Камбала. Часть 3. Годок. Глава 2.

Глава II. Я пью до дна «За тех, кто в море!»

***

У человека в разные жизненные периоды происходит переоценка жизни в целом; жизненных позиций, амбиций, взглядов, убеждений и переоценка тех действий, поступков и даже мыслей и суждений по различным жизненным аспектам, в частности. Что-то остаётся на всю жизнь непоколебимым устоем, фундаментом, на котором базируются и строятся все отношения, что является критериями и эталонами оценки того или иного события, факта, всего того, что окружает нас и происходит во круг нас и даже внутри нас.

Я приехал из Новочеркасска с твердым убеждением того, по поводу чего у меня изначально было совершенно иное мнение, потом оно поколебалось и вот сейчас я готов был кричать на весь мир: «Все бабы – бляди, а мир – сплошной кабак!» На долго ли это утверждение станет у меня главенствующим, я не знаю. И если раньше я в отношениях считал основополагающую и главенствующую духовную составляющую, чистоту чувств, а не физическое наслаждение, ради просто прихоти и животной потребности, то сейчас твёрдо решил, что нельзя открывать душу полностью, её могут загадить, наследить, заплевать. Я понял, что сердце ранимо, сильно ранимо и пускать в сердце сразу и без раздумий кого-то, было бы не благоразумно.

Бесспорно, это мной руководил в данный момент разум. Он взял на себя функцию старшего и ответственного из-за того, что душа болела, сердце ныло и требовать от них разумных принятий решений было бы ошибочным. Я должен какое-то время в отношениях с девушками руководствоваться, в первую очередь разумом потому, что знал какой я влюбчивый и теперь знаю, чем это может закончиться.

Конечно, я психически уравновешенный молодой человек, и, конечно, уже давно не юноша. Просто, я потерял ориентир, я затормозился как-то на возрасте, когда мне вот-вот должно исполниться 20 лет. И уже скоро 22, как, когда, так и молодость пролетит, не замечу. Во мне звучат «слова не мальчика, но мужа».

Бесспорно, в чём-то я затормозился в развитии и остался прежним, но во многом стал взрослым, более закалённым, возмужавшим молодым человеком. Сказать, что я стал более мудрым нельзя, а-то, что стал менее глупым – можно. Скажу больше, в некоторых вещах человек остаётся пацаном даже в свои старческие 70 лет. И с этим ничего не поделаешь. А другой раз смотришь на парнишку 5-6 летнего и диву даешься, откуда у него столько, не свойственной такому возрасту, мудрости.

Я даже стал понимать мужчин, которые проживают всю жизнь холостяками. И не обязательно, что они совершенно игнорируют женщин, нет, конечно, но не хотят себя обременять серьёзными отношениями, будучи наученными горьким опытом. Справедливости ради хочу сказать, что с такими же убеждениями встречаются и женщины, а, возможно, что их ещё больше, чем мужчин, свободный и независимых. Кто считал эту статистику?

А ведь и правда, это замечательно, быть свободным и независимым. Хоть я по-прежнему остаюсь противником беспорядочных половых связей, ради похоти, но отношения, которые можно отнести между дружбой мужчины и женщины и откровенной легкой влюблённостью с флиртом, оказанием явного неравнодушия к своей избраннице для душевного отдыха, без обязательств и сцен ревности, в случае чего – это же замечательно.

Но это всё на данном жизненном этапе. А завтра, возможно, так пронзит меня стрела Амура, что я и минуты прожить, чтобы не думать о ней не смогу. Но это будет завтра, если будет. Вот, к примеру, мой брат Витя, встречается то с одной, то с другой, но у него как-то это все без соплей и страданий происходит или он просто умеет скрывать хорошо, что даже родной брат-двойня не может определить, есть ли у него душевные переживания по поводу прекращения отношений с той или иной девушкой или нет.

В чём же истина! Может быть в вине? Invinoveritas – это звучит на латыни. Что другое, а это у нас не заржавеет. Столько вина перепито, мама не горюй. Что-то меня повело не туда. Приеду домой, ничего не буду предпринимать, пусть страсти улягутся, а потом и решу не на горячую голову, какие действия предпринимать. Или вообще ничего не предпринимать.

Но просто жить – это так неинтересно. Какой смысл в такой жизни. У меня уже «ломка» от этих переосмыслений реалий происходит. Как бы не тяжело было начинать новую жизнь, а это делать надо.

