Долгая дорога домой

В эту ночь мне не спится.

Под мерный стук колёс я долго ворочаюсь сбоку на бок на узкой постели с по-животному обостренным ощущением пропасти под собой. Здесь ужасно неудобно, как ни повернись. Спина давно истерта жесткой тканью простыни, а ноги исколоты тяжелым одеялом – слишком коротким для мужчины такого роста как я. Ворочаясь, чувствую, как тепло, поднимающееся от моего тела, циркулирует в этом небольшом мирке. Я натягиваю одеяло на плечи, стремясь сохранить, удержать жалкие крохи тепла: в купе холодно, и нет ничего, что могло бы согреть.

Под головой на подушке образовалась жесткая вмятина. Меня не покидает ощущение, что наволочка набита камнями вместо обещанного гусиного пуха. Я ложусь на спину и смотрю на потолок, где тонкими полосами стелются огни придорожных фонарей, убегающие за горизонт, за потемневшую от времени раму окна. Привычная за годы тряска ночью ощущается как-то по-особенному тоскливо и тошно.

Визжат колеса, и вагон спотыкается на путях, фырчит и замолкает. Слышно, как где-то рядом ворчит уставшая проводница, с лязгом открывающая двери для желающих выйти. По полу стелется свежий ночной воздух; он просачивается в щели в дверях купе и заставляет меня еще плотнее закутаться в одеяло.

В долгожданной тишине особенно хорошо слышно, как внизу в тесной переноске скребется Макс. Он очень спокойный кот и достойно переносит путешествие, но в холодной ночи, сотрясаемый надоевшим движением вагона в пустоту равнин, он, как и я, не может избавиться от тоски.

Когда есть кто-то слабее тебя, это придает сил.

Я хочу утешить его, показать, что он не одинок. Стягиваю одеяло, свешиваю ноги с постели и легко спрыгиваю вниз. Макс мяукает от неожиданности и затихает. Я кладу руку на перевозку, ощущая ледяной пластик. Коты не способны упрекать хозяев словами, но тяжесть их недовольного молчания ложится на сердце невыносимым грузом. Щелкаю замком клетки, открываю дверцу и достаю Макса, почти сразу прижимая холодное мохнатое тело к себе. Кот довольно мяукает и ластится к теплу, прощая меня, как и каждый раз много лет до этого дня.

Мой единственный попутчик оказался самым надежным другом. Я пропускаю густую шерсть сквозь пальцы, подставляю руку ему под лапы, чувствуя кожей когти, спрятавшиеся в мягких подушечках. Поезд дергается, почти сразу набирая тряский ход, и Макс фыркает от усталости. Он мог бы гулять сам по себе, но предпочел разделять долгие ночи в дороге со мной.

На столе стоит стакан остывшего чая. Подозреваю, что это именно он являлся источником назойливого бряцания всю дорогу. Беру стакан, допиваю до конца холодную сладкую жидкость и выкладываю ложечку на салфетку, пока она вновь не начала стучать о стекло. За дверью кто-то ходит по коридору, о чем-то шепчется. Я наблюдаю, как длинные тени выползают сквозь вентиляционную решетку и гадаю, кто мог бы не спать в такой поздний час.

За каждым разговором стоит своя история, за каждой дверью купе – своя уникальная жизнь. Мы с каждым днем мчимся быстрее и быстрее вперед, подобно поездам, минуя развилки, забывая о времени и годах. Делаем передышки на станциях, знакомимся с другими поездами, даем начало новой жизни и, сломавшись, уходим на вечную стоянку в депо. Но проблема поездов в том, что они могут идти лишь вперед. Для них не существует прошлого, и гонят они до конца жизни, пока колеса еще могут катиться по рельсам. В современном мире, несмотря на весь его глобализм, наши поезда не только не научились ценить прошлое, но и стали убегать от него еще быстрее.

За несколько последних лет я исколесил пол страны, прошел пешком немало километров и познакомился с десятками добрых людей, которые подбрасывают тебя по пути. И каждому, кто желает слушать, я говорю о своей работе. Я заставляю взрослых состоявшихся людей вздыхать и погружаться в мысли, обдумывать их жизнь заново и звонить родным чаще.

Я тот, кто соединяет поколения. Я тот, кто заставляет поезда разворачиваться и ехать обратно в детство.

Моя работа очень проста. Я – видеооператор, который снимает фильмы о вас, чтобы близкие могли встретиться с вами хотя бы через призму экрана. Я снимаю и монтирую фильмы о жизни детей, которые выпорхнули из гнезда где-то в далеких уголках страны, и везу их родителям в глушь. Туда, где нет интернета. Где телефон до сих пор роскошь, и одной моделью пользуется сразу всё селение. Туда, где недоумевающие старенькие родители ждут своих детей назад.

