Я решила

— У вас есть «Постинор»?

— Номером два, пятьсот рублей. Дисконтная карта с собой?

Глаза девушки-фармацевта, небольшие от природы, были умело увеличены подводкой.

На правой руке ее между двумя серебряными перстеньками сияло обручальное кольцо.

Ей, несомненно, еще не исполнилось тридцати, но очертания фигуры говорили, что она рожала – и, возможно не раз.

Я знала, что выгляжу нормально, размазанные губы были стерты и аккуратно перекрашены заново.

Она не могла догадываться, в каком месте у меня влажно, и почему.

Но смотрела с полным пониманием, молчала и ожидала ответа.

* * *

На лифтовой площадке меня едва не стошнило.

Несмотря на то, что в подъезде имелся домофон, здесь было так же грязно, как во времена открытого доступа: воняло мочой, валялись окурки, омерзительно мокрые использованные презервативы и шприцы с остатками крови.

Но иного нам не оставалось.

Я была замужем, он был женат, к тому же, в отличие от меня, имел детей, то есть не имел личных пространства и времени.

Не имел также минимально свободных денежных средств, чтобы снять нам квартиру хотя бы на три часа, уединиться, расслабиться и насладиться друг другом.

Да, друг другом мы наслаждались всерьез.

Сейчас уже трудно было определить, в какой момент и по какому первотолчку мы сблизились всерьез после нескольких лет пребывания в одной и той же компании. Но сблизились, сошлись и стали встречаться. Причем достаточно регулярно, несмотря на все трудности.

Для чего он встречался со мной?

Наверное, для временного ухода от своей жизни, которая душила его безысходностью бытия.

Именно безысходностью, хотя внешне он казался вполне устроенным современным мужчиной, не выбивающимся из общих стандартов. Ему было классических тридцать три года, он был полон сил и энергии и шел по жизни вперед. И в то же время топтался на месте, поскольку жил не так, как хотел. Двоих своих детей, заведенных под давлением жены, он не то чтобы не любил, но видел фактором, существенно отравляющим существование. Он считал себя еще молодым – и был им. Он хотел радоваться жизни, отдыхать на заграничных курортах, носить кроссовки, в которых не уставала нога, и купить автомобиль, чтобы ездить куда, когда и как хочется. Но вместо всего этого был вынужден тратить деньги на бесконечную детскую одежду, еду и врачей, поскольку в наши дни здоровым рождался лишь один ребенок из десяти, а он в «счастливую десятку» не входил. Женился он, насколько я знала, по большой и светлой любви, но жена являлась обычнейшей из обычных женщин – то есть вышла замуж с целью погрузиться в пучину материнства и оттуда обратно не выныривать. Ее можно было понять, но и он заслуживал сочувствия. Ему требовалась женщина для любви – и духовной и, особенно, телесной – а не только для обсуждения того, из какой каши лепить колобки на завтрашний завтрак. Семейный вакуум, вызванный женским равнодушием жены, пусть даже временным, высосал из него душу, хотя объективно он жил не так уж плохо. Имел большую квартиру и даже свою комнату-кабинет, где мог уединиться от детей, но это не решало его проблем.

Вероятно, все зависело от времени; по прохождении десятка лет ему предстояло смириться со своей судьбой или ее радикально изменить, а сейчас он был просто несчастлив. Несчастлив космически, но, кажется, со мной становился капельку счастливей.

А зачем встречалась с ним я…

Ответ тоже плавал у поверхности, под радужной пленкой иллюзий.

В свои двадцать семь я имела шестилетний стаж замужества, сейчас медленно приближающийся к цифре «7», которая являлась критической. Ведь только дура, без меры уверенная в себе, могла игнорировать статистику, утверждающую, что как раз после семи лет абсолютное большинство браков проходит точку распада и многие действительно распадаются.

Так, вероятно, диктовала биология жизни, согласно которой природа запрограммировала людей на периодическую смену партнеров с тем, чтобы вид продолжал производить как можно больше разнообразного потомства. Конечно, биологии поддавались не все; самым надежным скрепляющим фактором служили дети, которых оказывалось невозможно бросить посередине между разбежавшимися родителями, хотя и это помогало не всем.

А у нас с мужем детей не было.

Так получилось, причем причина в каждый определенный момент являлась объективнейшей из объективных.

Казалась объективной мужу, а он умел убедить меня саму.