Приехав домой, я ощутил какую-то легкость на душе. Вопрос, не дававший мне покоя, был разрешён. Не скажу, что я был счастлив от этого, конечно же, нет. Но любая неопределённость тяготит сильнее, чем самая горькая правда. Оставалась определённая обида за, как говорят «бесцельно прожитые годы», годы мечтаний, строительства планов и надежд.

И теперь я могу оправдать какие-то свои поступки, совершенные по отношению Наташи, не как предательство, а как предвидение совершенного и той «развязки», которая без особых объяснений, слёз и обвинений, закончилась так, как закончилась. Собственно говоря, у меня просто открылись глаза на ситуацию. Я воспринимал отношения, так серьёзно, как девица, начитавшаяся любовных романов, где герои ждали преданно своих избранников по много лет и в конце концов были за это вознаграждены счастливым исходом с кольцами, цветами и венчанием в церкви. А Наташа, наоборот, по-девичьи, наивно, несерьезно, а с годами даже прагматично и расчётливо поступила. Бог с ней. Не буду обсуждать, это её жизнь и по большому счёту она мне ничем не обязана.

Всё верно, это так и должно было закончиться. Я был слишком наивен, хоть и слыл когда-то профи в любовных идиллиях, на самом деле, давно потерял навыки. Да и откуда им взяться, если в лучшем случае, я видел девушек через почти четырёхметровый забор или окно казармы со второго этажа на расстоянии около ста метров.

Кто-то мне поправит память: «А, как же Ирина, а?» Да не забыл я, «этот лучик солнца в тёмном царстве» и благодарен ей за это.

«Ну, ты и жук!» — слышу опять упрёк. Нет, уважаемый, не жук я – камбала! Можешь меня называть и так, как одну из особей членистоногих. Можете называть подводным жителем морей и океанов – тоже верно. Видимо, это судьба быть подводником человеку, по гороскопу являющегося Раком, о по натуре – Камбалой.

***

Домой я попал ближе к 17 часам. Бабулечка накормила меня супом с клецками, она умела его замечательно готовить. Я с удовольствием съел полный супник и попросил добавки, тем самым доставил бабушке удовольствие, значит её стряпня ещё чего-то стоит.

Ближе к шести вечера появился брат Виктор с работы, как всегда шумно и эмоционально что-то шумел во дворе и кухне, а потом зашел в зал, где я прилег отдохнуть после дороги на диване. Стал на пороге, пытаясь понять, я сплю и правда или притворяюсь, чтобы меня не «кантовали».

— Так, вижу, что не спишь. Короче, вечером идём к брату Лёхе, он обижается, что никак не порадуешь его и крестника своим визитом. Чё, забыл совсем? Эти Наташки тебе голову замутили, да?

— Да, нет уже больше никаких Наташек. Всё, трендец! А ты прав, хоть и устал сегодня, но придётся идти. Я завтра собирался в Марьевку ехать, родню проведаю и может кого из наших встречу.

— Никого ты там не встретишь, все разъехались, разбежались, как крысы, кто в Курган, но больше в город, в Таганроге на заводах работают, там больше платят. Вот я за день столько мешков перетаскаю, что в Таганроге бы платили 400-500 рублей за такую работу, а мне еле-еле две сотни «натягивают». Все бегут, никто бесплатно работать не хочет.

— Ну, не встречу, значит, не встречу, прогуляюсь, зато заодно по местам нашего детства. Ладно, уговорил. На сколько идём? На восемь? А я наелся вот недавно, какие там угощения могут быть через два часа после бабушкиных клёцек?

Брат гостеприимно встретил нас в кухне нового дома. Крестник насторожился, увидев меня. Дядю Витю он знал хорошо, тот баловал племяша игрушками и другими подарками. Он прятался в соседней комнате и из-за штор виднелся лишь его любопытный глаз.

— Крестник иди ко мне. У меня для тебя что-то есть.

Я достал из сшитой мамой оригинального пошива сумочки новенький и отглаженный гюйс. Я его сам разгладил, потому что кто не знает, не сделает правильные стрелки, а это важно. Только отец смог уговорить своего маленького сынишку подойти к столу. Он смотрел на меня насторожено, пока я вязал ему на шее гюйс.

— Настоящий мореман! – произнёс дядя Витя.

— А это тебе, брат, — я вынул майку из той же сумки и подарил старшему брату.