Что самое интересное – я никогда не слышал ни от кого слов упрека. Маленькие старушки, хлопотавшие возле меня, всегда говорили о своих детях только хорошее:

– Ой, Витя у меня такой занятой. Вот освободится и приедет, уж я его порадую.

– Анечка обещала заглянуть с семьей на будущий год. Присылали письмо вот летом, мы с дедом уж очень на внуков поглядеть хотим.

– Артем – мой самый лучший мальчик. Конечно, он вернется сюда. Здесь же его родина.

И все эти «самые лучшие» дети бесконечно далеки от визитов, как их место рождения от нынешнего пребывания. Все знают, что поездка на будущий год отложится еще на один и еще. Время пролетит одной лентой кинопленки и закончится. А потом чей-то поезд прервет свой тихий путь, и им останется лишь формальный визит, полный скорби и сожалений.

Я принимаю, что не все родители смогли достойно выполнить свой долг. Они не состоялись в этой роли. Мир полон историями изуверов и их жертв. Но ведь в перевес этому есть что-то вечное, достойное памяти и жизни. Щемящее душу потрясающее ощущение возвращения домой.

Сегодняшняя поездка особенно долгая. Впереди пролетят еще многие километры, прежде чем я приду к своей цели. Миллионы фонарей – больше, чем звезд на небе, – осветят мой путь в чей-то дом.

Я добровольно езжу в самые дальние уголки страны уже много лет, но только недавно понял, почему: в моей душе поселилась бесконечная тоска по дому. Это ощущение ни с чем не спутать. Словно неясный ласковый зов из забытого прошлого хочет вернуть меня куда-то в беззаботное сладкое детство. Я чувствую это так остро, словно сердце моё – игла, что намагнитили показывать на дом. Но её ощущение пути сбито, она мечется туда-сюда, обманывая и заставляя проводить жизнь в поисках и разочарованиях.

У меня была жена. Удивительная, с длинными светлыми волосами. Она смотрела на этот мир как ребенок – каждый день с новой порцией восторга. Моя дорогая всегда находила, чему можно порадоваться и отдать благодарность. И каждая ниточка, которую я протягиваю через громадные просторы нашей страны, — посвящена ей. Пока моя жизнь заключается в том, чтобы соединять семьи, она живет в моем сердце. И в душах нескольких сотен человек, которым я рассказал о ней.

Жена отвлекала меня от тоски по дому. Она создала его заново, специально для потерявшегося мужа, и наполнила любовью до краев. Но я прошел этот этап, как гость. Мне позволили войти, напоиться теплом и выйти в морозную ночь, продолжив свой путь по жизни. За это я буду благодарен до конца дней, а пока – просто продолжу свои поиски.

Можно сказать, что вся жизнь – это череда домов. Родителей, друзей, любимых. Ты переходишь из одного в другой, в чуткие и дорожащие тобой руки. И главная задача каждого, после посещения всех домов, – построить собственный. Если ты мужчина. И помочь построить, если женщина. Я не имел примера в виде родительского дома. Встречал пару неплохих у друзей, и мне удалось создать один для любящей пары по их образу и подобию. Но детская тоска заставляет меня искать первый вариант. И я не могу не подчиниться.

Очень часто слышу перепалки. На улице, в вагоне, машине, за стеной. От этого горько и страшно, и хочется помирить эти поколения, которые друг друга любят, но не понимают. Когда я слышу споры со стороны, мне кажется, что уладить их – пара пустяков. Мое чуткое ухо отличает истину от мусора, который маскирует её и мешает пониманию. Каждая сторона говорит хорошие и правильные вещи, стремится к перемирию, но они совершенно не понимают друг друга. Насколько сильно их притяжение друг к другу, настолько же они и отдаляются стеной слов, и это пугает. Потому что рушится еще один дом, а спасти его некому. И я стою, бессильный что-либо сделать, с мастерком и камерой наперевес и вопрошаю: «А кому починить?». А все бегут мимо, ругаясь друг с другом на ходу, не понимая, что тратят жизнь впустую.

Долгая дорога домой. Когда она закончится?

Макс тихо мяукает рядом, и я понимаю, что этой ночью мы уже не будем спать. Он крутится рядом, пытаясь помочь в меру своих кошачьих сил, и от этого на душе теплеет. Мой поезд сейчас медленно катится в неизвестном направлении, но я смог замедлить ход. Я смог осознать, что гонка никуда меня не приведет, и мы с Максом вдвоем коротаем свой тихий век среди высокоскоростных поездов.

