Отчаянная Лиза

На старой, пожелтевшей от времени фотокарточке молодая женщина с тонкими, мягкими чертами лица. Голова чуть откинута назад из-за тяжёлого узла кос на затылке, на висках вьющиеся пряди. На красиво очерченных губах грустная улыбка. Большие светлые глаза печальны. Грусть её облика не смогли скрыть даже нарядное платье с оборкой по кокетке и плечам и ажурный шарф, придерживаемый тонкой рукой с изящной кистью.

Моя прабабушка, Елизавета Яковлевна, которую вся родня и соседи называли отчаянной. На фигурном картоне с приклеенной карточкой фамилия мастера и дата – 12 мая 1919г. Шла гражданская война, и Лиза снялась, чтобы отправить фото мужу на фронт. Платье и шарф – его подарок Лизе за дочку к дочкиному дню рождения – пять лет! В семье было четверо детей, три сына и дочка, которую отец любил особенно, потому что была похожа на мать.

Жила семья нелегко, но дружно. Муж Лизы работал, а она вела хозяйство, обиходить большую семью не просто. Дети-погодки помогали, как могли.

Отчаянной Лизу прозвал сам муж, когда узнал, что она даже тайком от него прятала в хлеву для свиней первого коммуниста города Павла Приму, чьё имя до сих пор носит одна из улиц города. Он доверился недальней соседке, зная её как человека достойного: не раз замечал, что она никогда не судачила у колодца с другими молодицами, исходя из того, что «своя жизнь не прожита, нечего лезть в чужую». Не повышала голоса на детей, а дети всегда были опрятные и уважительные к старшим. И с мужем всё рядком да ладком. А муж, придя с работы, улыбаясь, спрашивал – ну, как дела, отчаюга моя?

К ужасу соседей отчаюга-Лиза не побоялась в день казни Ивана Кочубея ясным апрельским днём крикнуть «белым» — ироды, что же вы больного казните? Отпор вам не может дать?!

Её выхватили из толпы, чтобы привязать к столбу на церковной площади, да четверо детей с криками и плачем вцепились в мать, и народ поднял шум – отстояли. Есаул, ругаясь, хлестнул с коня нагайкой, но отпустил. Поэтому и улыбка на фотокарточке печальная, не до веселья было, когда представила, что могло бы случиться с ней и детьми.

А в июне пришло письмо от товарища мужа, что её Филиппа не стало – сложил голову за власть Советов. Свет закачался у Лизы в глазах, почернела от горя. Приехал брат мужа погибшего, деверь, погоревал с тридцатилетней вдовой, предложил забрать с собой двух старших ребят (они с женой были бездетные). Отказалась Лиза – я своим детям мать, Филиппу слово дала.

Вздохнул деверь – ну, тогда учись ремеслу, ты отчаянная, научишься, не пропадёте.

Раньше почти в каждом дворе держали корову, а уж свиней обязательно – солили сало, коптили окорока, чтоб было чем семье питаться. Мастеров колоть свиней, да таких, чтоб знали в этом толк, было немного – нужно было уметь выбрать время, рассчитать, знать, куда ударить так, чтобы животное долго не мучилось, а мясо и сало не закровянились, суметь собрать кровь, разделать тушу… Не каждый мужчина умел.

Страшно было Лизе браться за такое – и жалко, и силёнок маловато. Но не зря слыла отчаянной, превозмогла себя: надо было жить, поднимать детей. Сначала её чуть на смех не подняли – мол, не за своё дело взялась. А потом пошла добрая молва, когда заколола кабана в монастыре на окраине города, от которого шарахались и опытные сильные мужчины.

Выйти замуж с четырьмя детьми не просто. Хоть и присватывались к ней, знали, что хозяйственная, добрая, а затейница какая – никто раньше не мог перепеть и переплясать Лизу. Четверо детей, а фигурой не расплылась, подбористая, гибкая, тонкая, с огромной косой, уложенной на затылке. Так и растила одна детей, оставшись верна своему Филиппу, никто по кривой дорожке не пошёл.

Свою прабабушку я знаю по этой единственной фотокарточке и рассказам бабушки и мамы. Её не стало в день, когда мне исполнился годик.

Смотрю на портрет простой русской женщины и удивляюсь её внутренней силе и душевной красоте.