным лицом, и граф, тяжело вздохнув, устало пояснил:

— Чем обедать таким блюдом, я бы предпочел оставаться в неведении относительно будущего. А вот другой способ: чтобы сохранить красоту и молодость, нужно купаться в крови, мучительно убиваемых девственниц.

Граф брезгливо поморщился, осторожно покосившись на внимательно слушающего короля. Уж не собирался ли Людовик сам заняться подобной мерзостью? Кто знает, что скрывается в этой хитроумной, не обремененной излишней нравственностью голове?

— Возьмите протоколы допроса бывшего сподвижника Орлеанской девы — маршала Жиля де Реца и прочитайте, что он вытворял для получения философского камня, — намекнул граф на длинные руки суда инквизиции. — Уж на что у меня крепкие нервы и то замутило на сороковой странице.

— Неужели всё настолько гадко и по-другому нельзя? — видимо, эта речь не особо убедила короля.

— Помилуйте, дьявол на то и дьявол, чтобы заставлять человека делать гадости.

По отстраненному лицу Людовика де ла Верда сделал неутешительный вывод, что того мерзости не особо пугают, а вот идея философского камня прочно сидит в голове.

— Часто люди боятся смерти не потому, что хотят жить вечно, а потому что боятся предстать перед Всевышним и понести ответ за то, что натворили в земной жизни, — сделал он ещё одну попытку изменить мнение короля, но опять не дождался желаемой реакции.

Что же, дон Мигель вынужден был констатировать, что его величество плотно погряз в грехах. До него и раньше доходили туманные слухи о страшных делах его приспешников — Оливье и Тристана Пустынника. Людовик открыто увлекался астрологией и был невероятно суеверен. А к суеверным людям дон Мигель относился с недоверием, подозревая их в язычестве.

— Когда вы собираетесь вернуться в Англию?

— Как только покончу с ещё одним деликатным делом, приведшим меня во Францию. Мне нужно поговорить с вашим главным смотрителем охоты — бароном де Ла Рошем.

Король вскинул на него остро блеснувшие глаза.

— Что же натворил мой вассал, раз им заинтересовалась инквизиция? Барон — один из немногих людей из моего окружения, который мне дорог, и я буду очень недоволен, если после встречи с вами у него начнутся неприятности, — в голосе Людовика послышалась нескрываемая угроза.

Граф раздраженно чертыхнулся про себя: опять всё пошло не так, как он задумывал. Ему до боли, до внутренней дрожи не терпелось даже не столько отнять жену у барона, сколько вызвав на поединок, мучительно и долго убивать. Он страстно мечтал увидеть цвет крови соперника, и вдруг такая отповедь короля!

— Мне нужен де Ла Рош по делу, касающемуся одной дамы. Барон знает, где её найти. Даю вам слово, что инквизиция не имеет к этому никакого отношения.

Король долго молчал, пристально вглядываясь в легата.

— Мне собственно всё равно, но предупреждаю:  если с Раулем что-нибудь случится, вы навсегда потеряете мою благосклонность.

«И жизнь», — обреченно закончил про себя дон Мигель.

Видимо, время откровений прошло: король встал, свистнул собакам  и пошёл к выходу из комнаты.

— Даже короли имеют право на сердечную привязанность,-  бросил он через плечо и добавил уже на пороге, раскланивающемуся вслед графу: — Я прикажу передать ему вашу просьбу.

Вечером к прогуливающемуся по монастырскому саду аббатства Виктория дону Мигелю подошел барон де Ла Рош. При взгляде на ясное лицо эльфа волна дикой ненависти захлестнула графа. Он не смог вымолвить ни слова, чувствуя, как багровая пелена гнева заполняет его разум, а рука поневоле сжимает эфес меча.

— Его величество передал мне, что вы ищите встречи? — невозмутимо осведомился барон, как будто не подозревая, о чём пойдет речь.

Ну и наглец! У дона Мигеля судорогой бешенства свело рот.

— Да, — колко ответил он, — мне хотелось с вами увидеться. И неужели у вас хватит дерзости сказать, что не знаете, зачем мне понадобились?

— Когда вы хотите увидеть Стефанию? — вопросом на вопрос ответил Рауль, также как бы невзначай сжав рукоять оружия. — Или поначалу назначим место и время нашей встречи?

