Номинация «Детям о православии»

ЦЕЛИТЕЛЬ ПАНТЕЛЕЙМОН

В день целителя Пантелеймона я заглянула  в небольшую деревянную часовню недалеко от дома. В церковной лавке купила свечи и поставила самую большую из них у главной иконы –  Пантелеймона Целителя, попросив святого о здравии. В начищенных до блеска свещниках стояли зажжённые свечи. Свет от них струился по стенам, озаряя иконы. Отец Валерий  в облачении нежно-голубого цвета вышел к прихожанам, чтобы начать службу.   Церковный хор торжественно и мелодично пропел тропарь Святому Пантелеймону. Запах горячего воска смешался с ароматом ладана. Я набрала святой воды и, перекрестясь, покинула часовенку.  

На улице в небольшой лужице купались воробушки. Они, расправляя крылья, чистили перышки и беззаботно чирикали. Колокольный звон,  щебет птиц и жужжание шмеля слились в один звук. Он медленно растворился в солнечном свете, нежно окутывая своим теплом прохожих. Несмотря на раннее утро, было жарко. Завернув на узенькую улочку, я оказалась в тенистой прохладе цветущих кустарников и долговязых тополей. В воздухе носился горьковатый запах листвы. Под раскидистой акацией скрывались от летного знойного солнца две цыганочки пяти и семи лет. Рубашки и цветастые юбки на них были помяты и серыми от пыли, а длинные волосы, заплетенные в тоненькие косички с красными потрепанными лентами –  спутаны. «Сейчас клянчить будут, попрошайки», – подумала я и сбавила шаг. Но они меня не замечали. Девчушка помладше чуть слышно хныкала. Манжеты её рубашки болтались у запястий, закрывая загорелые ладошки. Она что-то говорила сестре, неуклюже поднимая длинные рукава. Старшая сестра подошла  поближе и стала заботливо их подворачивать до локотков. Та застыла на месте, боясь шелохнуться. Её чёрные угольки глаз засветились ярче солнышка. Я поравнялась с девочками, и они встрепенулись, как малые пташки.  А мне вдруг захотелось сделать для них что-то хорошее. Я дала каждой по монетке. Они весело стали напевать какую-то мелодию и пританцовывать, тряся плечиками. Я немного прошла вперед и оглянулась. Девочки стояли,  рассматривая монетки, а у меня на душе вновь стало радостно и светло.

НА ЯБЛОЧНЫЙ СПАС

Татьяна Евдокимовна была первой певуньей на селе. По праздникам к ней в гости приходили товарки[1]. В эти часы её низенькая мазанка из камыша и глины, словно оживала, наполняясь смехом, запахом пирогов и тягучими, как патока, звуками песни. В тёплое время на веранде ставился медный самовар с резной конфоркой[2] и  изящной гравировкой на крышке: «Самовар кипит – уходить не велит». Лёгкий дымок от древесных угольков, которыми растапливался пузатый самоварчик, обволакивал всё вокруг. Он поднимался вверх, растворяясь в воздухе вместе с сочными звуками понизовских песен.   За досужими разговорами каждый выпивал не меньше трёх чашек. Митька присаживался на угол стола и вслед за женщинами подпевал знакомую песню, а потом тянулся за самым большим куском пирога.  

Его излюбленным уголком во дворе у бабушки был деревянный сарай с камышовой крышей. Он стоял на заднем дворе недалеко от птичника. В сарайчике за домом хранились старые вещи: сломанный комод с ненужной посудой,  гнутое коромысло, приставная деревянная лестница,  столярный набор, удочки. Митя часами напролёт мог перебирать здесь необычные вещицы, каждый раз находя что-то интересное. Он с любопытством разглядывал тяжёлый угольный утюг,  покрытые пылью чугунки, коробочки, в которых лежали гвозди: от самых маленьких с еле заметными шляпками до больших гвоздей с острыми  концами.  В коричневый чемодан с металлическими уголками и замком Митя прятал журналы,  игрушечный пистолет и бинокль. Ключик от чемодана он держал в  маленькой железной банке  на полке. Возле стены стоял верстак, пропитанный запахом стружек. Мальчик легко на него забирался и в царившем полумраке представлял себя капитаном  судна, плывущего по волнам. 

Как надоест Митьке копошится в сарае, так он прямёхонько мчался в бабушкин палисадник к яблоне. Залезет на дерево повыше и с  высоты рассматривает соломенные и тесовые крыши домов, белых чаек у песчаного берега реки, кургузые, выгоревшие под солнцем  лодки, старый баркас, напоминающий большую морскую черепаху.

 Летом мальчишки частенько звали Митю купаться на речку. Так бабуля без всяких уговоров отпускала его. Посмотрит на внука и, улыбаясь, скажет:

– Ты же весь как чугунок чёрный! Ну ладно иди, только недолго.

