Глава 6. Стойкий оловянный солдатик

Когда туман перед глазами рассеялся, первое, что увидел Данила перед собой было испуганное лицо Бабая, который тряс его изо всех сил.

— Не тряси, всю душу мне расплескаешь, — слабо сказал Данила и улыбнулся.

— Ну раз на русский перешел, значит, не все так плохо.

В состоянии покоя Данила довольно свободно изъяснялся по-русски, но стоило его разозлить или растрогать (как первое, так и второе случалось крайне часто), и Данила начинал “балакать” без остановки.

За спиной Бабая Данила заметил Задолбайло. Командир стоял чуть поодаль, переминался с ноги на ногу и молчал.

И показалось Даниле, что смотрит Задолбайло на него как-то по-особенному, что нет в его взгляде привычной застывшей злобы.

Как будто не майор смотрел на Данилу, а растерянный мальчик Миша, который по глупости своей нашкодил и что теперь делать не знает.

— Давай-давай, поднимайся, хватит пыльные ванны принимать.

Бабай вывел Данилу из оцепенения, и опираясь друг на друга, друзья медленно направились в часть.

— Хоть бы на тумбочку лезть сегодня не пришлось – блеснуло и засело в мозгу Данилы тупой иглой.

В части эту забаву называли “Стойкий оловянный солдатик”.

Дурной пример, говорят, заразителен.

Хотя все солдаты хором ненавидели Задолбайло за злобу и муштру, многие из них отслужив некоторое время, становились похожими на своего командира и с нетерпением ожидали партию новеньких, чтобы выместить на них накопившуюся за пазухой злобу.

Злоба, помноженная на скуку, давала горькие плоды, и издевательства дедов-старослужащих становились все более жесткими.

К «стойкому оловянному солдатику» деды были особенно неравнодушны, и с его помощью испытывали новобранцев на прочность.

На исходе первого дня Данилиной службы прозвучала, наконец, команда “Отбой”, и он вместе с остальными новобранцами поспешно и неуклюже начал стаскивать с себя форму.

Когда солдатики уже были готовы рухнуть на свои кровати, два сержанта, долговязые братья-близнецы, с характерными прозвищами Лом и Лопата, подозрительно переглянулись и:

— Не спешите, желторотые, смирно!

Так и застыли солдаты не мигая, в одних трусах, а Лом с Лопатой стали медленно прохаживаться между ними.

— Мы тут вот что подумали, — важно процедил Лом. – Не дело это без охраны спать. Кабы не случилось чего! – Правильно я говорррю!?

— Совершенно верно! – подхватил Лопата.

— А раз верно, продолжал Лом, — то вам, юные друзья, выпала высокая честь охранять сон своих старших товарищей.

— А чтобы охранять вам сподручнее было, мы специально для вас постамент приготовили, и Лом забарабанил по крышке тумбочки, которую специально для этих целей близнецы вытащили на средину комнаты.

Пока солдаты с недоумением переваривали сказанное, Лом с Лопатой принялись выбирать первую жертву.

— Рыбонька, а ну-ка плыви сюда, не бойся!

Рядовой Рыбин, угрюмый коренастый парень, сразу понял, что обращаются к нему, и судорожно принялся натягивать брюки.

— А вот это лишнее!-запротестовал Лом. Упреешь за ночь! Так полезай! Чего ждешь!?

Рыбонька послушно вскарабкался на тумбу и зашатался. Тумбочка была старая, колченогая. Чтобы удержаться на ней, требовалось стать по стойке “смирно” в самой середине и застыть, как стойкий оловянный солдатик.

— Вот молодец, привык, — насмешливо заметили Лом с Лопатой, когда Рыбонька, наконец, перестал шататься.

— Смотри в оба, носом не клюй! И плечи расправь, часовой как-никак!

С этими словами Лом и Лопата растянулись на своих койках и через минуту захрапели. За ними легли все остальные. Поначалу солдаты ворочались и украдкой поглядывали на Рыбоньку, который стоял, вытянув шею, и отбрасывал тень, похожую на восклицательный знак.

Но уже через пять минут, измотанные дневной суетой новобранцы провалились в сон.

