Горе от Пушкина

     Ученик 8-Б класса Костя Безродов, прозванный «Рубероидом» за смуглый цвет кожи и за черные, как смоль, курчавые волосы, возвращался домой в пятиэтажку малосемейки. По суровому виду матери, встретившей его у порога, Косте стало понятно, что класснуха уже успела позвонить и настучать за новогодний утренник для младших классов. Предновогоднее настроение у Безродова исчезло «как сон, как утренний туман». — Ну, ирод, и что теперь тебе плохого сделали твои одноклассники: единственный хорошист Саша и физорг Дима? За что ты их заставил бегать вокруг елки в ботинках, в шапках и в трусах. Разогнали первоклассников и сорвали утренник.

И здесь у Кости всплыли в памяти, проигравшие ему в карты друзья, танцующие вокруг елки что-то отдаленно напоминающее «Летку-еньку».
— Закрой рот! — закричала мать, хоть сын и не думал его открывать. Екатерина Ивановна собрала воедино все свои угрожающие жесты и интонации и стала перечислять предыдущие подвиги сына. — То ты дохлую крысу подвесил в классе к лампочке. То в сумочку завучу налил керосина, потому что друг Колька сказал, что кожа керосин не пропускает. И ты решил это проверить. То на уроке химии устроил целый взрыв. Затем на физкультуре ты обрезал лезвием резинку в спортивных штанах этой… Лизе… дочке крутых Семиёхиных, потому что Наташка сказала, что у Лизы, видите ли, трусики за 100 долларов.
В сознании Екатерины Ивановны появился их прожиточный минимум в виде чая, хлеба и картошки. А Костя в этот момент, собственно и не слушал мать. В его глазах было написано «до лампочки», а сам он смотрел как раз на лампочку.
— Хватит! Ты меня достал!
С этими словами Екатерина Ивановна схватила сына за руку и поволокла по коридору семейного общежития. Во время их шествия, как по команде, начали открываться двери соседей, и коридор стал походить на тело Медузы Горгоны. Все ее головы шипели вслед: «Спалить его! Сжечь на огне»… «На медленном огне», — ехидно советовала голова жадного соседа дяди Сережи, которому Рубероид половой краской, еще летом, покрасил его белый «Запорожец» в красный цвет.
Из последней квартиры показалась самая добрая и жалостливая голова толстой тети Маши. Она сочувственно кивнула и писклявым голосом посоветовала: «Простите его еще раз. Сжальтесь. Не надо на медленном огне. Уж лучше — на быстром».
Мать привела Костю в соседний дом к Владимиру Ивановичу, Владимир Иванович был медиумом, доктором парапсихологии.

—Вот, Владимир Иванович, — сказала она, — привела, как договаривались. Согласна на любые опыты. Хуже не будет.
Через полчаса мать взглянула на своего сына. Костя тоже посмотрел на мать добрыми, умными, но какими-то чужими глазами.
— Прошу меня простить великодушно. Я доставил Вам, мама, много неприятностей и хлопот. Пройдемте сию же минуту домой Мне надо с Вами, непременно, о многом поговорить. Уже вон буря мглою небо кроет, скоро и вихри снежные начнет крутить… Екатерина Ивановна, недоумевая, взглянула на медиума, тот возмущенно на девушку, которая в свою очередь смотрела на Костю распахнутыми от удивления глазами. Смотрела, как на Шарикова, который вот только что превратился в человека из собаки...
Слух о том, что гроза всех пацанов Костя-Рубероид поехал крышей и считает себя А. С. Пушкиным, облетел всю школу со скоростью нового анекдота.
На переменках великого поэта стала окружать толпа из бывших обиженных и просто зевак. Началась кампания многосерийной смехопанорамы. А в подъезде малосемейки его встретили трое подвыпивших парней, которым он помешал, видимо, точно разлить на троих. Со стен подъезда на Пушкина таращились выцарапанные, как наколки, надписи: «Света, ты б...». «Коля, ты козел»… Один из парней подставил поэту ножку. Александр Сергеевич упал, сильно ударившись о ступеньки.
— Я вызываю вас на дуэль, господа! — процедил он сквозь зубы.
— Ты чо, падло?! Нюх потерял в натуре?! — как медведи в берлоге, заревели «господа».
— Я вас всех вызываю! — повторил поэт… и тут же удар ногой в лицо прервал его речь...
Медиум Владимир Иванович открыл дверь. На пороге стояли Екатерина Ивановна с сыном Костей, лицо которого было опухшим, с синим отливом под глазом.
— Теперь нельзя повторить прошлой ошибки, — сухо, как бы извиняясь, сказал парапсихолог.

Сеанс проходил в той же последовательности. Вдруг Константин, неожиданно, прервав сеанс, встал, открыл глаза и обвел всех властным взглядом. Владимир Иванович настороженно взглянул на ассистентку. Та пожала плечами, мол, я тут ни при чём!
Сын заложил правую руку за борт пиджака, а левую завел назад за спину:
— Мы с товарищем Берия прекрасно понимаем, чего хотят эти, так называемые, друзья народа. Надо, чтобы это поняли все! Я так думаю...
Мать с ужасом посмотрела на медиума, на Костю и умоляющим тоном попросила:
— А может, лучше вернуть всё как было?! Пусть уж лучше он будет прежним Костей...