Взгляды соперников встретились. Несмотря на  ярость, дон Мигель не мог не отметить, что де Ла Рош взбешен даже сильнее, чем он: лёд его глаз говорил об опасности красноречивее угроз.

— Да я бы с радостью, — шутовски раскланялся перед обидчиком граф, — но король заставил меня едва ли не поклясться, что ни один волос не упадет с вашей головы. Вы ему внушаете невероятную, я бы даже сказал подозрительную симпатию.

В ответ на язвительное замечание Рауль только сухо кивнул головой.

— Завтра утром на рассвете я буду вас ждать под стенами аббатства.

— Нас будет двое! — крикнул вслед уходящей фигуре дон Мигель, но соперник исчез настолько быстро, что было не понятно: услышал он его или нет.

Всю ночь граф не мог уснуть, раздраженно пересекая из угла в угол свою келью. Разделивший с ним бессонницу Славек тоже волновался перед встречей с графиней. 

Барон дожидался их во главе небольшого отряда. Кавалькада устремилась на север по направлению к герцогству Валуа. Сообразив, что донна Стефания всё это время находилась в нескольких часах быстрой скачки от Парижа, Гачек горестно вздохнул. Кто бы смог догадаться, что барон прячет пленницу во владениях своего погибшего странной смертью сюзерена?

Чего они ждали: неприступной крепости, заколдованного замка? А это оказалась обыкновенная, правда неплохо укрепленная усадьба с каменным домом да обветшалой сторожевой башней. Казалось, уйти отсюда проще простого: каменный акведук через узкую речушку вёл к простым деревянным воротам, около которых сидел, утонувший в слишком тяжелых латах старик-караульный, и важно шествовали к воде груженные корзинами с бельем прачки.

На обширном дворе толпились немногочисленные слуги, настороженно поглядывающие на хозяйских гостей.

 Спешившись с коня, Рауль знаком показал гостям следовать за ним. Троица поднялась по крутой скрипучей лестнице к крытой галерее, опоясывающей дом с юга, и вскоре оказалась в небольшой зале с узкими створчатыми окнами. На деревянном резном диване посреди комнаты сидела с младенцем на коленях  какая-то красивая дама в синем шёлковом платье. Её волосы были заправлены под плотную белую вуаль, края которой обрамляли нежное прекрасное лицо. Она вскинула на вошедших мужчин встревоженные тёмно-синие глаза, и только тут дон Мигель с Гачеком поняли, что перед ними графиня.

Де ла Верда слегка опешил. У него было странное чувство, что его каким-то образом обманули.

Дон Мигель запомнил жену хрупкой нежной девочкой  с детским лицом ангела, обрамленного двумя тяжелыми золотистыми косами. Теперь же перед ним предстала сформировавшаяся женщина с соблазнительными формами, которые не портила даже беременность.  Красивое лицо пленяло самоуверенным покоем: подобное выражение появляется только у дам избалованных обожанием  мужчин. Стефания ничуть не смутилась при виде мужа, словно не было ничего естественнее, чем принимать его в доме любовника, нянча прижитого в блуде ребенка.

Неизвестно, сколько  времени в изумлении простояли бы де ла Верда и Гачек  на пороге, если бы не шелест испуганных голосов неподалеку. Внимание графа поневоле привлек этот  шум, и он отвел взгляд от жены, чтобы увидеть подобострастно кланяющегося шута, за горбатой спиной которого делали безнадежную попытку укрыться две отнюдь не щуплые женские фигуры. Одну толстуху он знал — это была шлюха из Ульма, а вот вторая....

 Кто бы ни была эта рыжая дебелая деваха, дон Мигель при виде её плутовской физиономии наконец-то смог прийти в себя настолько, чтобы вспомнить, зачем он здесь:

— Собирайтесь, сударыня, я приехал за вами.

Стефания упрямо сжала губы, и не подумав подчиниться.

— Может, вначале поговорим, — и она указала рукой на стоящий неподалеку стул.

За два года у неё изменился даже голос. Дону Мигелю очень хотелось сбить с жены столь неуместную спесь, но осторожность взяла верх.  Неизвестно, что мог вытворить де Ла Рош при виде унижения любимой женщины. А эльфы при желании могли быть очень опасны многое – в этом граф не сомневался.

— О чём же мы будем разговаривать?

— Зачем я вам? — в голосе Стефании прозвучала усталость. — Вы вечно в заботах об интересах коронованных особ всей Европы: откуда же взяться времени на жену?  