Мы побывали во многих домах. Каждый из них – уникален, со своим укладом, не похожий на других. Это удивительно, как в пределах небольшого пространства формируется целая вселенная со своими правилами, привычками и жителями. От жарких степей на юге до холодных северных тундр – я уважаю каждую из посещенных семей. В моменты спокойствия в них есть что-то невыразимо трогательное. Мы потеряли это в погоне за временем. А есть места, где никто и никуда не торопится. И жизнь здесь куда приятнее.

Я наблюдал, как выпадает роса, как всходят посевы и раннее солнце над горами. Видел скользящий по хвое лесной дождь, замершего от присутствия охотника оленя, борьбу света и тьмы в глуши, первые летние ягоды. Умывался из горного ручья, талой водой изо льда чистейшего озера, купался в теплых заводях огромных рек. И я хочу сказать, что вся природа – прекрасна. Каждый колос на поле – особенный. И все семьи прекрасны по-своему. Я видел мудрость, которую можно получить только от старших поколений, к которым мы, увы, обращаемся так редко. Они могут нам казаться наивными, но за их плечами стоит сама жизнь.

Через день я буду на месте. В моем чемодане есть всё, что нужно. Я провел достаточно много времени за монтировкой фильма и, кажется, что он получился добротным. Воспоминания о нём заставляют улыбаться. Особенно хорошими мне кажутся кадры, где маленькая девчушка гордо заявляет в камеру, закрывая лицом весь обзор: «Дедушки мои, я вас любаю и жду!». Сразу же слышен со стороны шепот родителей: «И бабушки, Света! Чему учили-то тебя?». А девчушка повторяет одно и то же, с ошибками, не слушая никого, и этим она очень мила. Ждет в гости своих родных, которых никогда не видела. Она любит их заочно, по фотографиям. Такая малютка и уже понимает всю ценность связи между поколениями. Я провел с ней немного времени, но улыбнуться она меня заставила не раз.

Макс тоже должен её помнить. Так мастерски оттаскать старика за хвост надо уметь. Даже мяукнуть не успел. Я с любовью смотрю на него. Он, словно почувствовав мой взгляд, поднимает голову с молчаливым вопросом в глазах. Я ласково треплю его по макушке и тянусь к переноске, стоящей на полу. В ней есть кармашек, в котором спрятан корм. Макс благодарно лижет руку, поднимается и идет вразвалочку за перекусом. Для меня на почти сутки осталась лишь пачка печенья. Грызу сухие снеки, словно кот. В такие моменты мне кажется, что мы с ним – два старика, жизнь которых пролетела, а они только недавно начали понимать, зачем она была им дана.

Слышу, как тихонько открывается и закрывается дверь купе проводницы. Тонкая хрупкая девушка каждый день без устали выполняет свои обязательства. Она простая и добрая, и бесконечно теряется, когда к ней обращаются с вопросами. Видимо, когда рейсы не такие популярные, это начинает на тебе сказываться. Я думал над тем, чтобы предложить ей выпить чаю. Даже зашел к ней в купе. Но когда отворил дверь, которую она забыла, по всей видимости, закрыть на замок, я увидел девочку, которую сморил сон усталости. Наспех прикрывшись жестким одеялом, подложив под голову руку, она спокойно дремала, и казалось, что ничто на свете не может потревожить её. И я не рискнул, молча закрыв дверь.

***

День я провожу за сборами. Долго-долго складываю постель до идеальных белоснежных прямоугольников, скатываю в тугой рулон матрас и раскладываю подушки с одеялами на багажных полках. К вечеру Макс уже сидит в переноске и дремлет, изредка подавая голос, чтобы я обратил на него внимание. Я сижу на скользкой холодной полке из кожзаменителя и наблюдаю за тем, как последние лучи проходят через стакан, который все еще стоит на столе. Последние мгновения перед прибытием – самые долгие. Время тягуче стекает, словно мёд с ложки, наполненное бесконечным грохотанием вагона и посвистыванием ветра сквозь рассохшуюся от времени раму.

Каждый закат лишает меня еще одного дня жизни. Возможно, именно поэтому с заходом солнца во многих людях просыпается жизнь и желание действовать. Ведь они чувствуют, что их время сократилось еще на какую-то невесомую долю.

Встаю, надеваю теплые штаны и кофту. Звякаю молнией пуховой куртки. Холодную пластиковую переноску заботливо закутываю в войлочный чехол с отверстиями для воздуха. Это поможет сберечь тепло на какое-то время. Зашнуровываю ботинки, оглядываю в последний раз свое пристанище и, нагрузившись сумками, выхожу из купе.