В жаркие дни пацаны на Волге наперегонки плавали, башем[3] ныряли.  С берега можно было рассмотреть проходящее судно и прочитать по слогам его название. Буксиры, корабли шли по реке медленно, словно переваливались с боку на бок, как утка. А однажды Митька тайком от бабушки взял из бани корыто и давай в нём кататься по реке. Что тут началось: мальчишки под него подныривают,  брызгаются, визжат! Закончилось всё тем, что жестяная посудина опрокинулась и пошла ко дну. А ей  хоть сто лет в обед, так всё равно вещь в хозяйстве нужная, и от бабы Тани может достаться. Митька с приятелями, пытаясь найти корыто в реке, стал нырять. Да только как его отыщешь в воде? Хорошо Витька рыжий нырнул поглубже, уловчился и достал пропажу со дна. Во двор к бабушке корыто всей гурьбой несли, а она исподлобья взглянула на пацанов и давай их отчитывать:

– Ах вы   шаромыжники! Зачем вам корыто моё понадобилось?!

Мальчишки врассыпную, а Митьке ответ держать. Баба Таня могла пожурить внука, могла горой за него встать.      

Случалось, он набедокурит, а отец прознает и кричит: 

– Где этот неслух,  по которому ремень плачет?! 

Митька, спасаясь, пролазил в дыру в  заборе и стрелой мчался мимо грядок с помидорами в дом бабы Тани. Забежит на крыльцо и от отца  в самой дальней комнате под занавеской схоронится. Еле живой от страха стоит, слушая, как бабушка с отцом разговаривает:

– Ну, чего ты на мальца взъелся? Аль других дел нет?! Не пыли, сынок, ступай!

Тот лишь рукой махнёт и буркнет:

– Заступница!

Внук любил ночевать у бабушки. Возьмёт с собой тюфяк, подушечку из куриного пера и тащит их по двору.

 – Ты чего по земле тюфяк волочишь?! – ворчит баба Таня, а у самой глаза смеются: будет ей с кем ночи коротать.

Её частенько бессонница мучила. Встанет она среди ночи, мается, а потом чай заварит и к внуку тихонько подойдет.

– Мить, ты не спишь?

А он сквозь сон:

– Нет.

– Айда чаёвничать.

А Митька молчит, сон досматривает.

–  Да что я тебе чай предлагаю? – не унимается та. – Я же вчера на базаре арбуз купила! Митюшка, будешь арбуз?

– Угу, – буркнет спросонок внук и шлёпает босыми ногами за бабой Таней на кухню.

Она протрёт полосатую ягоду, возьмёт нож поострее и режет её ровнёхонько пополам. Арбуз под ножом трещит, а на тарелку сок стекает. Мякоть у него красная, сахарная  и нежная, как бархат.   

– Смотри, в самый раз поспел! – радостно проговорит бабушка и отрежет  Митьке кусочек.

А он словно полумесяц и семечек в нём, как звездочек на небе. Внук семечки из кусочка арбуза  выковыривает, а на месте семечек дырочки. Митька сидит и через эти дырочки бабушку разглядывает, кухонный шкаф, окно в ночи.  Баба Таня отхлебнёт из чашки глоток, макнёт печенье в чай и с Митькой болтает.

– Я в детстве, как и ты, любила лакомиться арбузом. Мама на исходе лета варила патоку – арбузный мёд. Какая она была душистая и сладкая! Последушки родители квасили в дубовой кадке вместе с яблоками и листьями смородины. Дней через двадцать можно было первую пробу снимать, – посматривая, как внук с аппетитом уплетает арбуз, скажет бабушка.  – Уж кто-кто, а моя мама знала в арбузах толк!  Когда она была ребёнком к ним на бахчу приезжали купцы на подводах. Они покупали арбузы  поштучно и возами. Воз арбузов стоил меньше рубля. Их было так много, что отдавали за бесценок. Арбузы мерили по размеру  вершками. Крупные – «аршинники», средние  –  «безвершковые»,  ещё меньше  –  «половинники», а самый мелкий арбуз для продажи, что меньше пятидесяти сантиметров назывался «беспалый». Остальное считалось мелочью и шло на арбузный мёд, квашенье и корм животным.

Митька невольно заслушивался рассказами бабушки. За ночными посиделками он пару кусочков арбуза одолеет, и пойдут они снова спать.

В селе все знали  – Митю с бабой Таней водой  не разольёшь. Но иногда и у них случались ссоры. Как-то летом на каникулы из города к соседке бабе Наташе  приехал внук. Митя был с ним знаком, они  вместе не раз ловили  рыбу. Заберутся пацаны на лодку поближе к корме, закинут удочки  и сидят ждут, когда рыба на червячка клюнет. Илья жуть как боялся червей. А какая рыбалка без наживки?! Митя насадит  на  его крючок удочки червяка, да так ловко! Илюша тоже выручал приятеля: его леску в речку подальше закидывал.

