Чив жив!

Летом я приехала к отцу со своей собачкой, которая уже была украшена сединками, но всё ещё вела себя как щенок.

И вот моя Диля начала лаять-призывать к себе. За восемь лет мы уже научились понимать друг друга.

Я вышла посмотреть, что случилось. Дилечка прилегла на передние лапы и лаяла на какой-то комочек. Я подошла ближе и увидела оперившегося, но ещё желторотого воробушка. Видать, любопытство и желание полетать привело его к плачевному падению из гнезда, которое находилось под шиферной волной веранды. Я взяла его на руки — Диля стала на задние лапки и пристально с любопытством и лаем пыталась заглянуть в мои ладони. К этому времени начали слетаться воробьи и тревожно перекликаться: «Чив!» «Жив!»

Папа выглянул с летней кухни:

— Что там такое?

— Воробушек из гнезда выпал, — ответила я.

— Значит, у Мурки будет свежина, — Мурочка! Кис-кис-кис!

— Нет, — я запротестовала,— кошке его не отдам.

Воробьёв слеталось всё больше, и они всё ниже кружились над моей головой.

— Чив! Чив! — тревожились воробьи.

— Кис-кис-кис! Кис-кис-кис! — звал Мурку папа.

Мурка долго не заставила себя ждать.

— Кинь ей воробья! — кричал отец.

— Р-ав! Р-ав! Р-ав! — не соглашалась с ним Диля, нашедшая птенца.

Я открыла калитку в хоздвор и отнесла желторотика подальше от папы и кошки, не зная, что с ним делать. Посмотрев на стаю воробьёв, которые тоже переживали за птенца, я поверила в их силы и положила воробушка на крышу низкого навеса для кур, надеясь, что птицы каким-то способом смогут его оттуда забрать. Но когда я уже отошла на шага два-три, отец крикнул:

— Зря старалась: он опять упал! Мурочка! Кис-кис-кис! — позвал он опять кошку.

Я оглянулась: птенца за крыло подхватила курица и начала его трепать. К ней подбежал петух.

— Кыш! Кыш! — кинулась я к ней и буквально вырвала из клюва бедняжку.

— Отдай Мурке! — не унимался папа. — Он всё равно не выживет: дважды упал с высоты — все внутренности поотбивал!

Диля опять залаяла, воробьи ещё больше засуетились. Казалось, что птицы слетелись со всей улицы и переспрашивали друг друга: «Жив? Жив? Жив? » Отец сердился, так как не привык, чтобы ему перечили. Мурка тоже вертелась под ногами, не зная: то ли у меня выпрашивать птенца, то ли ловить низко летавших воробьёв.Я сама засуетилась, схватила стул и понесла к веранде. Но двор был покатый, и когда я поставила стул и попыталась встать на него, то поняла, что не дотянусь и упаду. Тогда я вспомнила о о лестнице, по которой взбирались на чердак летней кухни. Держа в одной руке трепыхающегося птенца, другой взяла за перекладину лестницу и потянула к веранде, стараясь не наступить на кошку или собаку, которые ко мне подпрыгивали на задних лапах. Диля несколько раз отгоняла настырную Мурку, а папа в это время кричал:

— Куда ты тянешь? Поставь лестницу на место! Ты слышишь, что я тебе говорю?

Страх, что сейчас придётся с отцом сражаться за лестницу, придавал мне сил. Одной рукой всё-таки я подставила её под стену, быстро влезла и сунула птенца под одну из волн шифера.

Внизу сидела Мурка и смотрела на меня, задрав голову и нервно дёргая хвостом, Диля же танцевала на задних лапках. Спустившись, я погладила свою собаку. Она обнюхала мои ладони и торжественно произнесла: «Р-гав!»

— Тьфу ты! Я бы на твоём месте отдал кошке, — разочаровано произнёс отец.

— Кошка у нас не голодная! Да и как можно его отдать?! Он такой беззащитный! Он тоже хочет жить.

— Воробьи — плохие птицы: они занимают гнёзда ласточек и выбрасывают их птенцов!

— Я такого не слышала.

— Ну вот теперь услышала. А твой спасёныш всё равно сдохнет от голода: ты же его посадила куда попало — его воробьи не найдут! — заключил отец и направился в дом.

— Найдут!

— Да, но какие они дружные: все слетелись на помощь, — заключил папа, уже с уважением к воробьям.

Я присела на пороге летней кухни и не спускала глаз с того места, куда посадила желторотика. Диля прилегла у моих ног. Воробьи ещё кружились, не веря в такой исход:

— Чив? Жив?

— Чив! Жив! Чив! Жив!

— Жив ваш Чив, жив, — передразнила их.

Птицы успокоились и начали заниматься своими делами: воровать у Каштана, который спрятался в затенённую будку от жары, кашу и носить птенцам. К моему желторотику никто не залетал. Но спустя минут пятнадцать над тем местом, где сидел спасённый воробушек, по крыше начала прыгать парочка: «Чив-чив!» И вот уже мамочка спустилась к миске Каштана и с полным клювом каши вернулась к горемыке-желторотику. Когда она залетела под крышу, я взяла ладонями Дилькину мордашку и сказала ей: «Наш Чив будет жить!» Собака утвердительно завиляла хвостом.