Тусклый свет коридора лениво мерцает из-за тряски вагона. Все двери закрыты, кроме меня здесь никто не выходит. Даже проводница пока всё еще сидит в своем купе. Я отодвигаю сумки, которые поставил на пол, чтобы ей можно было пройти. Смотрю в окно, безучастно ловлю взглядом пролетающие мимо огни станции. Глубокие снежные барханы устилают высокие холмы округи. Я смотрю на такое обилие снега и кожей ощущаю его холод и силу. Хорошо, что ветер стих. Иначе можно заблудиться.

Кажется, что мы никогда не приедем. В перевозке протестующе мурчит Макс. Я пожимаю плечами, чувствуя, как внутри поднимается странный жар. Двойственное ощущение: разгоряченная голова и замерзающие руки. Я пытаюсь потереть ладони, чтобы согреться, но не очень помогает. Непонятно откуда взявшийся холод завладевает моими пальцами и стопами, заставляя переступать на месте. Снимаю шапку, чтобы остудить голову, но это не помогает. Возможно, ночью меня все-таки продул сквозняк от окна, и теперь дает о себе знать.

На лбу ни капли пота, но кожа горит огнем. Я устало вздыхаю и чувствую, как скрежещут тормоза поезда. Из купе выскакивает растрепанная проводница, проходит в тамбур и ждет окончательной остановки. Насколько я помню, где-то недалеко от вокзала меня должны ждать. Пытаюсь рассмотреть в окно здания или дома, но безуспешно. Наклоняюсь за сумками и чувствую, как болит поясница. Мое состояние окончательно перестает мне нравиться. Доберусь до места – хорошо отдохну, и все пройдет.

Щелкает дверь, опускается лесенка, и я схожу на перрон, занесенный снегом. Кругом мрак, чуть разбавленный светом пары фонарей. Вижу протоптанную тропинку, сходящую с платформы, и решаю, что это для меня. Аккуратно прохожу к ней и понимаю, что пейзаж до боли знаком. Нет, я никогда здесь не был, но смутное ощущение не дает мне ступить дальше. К горлу подкатывает горечь воспоминаний, которые когда-то залегли глубоко в душе, оставшись терпким осадком. Качаю головой, пытаясь прогнать надоедливый жар и чувство пылкой злости, смешанное с ядовитой виной. Я помню, что всё изменилось. Я призываю свой разум, чтобы он помог мне доказать обидчивому сердцу, что эти воспоминания – ничто. Я вырос – и теперь всё по-другому.

Медленно схожу на тропу и вспоминаю одно хорошее выражение: у каждого свой путь. Именно с ним многое было для меня связано. Это именно та рациональная частичка, которая не дает мне расклеиться сейчас, голос житейской мудрости и многих поколений. Стыдно признать, но, когда я был совсем молод, я часто испытывал чувство зависти и бессилия. Не стоит рассказывать о том, как это тяжело и неприятно. Словно уж свернулся в твоем теле где-то в районе желудка и распирает изнутри, подкатывая комом к горлу. И мне часто говорили все знакомые: у каждого свой путь. У твоей зависти нет причин.

Это приводило меня в бешенство. Заставляло сжимать чесавшиеся кулаки, которые хотели доказать всем, что я имею право на такие чувства. Они естественные. Я не понимал и не хотел принимать значение этих магических слов. Мне казалось, что их недостаточно для того, чтобы обуздать первобытные чувства, древние, как земля, пахота и природа. Ровно до одного момента. Я не знаю, как так получилось, но во мне словно перегорела лампочка, которая всё это время поддерживала жизнь моей зависти. Я переступил это и стал сильнее.

История очень проста. В те далекие года мой собрат по приюту нашел себе невесту. Она была прекрасной и очень любила его. До сих пор с восхищением вспоминаю её длинные волосы цвета гречишного меда, которые обрамляли кроткое лицо с удивленно вскинутыми бровями. Её скромность и послушность превратили моего дерзкого друга в примерного семьянина. Через какое-то время они поженились, и ее семья приняла его как родного сына. Это были мучительные моменты, когда я испытывал целую гамму чувств, от радости до жгучей ревности. Я не понимал, почему удача встала на его сторону. Мы были очень похожи, словно братья-близнецы — а теперь наши дороги разошлись. Его была широким проспектом, а моя глухой лесной тропкой. Жизнь присудила нам разные доли, и моя казалась отвратительной. Тяжелая работа, старенькая комната в общежитии и одиночество. Добровольно бы такое себе никто не взял. Не знаю, до каких пор эти мучения бы продолжались, пока я вслух твердо не сказал сам себе: у каждого свой путь.