Интересно, уж не шлюхи ли из борделя Мами научили её так разговаривать с мужчинами? У дона Мигеля потемнело в глазах от гнева. Ладно, когда изощряется в язвительном остроумии Людовик: он – король и имеет на это право. Но неужели его будет тыкать носом в преданность Риму собственная жена?

   — Это неженские дела, мадам, — холодно отрезал де ла Верда, — ваш долг повиноваться своему мужу, не задавая глупых вопросов.

Желание схватить неверную супругу за волосы и волоком вытащить из эльфийского гнезда стало нестерпимым, но пришлось, скрипя зубами, сдержать свой порыв.

— Думаю, мы обсудим это позже.

Стефания вопрошающе повернула голову к Раулю, и только лишь после его согласного кивка поднялась с места. Положив руки на выпуклое чрево, она величаво удалилась в свои покои. За ней стремительно выскочили Хельга, Мадлен и Тибо. Мужчины остались в комнате одни. Барон по-прежнему что-то напряженно разглядывал во дворе, и дон Мигель с ненавистью и злорадством смотрел на его поникшие плечи. Он догадывался, какие чувства обуревают сейчас соперника, но по понятным причинам, сочувствия не испытывал. Пусть побывает в его шкуре!

Поманив за собой Гачека, граф вышел из дома, решив дождаться супругу снаружи. Де ла Верда, был уверен, что графиня не будет испытывать его терпение и соберётся быстро.

   Вскоре слуги вывели из конюшни лошадей, запрягли их в повозку.  С крыльца спустилась с двумя детьми Хельга. Девочку она несла на руках, а мальчик, робко держась за материнскую юбку, спускался самостоятельно.

Следом, держа на руках младенца, спустилась в сопровождении хмурого Тибо рыжая молодуха, очевидно, ранее упомянутая Мадлен. Последней шествие замыкала, поддерживаемая под руки двумя хмурого вида служанками, закутанная в неизвестные меха графиня. Но села она не в повозку, а подсаженная дворовыми людьми, взгромоздилась на лошадь.

— Я готова следовать за вами, мессир.

И Стефания, как ни в чем ни бывало натянула поводья.

Несколько обескураженные Гачек с графом последовали её примеру, и отряд выехал из ворот замка.

Странное это было путешествие. Супруги нет-нет, да с любопытством поглядывали друг на друга, но делали это тайком, чтобы не выдать неуместной в данном случае заинтересованности. Надменное суровое молчание казалось им лучшим стилем поведения, а вот сердце противоречило разуму.

Что ожидал увидеть дон Мигель, выручая свою супругу из плена? Ведь он знал, что она сбегала от барона, пыталась вытравить плод, скрывалась в злачных местах Парижа, поэтому, несмотря на досадные нюансы, всё-таки ощущал себя рыцарем-освободителем томящейся в плену дамы.

Но Стефания совсем не походила на измученное создание: такую холёную, искрящуюся красотой и несокрушимым здоровьем женщину надо было ещё поискать среди красавиц Европы. Вместо прежней  очаровательной робости у неё появилась дико раздражающая супруга уверенная повадка знающей себе цену красавицы. Даже в столь незавидной ситуации Стефания жизнерадостно оглядывала окружающий мир, и на губах её то и дело вспыхивала столь неуместная в данных обстоятельствах счастливая улыбка. И ни раскаяния, ни страха не заметил дон Мигель в своей нагрешившей супруге. По мере приближения к Парижу, он становился всё мрачнее и мрачнее.

   А Стефания  действительно была счастлива. Счастлива, что наконец-то отделалась от Рауля и от заточения в странном и по-своему страшном месте. Не может построить нормальную жизнь обыкновенная женщина непонятно с кем… пусть даже с эльфом. Им место в сказках, побасенках старых нянюшек, рассказываемых долгими зимними вечерами у уютного камелька, а не в постели рядом. И пусть дон Мигель не самая приятная личность на свете, но он был ей гораздо ближе, чем сдувающий с любовницы пылинки Рауль. Конечно, супруг дулся и хмуро морщил лоб, но если он прошёл через столько испытаний и, подобно сказочным героям, вызволил жену чуть ли не из-за Зазеркалья, значит, она ему была по-прежнему дорога. Так, по крайней мере, считала Стефания.