— А я на каждый праздник выпивала за тебя с тостом «За тех, кто в море!» — сказала невестка.

— Это я теперь, получается, что должен остался?

— Догадливый, — улыбнулась невестка.

— Соловья баснями не кормят, — перевёл разговор старший брат и потянулся к красивой бутылке, и я сразу понял, что содержимое с этикеткой не имело ничего общего, — давайте, братаны, выпьем и закусим, «что Бог послал».

— Что ты за рюмку подводнику поставила? – обратился брат к жене, — давай нормальную тару, вон из тех фужеров, что нам на «входины» кумовья подарили. Ну, вот. Сейчас проверим, какой ты подводник. Говорят, вам там в море вино давали? Правда?

— Правда, брат! Только сухое и не такими «львиными» дозами, как ты насыпал.

— Это домашнего производства, настоянная на травке и немного дубовой коры – коньяк, короче. Понравится, ручаюсь.

Мы до этого, да и после вот так втроём, три брата никогда не собирались. В больших компаниях было и не раз, а так больше никогда. Я долго отговаривался, мог, почему так несправедливо, себе рюмочки и то, я знаю, что Витя обычно больше одной рюмки не выпивал никогда. И сегодня этому правилу он не изменил, после первой рюмки, перевернул её вверх дном, посидел с нами немного и оставив потом вдвоём, пошёл в другую комнату с племяшом забавляться.

— Так, давай по второй. «Между первой и второй пуля не должна успеть пролететь».

Брат наливал мне в стакан чуть-ли не «по Марусин поясок», грамм по 170, точно. И всё было бы хорошо, если бы, как обычно после второго тоста «За тех, кто в море!», следовал «На посошок!» и разошлись.

Но брат вошёл в кураж, а мне уже отступать некуда. Как он говорил» «Зачем меня обижаешь?» Ещё непонятно, кто сегодня будет обиженный. Самогон был качественный и при том ещё жгучий, в этом очищенном «перваче» было «оборотов» шестьдесят. Он мало чем уступал «шилу», который мы употребляли, но разбавленный, чистый спирт для тех гурманов, у которых и «глотки лужённые» и желудки, как у уток «гвозди переваривают».

— Лёша, хватит. Спасибо тебе! – взмолился я после пятой, мы пойдём.

— Нет-нет, а «на посошок», — улыбаясь «накатил» ещё полстакана, — по воздуху пройдётесь и всё пройдет.

Была-не была, понимая уже, что это лишнее и давно лишнее, но как можно обидеть старшего брата, опрокинул налитое. Закуска уже не лезла.

— Брат, ты где? – спросил я меньшего брата, — ты идёшь со мной?

Витя, вышел из комнаты, где развлекал племяника и глянув на меня, изрядно хорошего, ответил:

— Ну, а как иначе. Ты же можешь заблудиться тут. Пока ты служил, тут целый посёлок построился. Вот и Лёше за год дом отбахали, «живи – не хочу».

Я с трудом зашнуровал противные шнурки ботинок и когда разогнулся, подняв резко голову, она закружилась и выпал просто за порог. Брат помог мне подняться, подхватив меня, забросив одну мою руку себе на плечи и второй, удерживая за талию.

Что я ещё помнил, подняв вверх голову – это были яркие майские звёзды. Где там наше с Витей созвездие Рака, под которым мы с ним родились. Вот такова она жизнь, с детства мы с братом дрались, доказывая своё старшинство и превосходство в чём-то, а теперь брат практически несёт меня домой по не асфальтированным дорожкам и улицам, которые действительно, я не помнил, тем более что в здесь-то редко бывал и если бывал, то по новым посёлкам не бродил, а по бездорожью.

Утром брат с трудом меня разбудил, чтобы убедиться, что я жив:

— Я на работу. Ты, как? Жив? Ну и «наклюкался» же ты вчера. Лёшка вчера со мной даже собирался спорить, что ты больше трёх его фужеров не осилишь, ох и ядрёная она у него, спиртоган. А ты повёлся, дурень.

— Брат, не гунди и без тебя тошно. Иди на работу. Всё нормально. Я в обед в Марьевку поеду. Вот, отойду немного и поеду.

В селе, кроме сестры с семьёй, никого не встретил. Саня Ганшин женился и жил в Камышовке, работал механизатором. Семью кормить надо, а киномеханик копейки получал, пошёл на заработную работу. Говорят, что у него первенец родился. Счастья тебе, друг, подумал я. Не поеду я туда, отрывать человека от работы, да ещё завяжемся и повторится вчерашнее. Нет, проведал родню, вечером домой.

