Мерцание миров
(ВТОРЯ ПУБЛИКАЦИЯМИ)
Блаженному брату моему, с благодарностью за откровения.
День обещался быть тёплым и сухим, хотя всегдашние в межсезонье дождевые тучи стались поутру в затаённой готовности; где-то в сторонке, совсем недалече, невидимые покуда молнии с громами урчат – дружно и предупредительно, небеса пронзить желая и над пишущим эти строки.
Стих ветер; урочная тишина, из звуков – лишь слабое лепетание желтеющей листвы, умолкли и птицы; потемнело округ и окутало сыростью…
Искрящееся предчувствием пространство и внутри… Он перемещается от лоджии в удушливые глубины своего одноместного замка; на стенах – фотографические портреты, отсветом далёких миров, с тоскою и укоризною мерцающие. Иные поблекли колерами, иные наново присланы: вот его, уставшая ожиданием, старенькая мать; сестра, одинокая и не без писательского таланта; вот – дочь, одинокая, без него выросшая, родившая внучку, уже вполне взрослую и тоже одинокую… Быть бобылём – не только его, но, похоже, их общая судьба.
Что-то он разоткровенничался бумагою, и хорошо хоть, что не во всём себя признал, хотя, что уж: ему – шестьдесят; он был трижды женат, менял не только жён, но и гражданства, и за давностью лет позабыл, где же страна его есть – настоящая и тем в нём счастливая. Счастливы разве и они – там, за нынешними кордонами?
Однако, дело двух-трёх суетных дней – таможни, вокзалы, аэропорты, причалы, да после стольких лет разлуки вовсю шибает неловко-боязливой мыслишкой: в силу прошедшего времени, приедет на побывку человек состарившийся и унылый, лишь отдалённо напоминающий того бравого молодца, кто уезжал когда-то, прощаясь небрежно, будто на месяц-другой… И родные люди, тоже обозначенные жестким художником «время», будут для него другими, и слюдяная, седая новь укажет им всем при встрече эту состоявшуюся перемену и невозвратность к былому.
Где он был раньше, пропащий? Был… Да вот же, написано не чуждым ему пером:
Что из того, что жизнь разбросала нас по странам и континентам, безысходностью доли и терниями одарив… и уже более двадцати лет минуло? Стали ли мы чужими супротив того, какими были в детстве и юности? и если бы жили соседями что изменилось бы?
Человек – одинок внутри себя, всегда одинок; может, только малые, несмышлёные дети раздваивают личность, обозначая кровные чувства; но вырастают они, и происходит неизбежное: разлучение, когда их общий дом оказывается в семитысячной милями дали, или даже в ближайшем от вас городке, или… совсем уже – рукой подать – внутри вашего бытия.
Он вычитывает давно давнее своё, неразумно сочинённое множеством лет тому назад, теперь же извлечённое из бесшабашного хлада предубеждения и оказавшееся, волей-неволей, предсказанным:
Так устроен не вечный наш мир – рассудочная обречённость и согласие с неизбежностью, божия подчинённость фатальному концу, забвение и степенное заживление ран этим забвением. Эгоизм ли, чёрствость… или кто-то свыше заставляет быть такими – ради нашего же блага, ради единоличности наших миров?
Мать и дитя – это одна разлука, боль, – до смерти, до сумасшествия, а прошло время, и что? Почему эта боль не заставляет так страдать, умирать за родное – за своё дитя, за свою мать, пусть они и полвека на этом свете сосуществуют? Что пролегло меж ними за годы эти и что значат годы вообще – дни и десятилетия?
Так рассуждал он когда-то, красным словцом баловал и тешил душевное обустройство в мире, да ненароком будущему одиночеству дорогу прокладывал, а теперь, вот же, набирает в телефоне справочную информацию о рейсах, и торопится успеть – к себе, прежде всего, не вечному и поумневшему.
------------------------------------------------------------------------------------------------
иллюстрация автора
иллюстрация автора
Прочли стихотворение или рассказ???
Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.
И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!