Поженились мы еще студентами. Семейные пары друзей, пытавшихся совместить учебу с деторождением, давали худший из примеров; свое размножение мы решили отложить до получения дипломов.

По выходу в реальную жизнь мы просто задохнулись от возможностей ее свободы и решили «пожить для себя», как было принято говорить.

Для себя мы жили и жили, хотя и прожили не так уж много.

Но жизнь все-таки не баловала слишком сильно. Сейчас в нашем распоряжении имелась квартира, доставшаяся мужу от бабки с дедкой. В общем немаленькая, с просторной кухней, огромным бессветным холлом и восемнадцатиметровым совмещенным санузлом, она была однокомнатной. В ней прекрасно жилось вдвоем, но не имелось физической возможности отъединить какое-то пригодное пространство для кого-то третьего. Муж повторял, что невозможно представить, как в нашей единственной комнате, которую не представлялось возможным разгородить на две из-за единственного окна, поставить кроватку и выкроить уголок, где бы самому ребенку оказалось комфортно, не говоря уж о том, чтоб могли существовать мы сами. И я, подумав всерьез, с ним соглашалась. Времена, когда по-деревенски многолюдные семьи спали вповалку друг у друга на головах в одной комнатке коммунальной квартиры, давно миновали. Мы были людьми городскими, достаточно нервными, требующими личного пространства. Иногда нам с мужем хотелось побыть врозь, для этого в холле был поставлен диван, на котором удавалось даже спать.

Муж говорил, что детей он хочет, но сейчас заводить кого-то нет возможности. Он лихорадочно копил деньги, чтобы взять ипотеку. Но при этом отмечал, что двухкомнатную квартиру мы сумеем взять лишь с черновой отделкой – то есть купить кривые голые стены без дверей, санузлы без сантехники, кухню без плиты и окна с разбитыми пакетами. И предстоящий ремонт обещал стоить еще полквартиры, поскольку жить хуже, чем живем сейчас, муж не желал.

В последние годы я ощущала все более сильное желание кого-то родить, но он оставался непреклонен в разумном отношении к жизни.

Так мы и жили: без детей, но с перспективой, которая могла оказаться оттянутой на всю оставшуюся жизнь.

Конечно, почти любая женщина мне бы позавидовала: муж не пил, не курил, не имел ненужных друзей, не интересовался футболом или рыбалкой и даже, кажется, не гулял.

Хотя чем дальше, тем сильнее мне казалось, что дети ему не нужны, и он готов всю оставшуюся жизнь искать препятствия и их находить, с каждый разом все серьезнее.

И поэтому я тоже была несчастлива.

Мой брак, не сцементированный ничем, постепенно трескался и я не могла остановить процесс.

Поэтому мы сошлись со старым знакомым, хотя наша связь тоже не имела перспектив. Как не может иметь ничего впереди привязанность, основанная лишь на контакте тел.

Но пока нам было хорошо.

И я не думала ни о чем, кроме того, чтобы встречаться с ним и получать телесное удовольствие… которое с мужем в последние времена ослабило свою силу.

Единственным, что омрачало нашу жизнь, было отсутствие территорий для встреч.

Как мы перебивались, мне не хотелось вспоминать.

Самым лучшим из вариантов оказалась квартира моей незамужней подруги, где мы имели даже свой комплект постельного белья. Подруга отличалась пониманием; при нашем приходе куда-то уходила, даря час или два, и этого нам хватало, поскольку мы научились удовлетворяться друг другом быстро.

Наши встречи происходили спонтанно и всегда ограничивались по времени, поскольку он был поглощен своими заботами и выкраивал часы для меня – то есть для себя со мной – с большим трудом.

Сегодня часы он выкроил, но день, выходной и свободный, не заладился с самого начала.

Подруги дома не оказалось – она ушла по своим делам, но обещала, что вот-вот вернется.

Экономя отпущенное, мы заранее направились к ней.

Встретились в квартале, равноудаленном от моего и его домов, и пошли пешком. Поскольку машины у него не было, мы гуляли много, хотя если бы была, могли выезжать недалеко за город и любить друг друга на заднем сиденье.

По дороге к точке назначения мы несколько раз звонили подруге. У нее возникли какие-то дополнительные дела, которые она решала и решала, но никак не могла решить до конца.