Оставшиеся дни пролетели как один, но томительно в ожидании, когда наступит завтра. Кто-то скажет, как это два года не был дома и надоело. Не знаю, как, но вот так уж получалось. Была бы девушка и вопросов бы не было. Мне кажется, что я от нее не отходил бы ни днем, ни вечером.

Да и после всего, что произошло, даже в центр посёлка не тянуло, где в кино или ещё где можно познакомиться с кем-либо. Но кто-либо меня не устраивал, короче, они мне нужны не были. И «искать истину в вине» тоже не хотелось.

Я слушал музыку на магнитофоне, которую брат переписал на 350 метровые бобины четырёхдорожечного магнитофона у своего друга Слона. Лежал на диване и получал удовольствие просто от того, что меня не «кантуют» и я волен поступать так, как мне хочется. Я не был никому ничем обязан. Мне нужно было просто пережить вот этот перелом душевный, который во мне произошёл и начинать жить по-новому.

Дни отпуска незаметно прошли и нужно было завтра ехать в Ростов, оттуда больше вариантов уехать или даже улететь в Ригу. Я распрощался с родными и уехал первым автобусом в Ростов.

С поездом были проблемы, я немного не успевал в срок. Смертельного не было ничего, если бы на несколько часов опоздал. Ну, наказали бы, но ничего страшного из этого не было бы. Я решил не опаздывать и взял билет на самолёт, который отправлялся в Ригу вечером этого же дня.

Времени было много, и я поехал к своей тёте Лиде, маминой сестре, которая собрала вокруг себя двоих детей с семьями в одном дворе. А двое других жили семьями отдельно. Попили кофе в обед, как было принято в их семье по казачьей привычке.

Меньший сын, работающий на Ростовской торговой базе, отработав в ночную смену, был дома. Он согласился составить мне компанию, чтобы убить полдня до вечера.

Я попрощался с тётей, дядей и сестрёнкой Анютой, которая провожала меня, вместо невесты на службу, а теперь была замужем и ожидала прибавления в семье, мы вышли с Геной, и я полностью начал полагаться на сообразительность старшего двоюродного брата.

Он меня возил то туда, то туда. Благо, что я портфель, набитый пирожками и другой домашней едой, оставил в камере хранения в аэропорту. Мы посидели в кафе и выпили за удачную дорожку и полёт, в который я собирался отправиться впервые на советском лайнере «Ту-134».

Потом я вспомнил и спросил у Гены, а как-бы организовать доставку водки своим товарищам, на самолёт-то могут с бутылками не пустить.

— Есть идея! – сказал брат, — сейчас пойдём в хозяйственный магазин и купим канистру пластиковую литра на три, хватит?

Мы купили канистру на три литра. Потом зашли в гастроном и купили шесть бутылок водки, я посмотрел на выставленные на ветрине разнообразные наименования, почему-то мне захотелось ещё и бутылку коньяка взять. Даже не знаю, чем был продиктован этот выбор.

Портфель был полон и без того, а самая распространённая тара для переноски продуктов и не только была авоська, которую я и прикупил для упаковки товара. Я установил бачок и бутылку в авоську, и мы поехали в аэропорт. Оставалось часа полтора до самолёта. Я поблагодарил брата за помощь и сказал, чтобы он ехал домой. Его там ждала жена с маленьким сыном. И это понятно, уехал и полдня неизвестно где.

Я стал ждать регистрации. Представлял, как я прилечу рано утром, приеду, как уславливались, на остановку, дозовусь кого-либо из казармы и потом пронесем все, что нельзя через КПП проносить. Как будут рады сослуживцы, которые наказывали, чтобы привёз и того, и другого. Если бы все заказы выполнять, надо было три чемодана с собой тянуть.

Объявили посадку. Я выставил свою ручную кладь перед девушкой досматривающей вещи, портфель поехал по транспортёру. Девушка подняла глаза и увидев служивого в морской форме и бескозырке на затылке, с авоськой из которой внаглую смотрелась этикеткой бутылка коньяка, заулыбалась и спросила:

— Из отпуска? В канистре водка?

— Ну, да! – ответил я.

— Проходи! – проводив с улыбкой взглядом девушка в красивой форме.