Проснулись все от неожиданного грохота. Спросоня солдаты подумали боевая тревога, и стали поспешно одеваться.

Только Лом с Лопатой катались по полу от смеха и причитали:

-Закон всемирного тяготения сработал! Упало яблочко!

И тогда до солдат, наконец, дошло.Рыбонька не выдержал, от усталости задремал, потерял равновесие и рухнул с тумбочки на потеху Лома и Лопаты.

При падении Рыбонька пребольно ударился лбом об угол тумбы и над переносицей у него выросла шишка, здоровая, как рог единорога.

— Пугало ты огородное, а не часовой надрывались от смеха Лом с Лопатой.

— Отбоой!

Солдаты снова улеглись, только было им уже не до сна. Каждый думал о том, что скоро ему предстоит стать на место Рыбоньки.

Теперь каждую ночь Лом с Лопатой выбирали нового оловяного солдатика и проверяли его на стойкость.

На тумбочке перестояло уже полроты, но ни один не выстоял. Как правило, солдата хватало на полчаса, потом он засыпал и падал.

Солдаты Задолбайло выглядели так, как будто только что вернулись из боя: у кого глаз подбит, у кого губа рассечена.

Командир обо всем догадывался и на утреннем построении отмечал про себя очередной солдатский синяк:

— И этот не устоял, значит.

Хотя вслух он никак ситуацию не комментировал, про себя инициативу одобрял

“ Смирнее будут, покладистее”

— Данила, твоя очередь! – заявили Лом с Лопатой и подмигнули друг другу.

— Как чувствовал, — екнуло у Данилы внутри.

— Слышали, ты сегодгя стал королем противогаза! Давай-ка тебе еще одно почетное звание присвоим. Мы уверены, что тумбочка под твоим весом задохнется и сдастся без боя, — заржал Лом.

У Данилы еще шумело в голове и стучало в висках, но он упрямо шагнул вперед, как вдруг в тишине казармы раздался спокойный уверенный голос, отдававший сталью.

— Для Данилы была команда “Отбой”. Сегодня на пост заступаю я.

На минуту над казармой повисло молчание. Лом с Лопатой оторопели и не знали, что ответить. На их памяти еще не было случая, чтобы им перечила какая-то салага.

— Екарный бабай! А кто это у нас здесь пищит! – к Лому вернулся дар речи.

Ах надо же какое совпадение, мусье Екарный Бабай. В мушкетера захотели поиграть!? Похвально.Значит, за Данилу решил постоять. Вообще-то со старшими по званию спорить не положено, но ради такого благородного дела грех не пойти навстречу.

— Правда, Лопата? – и Лом нехорошо улыбнулся.

— Только, видишь ли, одна маленькая неувязочка, — вступил Лопата. – Ты-то у нас мужичок с ноготок, хоть бы килограммов 60 наскрести, а Данилина туша все 120 кг завесит.

Неравная замена, сам посуди. Если хочешь за друга постоять, милости просим, только тогда две ночи подряд стоять придется.

— Та на шо ж вы ироды его подбиваете! – забалакал разьяренный Данила.

— А ты ЦЫЦ, бычья туша, не с тобой разговор.

— А не выстоишь, продолжал Лопата, обращаясь к Бабаю, Даниле потом столько же стоять придется, твой брак отрабатывать.

Данилу охватила такая злость, что, наверное, дай ему в этот момент автомат, пристрелил бы Лома с Лопатой на месте.

Но в этот момент в окно казармы заглянула луна, и свет ее пролился на лицо Данилиного друга.

Спокойно и уверенно глядел Бабай перед собой и улыбался одними глазами. А потом просто подошел к тумбе, легко встал на нее и замер.

Лом с Лопатой опешили, но виду не подали, боялись авторитет потерять.

— Согласился, значит, ну воля твоя. Отбой!

Солдато тихо улеглись и вскоре уснули. Не спал только Данила. Сначала в нем еще кипела ярость, но потом утихла, и теперь он смотрел на своего друга. Свет луны продолжал струится сквозь окно, фигура Бабая приобретала в нем серебристый металлический оттенок.

И вспомнилась Даниле слово в слово сказка, про стойкого оловянного солдатика, которую когда-то читала ему бабушка Ася.