В Париж кавалькада попала к вечеру. С трудом пробираясь по забитым людьми узким улицам Сите, они добрались до дворца кардинала Бурбонского. Стефания тоскливо глянула в сторону Латинского квартала: многое бы она дала, чтобы сейчас очутиться в доме мэтра Метье, но графине де ла Верда лучше бы забыть о существовании практикующего в нищих кварталах доктора — альтруиста.

Спрыгнув с лошади, после некоторого замешательства граф всё-таки предложил руку жене. Также чуть помедлив, она облокотилась на подставленное плечо и опустила ногу на его колено. Даже будучи на сносях, графиня двигалась легко и изящно. К сожалению,  это не вызвало в её муже тёплых чувств.

Всю дорогу граф напряженно размышлял, что теперь делать с вновь обретенной половиной. По-хорошему надо бы заточить неверную супругу в монастырь: пусть она в молитве и покаянии проведёт время, которое ему понадобится, чтобы закончить дипломатическую миссию. Но де ла Верда боялся оставить Стефанию без присмотра: он не доверял жене, и уж тем более её любовнику. Из французского монастыря барон  смог бы извлечь её с легкостью, и потом очень тяжело будет  доказать королю, что графиня вновь в плену у де Ла Роша.

 Но и тащить жену с собой через пролив в Англию, у графа не было ни малейшей охоты. Дерзко выпяченный живот Стефании раздражал де ла Верду неимоверно. Он так и не надумал, что делать с ублюдками супруги: вернуть их отцу, пристроить в какой-нибудь монастырь?

Не успела супружеская пара перешагнуть порог, как их предупредили, что его преосвященство хочет видеть графа. Дон Мигель тяжело вздохнул, на секунду задумался, но потом решительно подал руку супруге:

— Пойдемте, донна, я представлю вас кардиналу Бурбонскому.

Кардинал почему-то нервничал, но едва завидев графиню замер, изумленно воззрившись на гостью. Однако потом сработал инстинкт известного всему Парижу волокиты и, вместо того, чтобы покровительственно протянуть ей пастырский перстень, он расплылся в слащавой улыбке:

— Откуда такая восхитительная красавица в моём доме?

Граф сделал огромное усилие, чтобы растянуть губы в ответ.

— Это моя жена, ваше преосвященство.

И только после этого кардинал благословил коленопреклоненную женщину. Ещё немного полюбовавшись синими глазами гостьи, он вспомнил о делах:

— Вас срочно вызывает к себе король. И что особенно удивляет — не одного, а именно с супругой. Вам надлежит прибыть в аббатство не позднее, завтрашнего дня.

— С женой? — не понял граф.

— Сам поражен, — разделил его недоумение кардинал, не спуская блестящих глаз с красивой гостьи. — Я всегда думал, что ваша супруга в Испании.

— Нет, она гостила у хороших знакомых в герцогстве Валуа, — невозмутимо пояснил дон Мигель, — а теперь пожелала присоединиться к моему отряду.

Весь остаток вечера де ла Верда с завидным терпением наблюдал, как кардинал мастерки ухаживает за его женой, развлекая забавными историями о своём короле и пастве. Тёмные глаза его преосвященства ласково поблескивали, рот елейно улыбался: прелат настолько хотел понравиться своей гостье, что невольно пренебрёг её супругом. Но к удивлению дона Мигеля, мрачно взирающего на интриги распутника, Стефания вела себя безупречно. Отстраненно улыбаясь, она слушала пренебрегающего целибатом священника, не забывая изредка вставлять ничего не значащие фразы. И всё-таки было заметно, что ей приятен и собеседник, и его ухаживания. Наверное, это легкое поощрение и вдохновляло красноречие кардинала.

  И буквально ничего в Стефании не осталось от нежной девочки, которую он когда-то в Конствальце сделал своей супругой. Это была незнакомая женщина по какой-то странной прихоти судьбы принявшая облик его исчезнувшей жены.

«Интересно, что она узнала, находясь рядом с эльфом?» — уныло размышлял дон Мигель. – «Стефания и раньше задавала массу неудобных вопросов, от которых отдавало ересью. Что же у неё в голове теперь?»

Его мысли перекинулись на королевское приглашение. «Откуда король узнал, что я воссоединился с женой? Ответ ясен: только от де Ла Роша. Но зачем Рауль рассказал об этом Людовику? Неужели задумал ещё какую-нибудь каверзу?»

