Цель. Конкурсная работа № 1

Автор № 1

Вожак думал о засаде метателей за третьим камнем, женщины ожидали добычу, чтобы накормить детей, загонщики заговаривали стрелы лететь быстрее оленей, а метатели проверяли острия дротиков. Лишь один из них размышлял не о том, пробьёт ли дротик шкуру, когда долетит до нее, а твёрдо знал, что уже после охоты он макнёт острие в мягкую жилу охры, похожую на побуревшую на воздухе кровь, и нарисует их всех, как на шкуре добытого зверя, на стене пещеры. Ударами своего оружия остановит бег зверей, согласившихся накормить племя, остановит мгновения вожака и охотников. И самого себя.

Мясо (время жизни) добычи перейдет в плоть людей, а потом исчезнет вместе с ней. Кости перепутаются на дне пещеры, шкуры станут одеждой с охристым орнаментом, перейдут детям, потом истлеют. Ритуал незаметно изменится, забудут его смысл, а затем — и его целиком. Только рисунки на каменной стене, ритуально помогавшие договориться с духами об успешной охоте, останутся. Даже когда пещера перестанет служить домом.

Вряд ли первобытный художник сравнивал свои умения с работой вождя, стрелков и других загонщиков. Но вот резчик гранита или базальта, живший, допустим, на нильских берегах спустя десятки тысяч лет после него, уже мог бы и догадаться. Конечно, он не думал в понятиях современной культуры, что художник, продолжающий действовать посмертно, перенес выше свою индивидуальность, какую-то часть ее. Возник другой уровень влияния на общество, другой уровень ее, личности (души?), сохранности. Вместо этих сложных материй древнеегипетский скульптор вполне мог бы почувствовать свое превосходство, обеспеченное даже не его достижениями, а просто — его умениями. (И стабильным рынком сбыта...)

И тогда у этого художника получалось, что армии рабов, дивизии мобилизованных крестьян и полки надсмотрщиков, обеспечивающие распиленными блоками фараоновские стройки и складывающие эти кубики в сооружения, готовили пьедесталы и заготовки для его скульптур. Что жрецы, разрабатывающие государственную идеологию, клепали для идолов обоснование, а другие мастера шлифовали для него (до него) канон. Что фараон, приказавший, в соответствии с обязательным ритуалом, привезти в движение всю эту госмашину, обеспечивал скульптору поле деятельности.

Поле это занесло песком, но первое, что открывается на нем спустя тысячелетия, это не камни и ходы, которые может осмыслить только специалист, а внятные любому жителю другого времени фигуры, вырезанные скульптором. Он продлил свои умения, свой взгляд на фараона и его подданных, силу своих рук и точность своих глаз, хотя фараон, жрецы и надсмотрщики думали, что это они работают на жизнь после смерти. Конечно, работали. Только вот на чью жизнь?

Exegi monumentum, писал на родной латыни современник последних сполохов Древнего Египта Гораций, а по-русски Державин и Пушкин с его слов утверждали, что воздвигли себе памятник. Хотя гусиным пером водила рука, но памятник получился нерукотворный. Потому что слово не принадлежит бумаге, на которой начертано, оно парит над ней в свободном полете. Не совсем так с монументами и памятью: фараон принадлежит камню, поскольку изображение — часто единственное, что выделяет его в бесконечной череде династий. А слово получает варианты путей продолжения. И продолжает жизнь того, кто его написал. Пишущий — надеется. «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед...», — верила Цветаева. Она перенесла свою бурную жизнь в воздушное движение строк, поэтому, может быть, и рассталась с телом.

Как ни странно, но от многих авторов осталось самым запоминающимся именно это: факт сбывшейся уверенности в том, что их слово переживет автора. А те строки, которыми питалась эта писательская вера (надежда), те творения, которые заставили автора так поверить в себя, зачастую помнят гораздо меньше. Недаром памятник на Пушкинской площади украшен автохарактеристикой, а не примером пробуждения лирой добрых чувств. Вот и Пастернака быстрее всего цитируют «от противного»: «Быть знаменитым некрасиво… Цель творчества — самоотдача...»...

В общем, кажется, и обман, и самообман. Вслед за дематериализацией автора происходит и дематериализация его образа, его послания, отрыв не только от песка забвения, но и от созданного артефакта. Созданное, вложенное в создание (душа?) опять переходит на другой уровень, уже в чистое, практически безымянное влияние, зато теряет индивидуальность, ради сохранения которой старался автор. Имя, впрочем, иногда остается, но как в просьбе Бобчинского к Хлестакову: сказать в высших сферах, что есть такой в глубокой провинции человечек. Был… Слова, поднимаясь в воздух, теряют почву, отрываются от питания. «Когда б вы знали, из какого сюра растут стихи, не ведая стыда»...

Значит, есть другая цель. Все-таки не сохранение, а влияние. Распространение. Чего? Что понято? Что вложено? Трансляция «божественного глагола»? Какой-то важной идеи? По двадцатому веку мы знаем, усвоили, как опасны универсальные большие идеи, которые требуют немедленного непосредственного воплощения. Делай, как я сказал! «Он знает, как надо»… Опасны для всех, так же, как сверхценные идеи опасны для единоличной психики. Мир до сих пор не может переварить Десять заповедей, Нагорную проповедь и суры Корана. Какие же новые большие идеи (кроме эволюции человека, как сказано ученым) может нести в подлежащие влиянию массы мастер оригинального слова?

А все по-старому. По-древнему. Искусство — оболочка и наполнение ритуала, движущейся традиции (а сама неотменяемая задача человека — экспансия сознания), обеспечивает вход в единое пространство культуры. Порты, ворота, входы должны все время обновляться, быть привлекательными и удобными все новым индивидуальностям, ритуал не должен окаменевать. Освободите проезд! Меньше мусора в подъездах!

… Ты посеял слова в интернете, на них слетелись поклевать несколько сотен (тысяч) тех, кто знает твое имя. Но часто, даже чаще, чем те, кто тебя знает и знает твою ниточку во всемирной паутине, заходят и читают безымянные. Из того сообщества безымянных для тебя индивидуальностей, к которым, собственно, и обращаешься (потому что свои, знакомые, и без тебя думают примерно в ту же сторону). К которым обращена и каждая книга, но здесь ты как бы сидишь на выдаче в библиотеке и фиксируешь читателей. Откуда узнали про твою ниточку? Почему решили зайти с других сайтов, как твое имя туда попало? Как оно оказалось в прицеле поисковых систем? Да не важно — как. Зато самое важное — что это произошло. На какое-то время ты сохранился, хоть малостью — на кого-то повлиял.