Как будто и не Бабай стоял на тумбе, а стойкий оловянный солдатик. И какие бы козни ни строил гнусный тролль из табакерки, солдатик не упадет, не сдвинется с места, даже если для этого ему придется превратиться в обугленный комок олова.

Очнувшись от своих мыслей, Данила прислушался. Показалось или в комнате разговаривали?

Да ладно, кто? Спят все! Почудилось. Или не почудилось?

Свет луны проскользнул по лицу Бабая. И увидел Данила, что губы друга чуть заметно шевелятся, прямо как тогда на плацу, когда суеверный Задолбайло начинал орать и чертыхаться от страха.

Данила напряг уши и услышал.

…Под самой крышей, над всеми нами

Жил летчик с нелегкой судьбой своей,

С парализованными ногами,

Влюбленный в небо и голубей.

Они ему были дороже хлеба,

Всего вероятнее, потому,

Что были связными меж ним и небом

И синь высоты приносили ему.

А в доме напротив, окошко в окошко,

Меж теткой и кучей рыбацких снастей

Жил его друг — конопатый Лешка,

Красневший при девушках до ушей.

Шутки как шутки, и парень как парень,

Пройди — и не вспомнится никогда.

И все-таки как я ему благодарен

За что-то светлое навсегда!

Каждое утро перед работой

Он к другу бежал на его этаж,

Входил и шутя козырял пилоту:

— Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..

А лифта-то в доме как раз и не было.

Вот в этом и пряталась вся беда.

Лишь «бодрая юность» по лестницам бегала,

Легко, «как по нотам», туда-сюда...

А летчику просто была б хана:

Попробуй в скверик попасть к воротам!

Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!

Плечи Алешкины и спина!

И бросьте дурацкие благодарности

И вздохи с неловкостью пополам!

Дружба не терпит сентиментальности,

А вы вот, спеша на работу, по крайности,

Лучше б не топали по цветам!

Итак, «лифт» подан! И вот, шагая

Медленно в утренней тишине,

Держась за перила, ступеньки считает:

Одна — вторая, одна — вторая,

Лешка с товарищем на спине...

Сто двадцать ступеней. Пять этажей.

Это любому из нас понятно.

Подобным маршрутом не раз, вероятно,

Вы шли и с гостями и без гостей.

Когда же с кладью любого сорта

Не больше пуда и то лишь раз

Случится подняться нам в дом подчас -

Мы чуть ли не мир посылаем к черту.

А тут — человек, а тут — ежедневно,

И в зной, и в холод: «Пошли, держись!»

Сто двадцать трудных, как бой, ступеней!

Сто двадцать — вверх и сто двадцать — вниз!

Вынесет друга, усадит в сквере,

Шутливо укутает потеплей,

Из клетки вытащит голубей:

— Ну все! Если что, присылай «курьера»!

Дослушав стихотворение до конца, Данила лежал оцепенев и не мог шелохнуться. Он наконец понял, в чем заключался секрет бабаевой силы, победить которую не мог ни один Задолбайло.

Все издевки, обидные, грязные слова тлели и рассыпались пеплом, обжигаясь о вечные, которые шептал Бабай. А авторы этих слов стояли тут же, рядом, у Бабая за плечами и придавали ему сил.

Бабай никогда не говорил попусту, потому что знал цену и вес настоящего слова.

“Как жаль, что только я один слышу эти стихи, — думал Данила. Но здесь он заблуждался. Той ночью в казарме никто так и не уснул, а тихо было потому, что солдаты обратились в слух.

Бабай стоял и продолжал читать. За полчаса до подъема, когда небо в окне порозовело, Лом с помятым и каким-то растерянным лицом встал с кровати и подошел к тумбе. Бабай не шелохнулся, он стоял на своем колченогом посту так же прямо, как и накануне вечером, как будто прирос к нему.

— Твоя взяла, Бабай, — со вздохом сказал Лом. – Слазь. И вообще знаешь.., Лом на скунду замялся…ты прости нас с Лопатой, если что.

— В этот момент из-под одеяла высунулась взъерошеная шевелюра Лопаты. И он неуверенно попросил:

— Бабай, а прочитай еще раз тот стих, про друга. И Бабай прочел:

Пот градом… Перила скользят, как ужи...