Поздним вечером, расставшись с гостеприимным хозяином, дон Мигель заглянул в отведенные жене покои.

Хельга и Мадлен моментально попрятались, едва завидев на пороге хозяина,

Стефания уже в ночной рубашке готовилась ко сну, расчесывая волосы перед зеркалом. Она вспыхнула от смущения, завидев мужа, и торопливо накинула на плечи косынку. Графа даже позабавила эта демонстрация стыдливости столь уронившей себя  распутницы.

Он подошёл к супруге и задумчиво пропустил сквозь пальцы теплые пряди её золотистых волос. Только завидев это переливающееся золотое руно, де ла Верда утвердился в мысли, что это именно его жена, а не подсунутый коварным эльфом призрачный фантом.

— Ваши волосы по-прежнему напоминают золото, дорогая.

Но вздрогнувшая под его рукой юная женщина не оценила этого жеста примирения, опасливо отшатнувшись. Её  реакция была расценена графом  как новый акт неповиновения, став последней каплей, истощившей терпение дона Мигеля.

— Вы так самоуверенны, так спокойны! — взревел он, отдергивая руку. — Неужели не боитесь гнева Господня? Было более уместным, если бы я застал вас кающейся  на коленях и с опущенной головой, но похоже, что вас не мучают угрызения совести. Это неуважение ко мне как к супругу или диковинное упорство в грехе?

Стефания испуганно втянула голову в плечи, инстинктивно обхватив руками чрево.

— Вам хочется увидеть меня на коленях? Извольте!

И прежде чем граф успел что-либо сказать в ответ,  покаянно согнув голову, она встала перед ним на колени. Жена сделала, как он хотел, но эта нарочитая покорность взбесила дона Мигеля сильнее открытого неповиновения. Сжав зубы, он грубо обмотал навсегда погубившие его жизнь пряди волос вокруг запястья и подтянул голову блудницы к своему лицу. Глаза супругов скрестились в молчаливом поединке:  чёрные уголья насквозь прожигали испуганную синеву.

— Нет, — зло протянул де ла Верда, — это не раскаяние, это вызов! Откуда же в вас такая люциферова гордыня? Почему не желаете признать всей глубины своего падения? Неужели мне придется предпринять чрезвычайные меры, чтобы вы осознали всю мерзость своего греха?

От такой угрозы у женщины гулко забилось сердце.

— Что вы хотите от меня? Как я должна выразить раскаяние? Начать себя бичевать? Но я жду ребенка!

Как ни странно, но упоминание об этом обстоятельстве привело в себя разошедшегося супруга.

— Не обязательно напоминать о том, чего я и так не в состоянии забыть, — он резко оттолкнул её от себя.

Дон Мигель пошёл к выходу, и уже на пороге глухо заявил:

— Завтра вы предстанете перед королем Людовиком. А потом я поставлю вас в известность относительно нашего совместного будущего.

Граф прекрасно осознавал, что больше всего ему хотелось  придушить непокорную распутницу.  И возможно это было лучшим выходом из положения. Но завтрашняя аудиенция у Людовика связала ему руки, не дав воли обуревавшему его бешенству. И всё же де ла Верда не смог удалиться на покой, пока не выплеснул  гнев хотя бы на голову уже спавшего секретаря. Тайком зевающий Гачек устало наблюдал за мечущимся по его спальне невменяемым от злости графом.

— Я женился на наглой и бесстыжей шлюхе! — кричал он на клюющего носом Славека, — Неужели вы опять кинетесь её защищать?

Но секретарь и в мыслях этого не держал, благоразумно помалкивая, хотя де ла Верда  не нуждался в его репликах. Ему было достаточно собственного гнева.

— Стефания не имеет даже представления о женской стыдливости, верности мужу и преданности своему сеньору. Грязная, распутная тварь! Блудница!

Прокричав ещё десятка три оскорблений, он выскочил из спальни секретаря, оставив Славека обеспокоенным за судьбу и без того достаточно настрадавшейся женщины.

«Что же ему теперь придёт в голову?» — всю ночь проворочался с боку на бок Гачек. – «Как мне защитить донну Стефанию и помирить графа с женой?»

Однако утро принесло графской чете такие сюрпризы, что все их претензии друг к другу показались не стоящими внимания мелочами.