Вот, если бы она была чуть пониже ростом, я явно до неё не дотягивал, то отличная пара получилась, для фото-то однозначно.

Самолёт разогнался и взлетел. Я сидел у иллюминатора и видел, как по освещенным фонарями уличного освещения спешили куда-то автомобили по улицам Ростова. Затем по контуру фонарей я определил, что это слева от меня остался освещенный фонарями и габаритными огнями портовых кранов Таганий Рог, мыс на котором и расположился город земляка Чехова.

Справа светились села и по контуру опять же таки я узнал свой родной посёлок. «До свиданья, родные! Ждите меня теперь через год.» — думал я и только сейчас я понял, что там, куда я в последнее время рвался, мне предстоит провести ещё целый год. И ностальгия с комом к горлу подступили, как прилив в бухту Усть-Двинска.

Одно плохо, что из-за заоблачных высот, на которых летел лайнер и темноты ночного неба за бортом, нельзя было рассмотреть все красоты моей огромной Родины, над которой мы пролетали, с юга на северо-запад, на North-West, так правильнее назвать румб, направление направления движения воздушного судна. Вот интересно, авиацию называют воздухоплаванием, самолёты – воздушные корабли. И судя по тому, что суда морские и речные появились на тысячи и тысячи лет раньше от авиации, то люди, впервые нашедшие в своей голове такие определяющие термины, связали тесно воздушную стихию с небом.

Мы давно набрали высоту и полёт, в отличие от морского путешествия, не сопровождался качкой или болтанкой. Пришло время ужина, так как время полёта предполагало питание в полёте, стюардесса вежливо предлагала красиво-сервированный набор продуктов на подносе.

Но ведь камбала не будет таковым, если не вспомнит, что под водой мне приходилось выпивать и под различные тосты, а в воздухе, когда ещё предоставится такая возможность. Я развязал свою авоську и подумав, достал канистру с водкой, хотя хотелось, конечно, коньячку. Но зачем починать бутылку? Я сделал два-три хороших глотка, до того пожелав хорошего полёта. Подзакусив немного. Порции были небольшие, но еда довольно вкусная.

Ну, а как же традиционный тост «За тех, кто в море!». Пришлось отвернуть крышечку и выпить по этому поводу. Когда ужин подходил к завершению, я подумал, а буду ли ещё когда настоль близок к Богу, ведь все говорят, что его резиденция на небе, кроме мифов о подземных царствах и пр. А Бог, как мы все знаем, любит троицу. А потому, что? Что-что, нужно третий тост поднимать.

Мой сосед, наверное, думал обо мне, что мне пища аэрофлота становится поперёк горла и я её постоянно пропиваю водичкой. Ага, час! И после опять набрасываюсь на еду, чтобы она снова стала поперёк горла, да? Не дождётесь, думал я, видя интерес моего соседа к тому, что делает этот морячок. Может дать и ему, тут всем хватит? Не, перебьётся, он какой-то «не советский», не свойский, может латыш. Хотя, при чём тут латыш? Ладно, Бог с ним, пусть смотрит, как моряки трапезничают.

Раз за бортом ночь и темень, а меня сон начинал морить и было тому объяснение – это сытный ужин, да ещё и не просто. Я плавно провалился в сон.

Мне приснился командир, качающий головой по привычке, когда кого-то отчитывал и из всего сказанного им, я запомнил только слова: «…ох и камбала же ты, ох и камбала!...» Затем, толи во сне, толи просто, как воспоминание о событиях, которые происходили совсем недавно там, на месте моей службы.

Мы сидим после отбоя на двух соседних кроватях, на выдвинутой на середину тумбочке стояла открытая посылка. Хочу пояснить, что все посылки, приходящие из дома, должны подвергаться проверке и санитарной в том числе. Хусин, сменивший в должности почтальона Вову Урсулова, которому надоело бегать на почту, он же уже «годок», носил с почты письма и, когда, пользуясь своей способностью кавказского человека, уговаривать и входить в доверие, почтальоны стали ему доверять, он начал таскать посылки без вскрытия на почте.

Таким образом мы попробовали чачу из Молдовы, присланной Дану в грелке, а сейчас Молдавану прислали приличный шмат сала, ещё что и семечки, которыми были засыпаны завернутые продукты, чтобы не было внутри посылки «болтанки». С ужина принесли с камбуза из хлеборезки булку хлеба, зная, что вечером будем наслаждаться, принимая с удовольствием домашнюю пищу.