На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.

— Алешка, брось ты!

— Сиди, не тужи!.. -

И снова ступени, как рубежи:

Одна — вторая, одна — вторая...

И так не день и не месяц только,

Так годы и годы: не три, не пять,

Трудно даже и сосчитать -

При мне только десять. А после сколько?!

Дружба, как видно, границ не знает,

Все так же упрямо стучат каблуки.

Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги...

Одна — вторая, одна — вторая...

Ах, если вдруг сказочная рука

Сложила бы все их разом,

То лестница эта наверняка

Вершиной ушла бы за облака,

Почти не видная глазом.

И там, в космической вышине

(Представьте хоть на немножко),

С трассами спутников наравне

Стоял бы с товарищем на спине

Хороший парень Алешка!

Пускай не дарили ему цветов

И пусть не писали о нем в газете,

Да он и не ждет благодарных слов,

Он просто на помощь прийти готов,

Если плохо тебе на свете.

На слудующий вечер, когда согласно уговору, Бабай снова собирался всать на тумбочку, колченогой на месте не оказалось. Вместо тумбы посреди казармы стоял стул.

Бабай вопросительно посмотрел на близнецов, и братья краснея и запинаясь пробормотали:

— Завязываем с часовыми. Свои все. Ты Бабай лучше сядь и стихи нам почитай, …если ну …если хочешь, конечно.

Бабай с готовностью сел на стул.

— О чем вы хотите послушать?

— О главном, — тихо сказал угрюмый коренастый Рыбонька и смущенно улыбнулся.

И Бабай стал читать о главном: о дружбе, о матери, о весне, о любви…

С того дня так и повелось. Стихи Бабая постепенно стирали с душ солдат тревогу, а с лиц синяки.

Каким-то странным образом лирическое спокойствие солдат передалось и их командиру.

Он прекратил свои утренние издевательства над Бабаем, его ор больше не сотрясал воздух над частью. Даже физиономия Задолбайло утратила тревожный томатный оттенок и стала похожа на обычное человеческое лицо.

После случая с противогазами что-то в Задолбайло переменилось. Впервые он посмотрел на своих солдат, не как на рой надоедливых мух, единственной целью которых было вывести его из себя, а как на людей.

Задолбайло вдруг понял, что несмотря на одинаковую форму и бритые головы, каждый из его солдат отдельно взятый человек.

И хотя отжимаются и маршируют солдаты вместе, чувствует, думает и любит каждый по отдельности.

— О чем думают? Что чувствуют? – размышлял Задолбайло, проходя мимо казармы. И остановившись у окна, услышал спокойный голос Бабая:

В горнице моей светло

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро

Молча принесет воды.

Командир слушал, пока Бабай не перестал читать. Но даже потом, когда все стихло, продолжал стоять и смотреть вдаль на суровые профили гор.

На следующий вечер Задолбайло снова задержался у казармы, а потом стал приходить каждый вечер.

**********************************************

— Приближается день нашей воинской части, — произнес Задолбайло на утреннем построении. Нести Боевое Знамя назначаю товарищей рядовых Бабаева и Данильченко.

В глазах у Данилы запрыгали 10 маленьких чертят.

На языке его крутилось вот-вот упадет:

— Как же так, товарищ командир! Нести боевое знамя теми же руками, которые весь год солдатский навоз выгребали! Это же не БОЕВОЙ ДУХ, а БОЕВОЙ ДУШОК получается.

Ощутимый толчок в спину прервал полет Данилиной мысли, он покосился на друга и вздохнул.

— Есть, товарищ командир!

Вечером, собираясь в общежитие, Задолбайло заметил у себя на столе какую-то книгу.

На обложке значилось “ Стихи великих русских поэтов”.

Задолбайло открыл книгу на первой странице и прочел:

“Товарищу Командиру на долгую память. От солдат весеннего призыва 1982 г.

А снизу стайка подписей.

И в первый раз за долгие годы майор улыбнулся. Не криво. По-настоящему. Одними глазами.

(Спасибо Эдуарду Асадову за «Балладу о друге», а Николаю Рубцову за стихотворение «В горнице»)