Поэт и Лампа

Эта история приключилась несколько лет тому назад в одном доме на окраине небольшого южного городка. Рядом протекала, журча, говорливая речка, прорезающая Синие горы Кавказа живым, блистающим клинком. В доме под зелёной крышей жил Поэт. У окна, на письменном столике среди вороха бумаг, вспоминая младые дни, смиренно коротала время электрическая старенькая эбонитовая Лампа. Долгие годы она пылилась невостребованной, но верила, что каждая вещь должна кому-то служить, иначе незавидна её участь… От тоски или праздности, у Лампы в душе что-то творилось несусветное… В тиши она подолгу предавалась размышлениям: «Странные люди, − пишут стихи, как мой хозяин, называя это вдохновением. Вот и меня в последнее время переполняют непонятные чувства…А он? – размышляла дальше Лампа, − сможет ли Поэт понять мою душу? Мне так хорошо рядом с ним. Кажется, я обретаю второе дыхание и, как женщина, начинаю им увлекаться...» На столе Лампа занимала почётное место. Поэт, когда включал свет, в его глазах вспыхивали огоньки, словно он сам светился изнутри… «Наверно, он полюбил меня, − озарило Лампу, − не зря же в глазах пылает этот божественный свет!» Была у Поэта ещё и печатная Машинка. Она стала невольной соучастницей этой истории. Новенькая, недавно подаренная другом Поэта, своей красотой возбуждала зависть Лампы тем, что поблёскивала белыми клавишами, словно посмеиваясь над наперсницей. Поэт будто всё больше отдавал предпочтение Машинке: печатая, он нежно касался клавиш, поглаживая пальцами её округлости, при этом подолгу задумываясь, смотрел в одну точку… От небрежного нажатия пальцами, клавиши Машинки иногда сцеплялись, он чертыхался в этот момент, а Лампа радовалась его обиде на Машинку, не желая делить с кем-либо предмет своего обожания. Сама же испытывала настоящее блаженство, когда Поэт дотрагивался головой её шляпки-отражателя, наклоняясь близко. Слышно было дыхание и биение его сердца. В этот момент Лампа возбуждалась и сильно накалялась. «Вот она любовь! – восторженно стучало у неё в висках, − какое же это необыкновенное чувство!» Чувствовал ли Поэт её душевные перемены, трудно было понять бедной Лампе, терзающейся сомнениями. Она страдала от ревности, от того в патроне часто стали перегорать лампочки. В такой момент хозяин брал Лампу за лебединый изгиб шеи-штатива, выкручивал перегоревшую лампочку, меняя на новую. Довольная оказанным вниманием, Лампа благодарно светилась ответным сиянием, отдавая любимому весь накал своего электрического сердца! Так продолжалось долго. Поэт писал и вслух читал стихи, в которых звучали слова: «любимая!», «единственная!»Лампа принимала их на свой счёт и жалела, что в ответ не может произнести ни слова. О, какие слова теснились в её эбонитовом сердце! А лампочки перегорали всё чаще и чаще… Однажды, неожиданно для Лампы, у Поэта вырвались гневные слова: «Так я скоро разорюсь на одних лампочках. Как ты достала меня, старая вешалка!» Обращение было явно адресовано ей, но причём здесь «старая вешалка»? Наивная, Лампа не знала, что люди, не задумываясь, часто говорят жестокие слова и совершают безрассудные поступки. Поэт принёс в дом картонную коробку. Вынул из упаковки пахнущую новизной никелированную лампу, поставив её на место прежней. Не церемонясь, старую лампу взял за понурую шею-штатив и отнёс на улицу, бросив возле мусорных баков… Лампа, увидев удаляющуюся спину Поэта, задохнулась от горя и несправедливости: «Ах, зря я ревновала к Машинке. Он не любит меня! Я для него оказалась «вешалкой», «старой рухлядью!»Но не хотелось Лампе верить в коварство любимого, в глубине души ещё теплилась надежда, что это всего лишь недоразумение, что Поэт спохватится и вернётся, она по праву займёт прежнее место. Разве может другая лампа, даже новая, светить так преданно? Она всегда хотела лишь только одного − радовать милого своей любовью, и большего-то ей ничегошеньки не надо...