И надо было тому случиться, что дневальный где-то прошляпил или отошёл от тумбочки и к нам в кубрик вошёл командир дивизиона, недавно сменивший комдива Камышана. Науменко был до этого не командиром действующей подводной лодки, как его предшественник, а служил в штабе Лиепайской ВМБ. Он был украинцем, во всем уставным штабником, с лицом, если бы вы увидели его, тем более тогда, когда он говорил, вы бы со мной согласились – это был двойник Луи де Фюнеса.

Он был всегда серьёзен, но при разговоре его интонация и мимика вызывала смех, сдержать который было очень трудно. За ним вбежал, уславший неладное дневальный и пытался представиться.

— Включите свет, — вместо выслушивания доклада, скомандовал проверяющий.

Пока всё это происходило, мы быстро начали распихивать содержимое посылки под матрацы. Убегать на свои места и тем более принимать вид спящих, втиснувшись одетыми под одеяла, было уже бесполезно. Он прекрасно видел сборище, даже при слабом дежурном освещении. Подбежал дежурный по команде и доложил ему.

— Вижу сам, что у вас тут бардак происходит. Почему личный состав после отбоя не спит? Как фамилия командира? Рекст?! Понятно.

Подойдя к нашим кроватям, где на одной и другой сидело человек 6-7, он, видимо догадавшись, что здесь что-то не так спросил:

— Что вы делаете тут в такое время? Пьёте? Меня командование поставило, чтобы я «калённым железом выжег в дивизионе пьянство и дезертирство», — заглянув под одну, потом под другую кровать, увидев ящик посылки, — ага! Посылка без проверки в санчасти, да? Что там? Пропавшее, запрещенное есть? А, ну-ка, доставай.

Глаза его загорелись, как у сыщика, который долго, долго что-то искал и вот, наконец-то, поиски увенчались успехом. Вытащили ящик и поставили на тумбочку.

— Так она наполовину пуста! Что там ещё было? Где вы спрятали? Выпивка?

— Нет, товарищ капитан 1-го ранга, там сигареты были, четыре блока, уже раздербанили все. Конфеты, их тоже расхватали, — взял я на себя смелость ответить комдиву неправдой, которую трудно или невозможно даже проверить, — вот сало осталось, оно домашнее, соломкой смолённое и солёное.

— Сало-о! Правда, соломой смолённое?

— Ну, конечно! Вася, подтверди. Из полтавской области прислали родители, домашнее, там знают толк салу.

Было заметно, как у комдива загорелись глаза и казалось, если он ещё откроет рот, чтобы что-то сказать, то побежит оттуда слюна – не остановишь.

— А, можно, это…, — капитан 1-го ранга, как бы потерял дар речи, показал жестами, вытянув вперёд растопыренную ладонь левой руки, ребром правой ладони сделал возвратно-поступательное движение, которое даже слепой бы понял по шуршанию ладони по холодным, из-за морозов на улице, пальцам другой руки.

— Вова, нож и газетку! – обратился я к Дану. Тот достал из тумбочки перочинный нож.

Не прицеливаясь и не жадничая, отхватил третью часть большого куска, который лежал сверху. Думаю, что в нём было не меньше, чем 700-800 грамм.

— Ой, зачем так много! – произнёс комдив, с улыбкой, которую до этого к него никто не видел.

Глаза его блестели. Он с трудом всунул завёрнутый в газету кусок сала в широкий карман шинели.

— А это что? Се-емечки-и?! Можно?!

Не дожидаясь, пока кто-то из нас даст на это «добро», да и кто мог бы отказать, изначально комдиву, проверяющему и теперь уже гостю нашего кубрика, запустив руку в сумку из хлопчатобумажной ткани, сшитой кисетом и перегрузив в свободный карман пару жменей семечек.

Комдив был счастлив, как ребёнок. Уходя от нас, остановился уже в дверях выхода в коридор, задумался и произнёс, обращаясь к дежурному по команде:

— Отбой! Всем спать. Посылочки нужно через санчасть проводить, проверять.

— Есть, проверять! – ответил дежурный.

Это видение-воспоминание растворилось, как туман под лучами солнца, и я ощутил на себе лучи восходящего солнца. И понял, что это здесь, на высоте рассвет, а на земле он ещё не скоро.