Вечером Митя хотел договориться  с Илюшкой об утренней рыбалке. Но баба Таня, собираясь за молоком, предложила внуку пойти вместе. Митьке хотелось поскорей увидеть друга, но отказать бабуле он не мог, тем более,  что идти было недалеко. «На обратном пути к Илюшке загляну», – подумал Митя, натягивая на ходу футболку. На бабушкино везение её приятельница налила полный бидончик с молоком, приговаривая:

– С походом наливаю, чтобы внучку кашу сварила.

Митя, стараясь помочь бабуле, взял бидончик и направился к калитке.

– Какой молодец, помощник растёт! – прощаясь,  похвалила его соседка.

Баба Таня и Митя возвращались домой довольные.

– Сейчас придём, я тебе кашу пшённую на молоке сварю, с маслом да сахаром. Серединка полна и краешки играют, – говорила бабушка.

Спускаясь с бугра, они завернули в переулок и поравнялись с домом бабы Наташи.  Мальчик вытянулся, стараясь увидеть во дворе приятеля.

– Митя, крепче держи бидончик! – почуяв неладное, воскликнула бабушка.

Но внук не заметил под ногами камушек, запнулся  и, не устояв на ногах, упал на правую коленку. Бидончик выскользнул из руки, и молоко всё до капельки вытекло на песок.

– Ах! – баба Таня всплеснула руками. – Святые угодники, что за  наказание такое! Зачем только я тебя с собой взяла!

Митьке до слёз было больно коленку, но ещё больше его ранили слова бабушки.

– Вот и ходи одна за молоком! – выкрикнул он.

Мальчик отряхнул песок и опрометью бросился бежать, оставив на земле пустой бидончик.

Дома у бабы Тани он  впопыхах свернул тюфяк, взял подушку и отрывистым шагом направился к забору.

Митина мама в это время развешивала во дворе белье.

–  Ты чего надулся, как мышь на крупу?  Никак с бабушкой поссорился? – увидев насупившегося сына, спросила она. Но тот, не оглядываясь, молча, тащил тюфяк и подушку к себе домой.

На следующий день рано утром Митя с Ильей отправились на рыбалку. С реки веяло прохладой и пахло тиной. Редкие всплески рыбёшки  лишь на миг нарушали тишину. Пёстрая соседская утка с утятами скрывались в осоке у берега.  Митька, обычно разговорчивый,  за всю рыбалку почти не проронил ни слова. Ближе к полудню пацаны стали складывать удочки. Митин приятель, явно довольный уловом, разглядывал содержимое ведерка, в котором лежали  с десяток  тарашек,  семь или восемь вобел, окунь и даже один  подлещик. Серебристая чешуя рыбы поблёскивала на солнце.

– Гляди дельная рыба! Почти целое ведёрко наловили! – сказал Илья.

Но Митя лишь улыбнулся краешком губ.

После рыбалки мальчишки  пошли к бабе Наташе. В летней кухне она почистила рыбу, обваляла её в  муке и достала чугунную сковородку, собираясь жарить.  Приятели сели под солтенью[4]. Митя  посматривал на соседку и вспоминал, как прошлым летом баба Таня вот так же угощала их с Ильей жареной рыбой с золотистой и  хрустящей корочкой.

Возвращаясь от друга, Митька остановился у  дома бабушки и по привычке хотел открыть калитку, но, вспомнив о вчерашнем происшествии,  угрюмо побрёл дальше.

Дни шли своим чередом. Баба Таня время от времени заходила к ним, спрашивала о Мите, но внук прятался, то в своей комнате, то на речке. Накануне Яблочного Спаса она принесла внукам гостинцы: пирожки и наливные душистые яблоки из своего палисадника.  Митина мама  позвала всех к столу.

Через несколько минут, решившись, Митя пришёл на кухню и, опустив глаза, молча сел за стол рядом с братом. Баба Таня хвалилась урожаем яблок: 

– Этим летом яблочки прямо ходом спеют, я уже повидло сварила, а какая из них вкусная пастила получится!

Митька обожал скрученную в трубочку кисло-сладкую пастилу бабушкиного приготовления. Как же ему хотелось прямо сейчас попробовать её! Баба Таня украдкой посматривала на внука. Он ёрзал на стуле, вспоминая, как уронил бидончик с молоком.

Бабушка взяла с тарелки самый румяный пирожок и протянула ему.

–          Митенька, – ласково проговорила она, – держи, самый вкусный! Кушай, пока горяченький.

Митька замер: «Отругала меня, а все равно ведь любит!».  У него в сердце словно льдинка растаяла, он посмотрел на бабулю и взял пирожок.

Все пили чай, ели сладкие яблоки и загадывали желания на Яблочный Спас. Мама смотрела то на Митьку, то на бабу Таню и знала наперёд, что сын сегодня опять тюфяк с подушкой к любимой бабуле потащит.