Когда мы были уже около подъезда, она все еще где-то отсутствовала – не желая мерзнуть, мы вошли, зная код домофона.

Потом, пытаясь найти место, чтоб хотя бы посидеть в одиночестве, поднимались с этажа на этаж, пока не дошли до самого верха.

И уже тут подруга позвонила и извиняющимся голосом сказала, что дела держат до вечера, и что на случай такой ситуации она прямо сегодня закажет нам вторые ключи.

Но на данный момент ключей не было, мы стояли в вонючем подъезде и глядели на время, которого оставалось все меньше и у него и даже у меня.

Я ощущала досаду, он страдал всерьез — как может страдать мужчина, томившийся желанием к желанной женщине и вдруг осознавший, что ничего не получится.

Достаточно зная мужскую природу, я знала, что удовлетворить конечный этап желания можно с кем угодно, даже с собственной женой. Но знала так же и то, что с женой у них после рождения второго ребенка практически ничего нет. Других женщин у него тоже не имелось: это я понимала всякий раз, когда на квартире у подруги, оставив его после всего на кровати, шла в душ и, встав на корточки, смотрела на дно ванны под собой.

Мне стало его жалко, и я сама предложила подняться по грубо сваренной железной лестнице к площадке, откуда не было дороги никуда дальше и где нас никто не видел.

Он был изумлен; таких экстремальных условий у нас еще не бывало, но делать было нечего. Он спросил, чего хочу я: всегда, в любых условиях он заботился обо мне и в забеге пропускал меня вперед.

Я ответила, что меня ждать не надо и вообще не надо думать обо мне.

В самом деле, я была женщиной и мне требовались хоть какие-то условия. А здесь, на лифтовой площадке, было тесно и неудобно, за жестяной дверью то и дело взвывал мотор, внизу в подъезде кто-то постоянно ходил и переговаривался, воняло мусоропроводом и волнами поднимался табачный дым, от которого я почти умирала.

Но я хотела доставить ему удовольствие.

Доставлять пришлось стоя; места, чтобы сесть, на этом грязном пятачке не имелось.

Тянулся промозглый февраль, я всегда мерзла, и сейчас, рассчитывав на то, что у подруги сразу разоблачусь, была похожа на капусту.

Он не мог добраться до моей груди, спрятанной бельем, плотной футболкой и свитером из «ангорки»; колготки – сверху шерстяные, снизу обычные с надетыми между ними рейтузами – я сумела спустить лишь до колен, ниже мешали сапоги, а рвать ничего не хотелось. Я подставила ему малый кусочек своего обнаженного тела, но ему было достаточно, мы привыкли друг к другу и соединялись идеально. Я не могла ему ничем помогать, потому что одной рукой ухватилась за решетку из арматуры, а второй удерживала задранное пальто. И он двумя руками держал меня за задницу, иначе я упала бы с каблуков, потому что на свидание с ним всегда выбирала самые высокие, не желая казаться слишком маленькой.

В общем, в соединении мы балансировали на грани неустойчивого равновесия.

Как назло, у меня был двенадцатый день. Это не волновало при намерении пойти к подруге, потому что в кровати можно было все, а он прекрасно владел своим телом.

Но здесь не имелось никаких возможностей для регулировки последнего момента, о чем он сказал, поцеловав меня перед началом.

Я ответила, что он может не волноваться, поскольку для подобных непредвиденных случаев существуют экстренные средства.

У меня их не было, потому что я не встречалась с мужчинами налево и направо, но я сказала, что они есть в любой аптеке и он может не беспокоиться за последствия, а думать только о себе.

* * *

— Если вы забыли карту, могу пробить по своей, только вам не начислятся бонусы.

Девушка-фармацевт была сама предупредительность.

— Вы следите за временем? Успеете дойти до дома? Или дать воды запить прямо тут?

Она смотрела в корень, наверняка обслуживала покупателей в подобных ситуациях.

— Спасибо.

Я услышала свой голос, он казался незнакомым.

— Не надо «Постинора». Дайте мне «Перинатал».

— Вы уверены?

Она понимала без слов, все-таки мы были одного пола.

— Да, уверена.

Я все решила – вдруг и сразу.

Если бы женщины слушались мужчин, человечество давно бы вымерло.

2019 г.

© Виктор Улин 2004 г. — фотография.

© Виктор Улин 2019 г.

© Виктор Улин 2020 г. — дизайн обложки.