Самолёт сделал мягкую посадку. Аэропорт дружелюбно распахнул нам свои двери. Я думал, куда деть целый день, который ещё у меня считается, как отпуск и не знал, пока не столкнулся в зале ожидания со знакомым старшиной, моим одногодком по службе, только с соседней лодки, Лешей, фамилию я как-то его не помнил, да и не важно.

Он ждал свой рейс, улетал тоже в отпуск.

— А, ты, что? Уже отгулял?

— Отгулял, отгулял, как и не было 10 суток отпуска. Кстати, сегодня я ещё в отпуске.

— Так, я зачем тебе спешить? Проводишь меня, можно ещё по Риге пошататься.

— Да, если бы сегодня был выходной день, я бы знал куда и к кому поехать. Вот тогда бы, точно, сюрприз был бы моей девушке. А сегодня она уже на работу собирается. Ну, если хочешь, давай по сто грамм, твой отпуск отметим. У меня с собой есть.

— Ну, хорошо. Пойдём в кафе, посидим. У меня времени еще три часа до самолёта.

Зашли в кафе, взяли холодных закусок, присели за столик. Я налил из фляжки в стаканы по сто грамм. Выпили и закусили. Лёша расспрашивал, как там дома у меня.

— Знаешь и хорошо дома, но такая скукота взяла, что хотел ещё раньше сбежать на службу. А девушка у тебя есть дома? Ждёт? Ну, если у вас серьёзно, то скучно не будет. Она тебе не даст скучать. А я, как-то вот без оной остался, — подумав, добавил, — почти.

— Это как? Что значит, почти. Или есть, или нет, а причём тут, почти?

— Да потому, что девушка у меня для свиданий есть, она здесь, в Риге, а вот серьёзно это или нет, сам не знаю, пока.

— Главное, чтобы тебе с ней хорошо было, и служба в тягость не будет.

— Ты прав, братишка! Я того же мнения.

— Служивые, можно к вам? – обратился мужчина лет 35-37, желая составить компанию

— Да, пожалуйста! Мы больше никого не ждём, присаживайтесь.

— Можно на ты, братишка, — обратился он ко мне, — меня Николаем зовут, я тоже на Северном флоте на тральщике служил, чуть ли не 20 лет назад. Не будете против, я угощу вас? Что предпочитаете? Нет, я сам знаю, коньячка. Сейчас я приду.

Наш новый знакомый пошёл в буфет. «Вот мы и приплыли» — подумал я, хотя времени навалом, почему бы и не посидеть.

Николай принес бутылку коньяку. И придвинув все три стакана к себе, начал наливать, ничуть не меньше, чем по сто грамм.

— Так, а вы не признались ещё, кто и где служите.

— Саня, моторист, на лодке «букахе» 611 проекта служу два года. Из отпуска еду.

— Лёша, трюмный с лодки 613 проекта. В Риге мы служим, в Усть-Двинске.

— А я в БЧ-2, артиллеристом служил. В Оленьей губе, слышали такую?

Мы кивнули. Кто-то, кажется, из наших ещё из учебки туда направлялся. Но связей же нет. Я даже связь с Саней одесситом потерял. Дураки, могли же дать друг другу домашние адреса и через родителей потом связаться уже с новых мест службы.

После второго разлива бутылка закончилась. Николай летел куда-то во Владимировскую область, вернее летел в Москву, а потом ему на других видах транспорта добираться куда-то, где мать осталась одна.

— А я работаю в Рижском пароходстве. После службы предложили, я не отказался. У нас дома, в глуши делать нечего. Тут женился, дети. А мать не хочет ко мне, говорит, похоронишь меня на родной земле рядом с мужем, отцом моим, значит. Вот такие-то дела.

— Николай, теперь моя очередь угощать. Я достал практически такую же бутылку коньяка и разлил.

Выпили. Николай начал «отъезжать». От нас перебрался на скамью зала ожидания и придремал. Мы посидели немного, по чуть-чуть выпили. Лёха засобирался на рейс. Как время летит. Я проводил Лёшку. Проходя по залу ожидания, увидел спящего Николая. Вспомнил, что по радио объявляли посадку на Москву.

Долго теребил братишку, пока тот не открыл глаза.

— Что случилось? – спросил он у меня испуганными глазами.

— Во сколько у тебя рейс?

— В 11-45, кажется.

Я глянул на часы, висевшие у входа, они показывали 12-10 минут.

— Всё, брат, считай, что ты уже в полёте. Пойдём сдавать билеты. Скажешь опоздал или чё там ещё.

— Пойдём.

Мне было очень хорошо на «старые дрожжи», после водки и коньяка с утра, а моему новому знакомому ещё «лучше». Видимо, он до нас дома хорошо «на грудь» принял или с кем-то прощался.

С трудом ему вернули неполную сумму за пропавшие билеты, мы взяли ему билеты на другой рейс.

— Я поеду, а ты смотри снова не проспи, — попросил я Николая, — лучше найди попутчика, поспрашивай, чтобы, если чё, он тебя разбудил. А я поеду в часть. Будь здоров, братишка.

— Будь! – ответил мне тот.

Я вышел на площадку перед аэровокзалом, где парковались автобусы, нашёл свободную скамью и присел. Посмотрел на авоську. Некрасиво, как-то. Достал недопитую бутылку коньяку, открыл её:

— За вас, братишки! Чтобы вы счастливо долетели.

И пригубил столько, сколько душа желала. Но в бутылке ещё немного оставалось. Нет, решил, больше не буду, уже «до чёртиков» набрался. Открыл канистру и слил оставшийся коньяк в неё. Пустую бутылку опустил в урну, что рядом со скамьёй. Вот теперь порядок.

Нужно было сесть на нужный маршрут, известных мне номеров здесь не было. Я расспросил у тех, кто ожидал, как и я автобуса и мне удалось узнать, каким номером я доеду, но не до части, а до конечной, которая располагается в непосредственной близости к мосту через реку Булльупе, разделяющая посёлок Болдарая от Усть-Двинска. Усть-Двинск был закрытой территорией и потому не все автобусы шли через мост, где даже знак был установлен с надписью «Стой! Запретная зона». Как нам говорили, этот запрещающий знак был поводом для задержания подозреваемых в шпионаже зарубежных или завербованных для работы на чужую разведку граждан.

Я вошёл в душный автобус и, из-за того, что на остановке собралось к этому времени много пассажиров, больше из-за вежливости, я стоял, держась за поручень и обильно обливался потом. В шерстяной голландке было очень жарко. Меня развозило и развозило от выпитого и жары.

С облегчением вышел на воздух справа от моста. Стерев пот со лба, надвинул беску на затылок, собрался подниматься на мост. Но, не тут-то было. Я даже и подумать не мог, что опасность меня будет подстерегать не при переходе через КПП части, а уже здесь из-за того, что в 100 метрах отсюда была расположена комендатура, видимо по тем же соображениям границы «запретной зоны» о которой я сказал выше.

Меня окликнул начальник патруля, прапорщик, в морской форме, заметив изначально мои, уж очень широкие брюки клёш со вставными клиньями и бескозырку, одетую не по правилам ношения одежды, во вторую очередь:

— Матрос, подойдите сюда.

Я поправил бескозырку и направился к патрулю, находящемся от меня в пяти шагах. И как я их сразу не заметил?

— Старшина первой статьи Иващенко. Прибыл из отпуску. Следую в расположение части, — представился я, немного сбиваясь.

Но прапорщика смутила не это даже, а то, что я приставил руку к бескозырке, а в руке на большом пальце, как на крючке висела авоська с канистрой.

— Это что такое? – спросил начальник патруля.

— Что? – не понимал я, пока не опустил руку и авоська с фляжкой не выскользнула из рук к ногам.

— Что это, старшина?

— Вода! – уверенно, насколько можно было ответил я.

— Разрешите, — попросил прапорщик, протягивая руку за поднятой мной фляжкой.

Я молча передал ему то, что он просил. А тот, медленно открутил и так же медленно, боясь, как кипятка из чайника или того, что из фляжки, как из лампы вылетит Джим. Вдохнув запах из нагретой тары, которую даже немного раздуло от нагрева, скривился, как девушка, которая хочет произвести на молодого человека впечатление совсем скромной, непьющей, невинной, как утренняя роса девушки.

Небось «шило» глушит и не кривится, а тут…, — подумал я.

— Пройдёмте с нами! – приказал начальник патруля.

И меня повели в комендатуру. А оставалось-то всего, максимум, пятьсот метров и я в расположении части. Не судьба. Опять, не судьба. Но обидно же, правда?! «Почему автобус не поехал через мост?» — не выходило у меня из тупо соображающей головы.

Продолжение следует.

Предыдущая глава 1 — http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-3-godok...