И эти слова легли мне на сердце и оплакали все потери не в мою пользу. Они помогли мне отпустить то, чем я никогда не смог бы обладать, но очень хотел. Я понял, что не смог бы пройти тем же путем, что и эти люди. Мой знакомый купил отличную машину. Я бы тоже приобрел такую. Но при этом мне не хотелось бы год жить ради этого впроголодь. Я не хотел бы испытать унижения, какие достались моему товарищу в детстве прежде, чем он попал в настоящую семью. И это потрясающе. Я принял свою жизнь, обнял её и пошел вместе с ней по моей глухой тропке, которая теперь казалась мне прекрасной. Я принял всё это как дар – и однажды ко мне спустилась моя голубка, прекрасная спутница жизни, которая забрала в своё гнездо, которого так желал.

Мне нравится моя жизнь. Она хороша. Она проектировалась специально для меня. В ней нет ничего такого, что бы я не смог вынести. В ней нет ничего лишнего, и я рад тому, что имею. Эта философия выглядит простой, но она пришла ко мне не сразу. Но и за это я тоже благодарен. Она успокоила моё сердце тогда, когда я был к ней готов.

Чувствую, как щёки заколола холодная крупа. Останавливаюсь, чтобы поменять сумки в руках и насладиться прохладой. Наверное, моя температура просто зашкаливает. Выпрямляюсь, чувствуя, как ноет каждый сустав в моем теле. Чернота перед глазами начинает плыть. Я вижу, как впереди мигнули огни и, собрав последние силы, иду к ним. Тяжелые ноги проваливаются в глубокий снег, и с каждым шагом становится всё труднее их доставать. Мне кажется, что я слышу приветственные крики, но никак не могу взять в толк, что они означают. Остаются последние метры, я вижу освещенные теплым светом лица. Пытаюсь улыбнуться, поднимаю кофр с видеокамерой. И чувствую, как это нарушение баланса заставляет моё тело потерять последний рассудок и упасть в мягкий снег. Прежде чем я закрою глаза, мне доведется увидеть, как теплые огоньки побежали сюда по тропе.

***

Всю ночь я просыпаюсь от того, что теплые мягкие руки поят меня горьким отваром, меняют холодную повязку на лбу и промокают высохшие губы влажной тряпкой. Кажется, что провалялся в жару всю ночь. Помню потрескивающую настольную лампу, чистый деревянный потолок, высокие плотные подушки и снова добрые руки. Сейчас я лежу и чувствую, как в глаза мне бьет безжалостное утро и, сознавая свою беспомощность, даже не решаюсь повернуть голову. Стыд за доставленные неудобства мешает поднять веки и сказать сидящим рядом обеспокоенным людям, что всё в порядке и болезнь ушла.

Но вот моей руки осторожно касаются и спрашивают, как я себя чувствую. Приходится встретиться с спасителями лицом к лицу. Я поворачиваю голову и встречаю перед собой добрые уставшие глаза цвета застывшего озёрного льда. У меня есть время остановиться на каждой морщинке обеспокоенного лица и молча, взглядом выразить все внутренние соболезнования по поводу доставленных неудобств. Старушка внимательно изучает мои скорбные черты, потом всплескивает руками и говорит, чтобы я не беспокоился.

– Я же всё понимаю. Ты не волнуйся, сынок. Сейчас принесу, я тут тебе супа приготовила. Ты только лежи, не вставай, – предупредительно высказывается она, увидев мои попытки подняться. – Я сейчас. – продолжает старушка и стремительно выходит из комнаты. Мне кажется, что в уголках её глаз застыли непрошенные слезы. Пока я успеваю обработать эту мысль, ко мне заходит старик. Немного осунувшийся, но все-таки крепко сложенный и сильный. Увидев, что я в сознании, он немного усмехается в усы и присаживается рядом. Пытаясь выразить то, что лежит на душе, объясняю ему ситуацию:

– Я видеооператор, приехал от вашей семьи. У меня с собой лежит фильм, в котором можно увидеть, как живут дети и внуки…

– Спасибо. – глухой голос опережает меня. – Мы уже знаем, звонили нам. Тогда весь день прождали, а получили два слова, словно телеграмму. Кто, когда и почему к нам едет.

Я вижу, как старик горько усмехается, и чувствую себя немного виноватым. Очевидно, видеооператор – совсем не тот человек, которого они хотели бы видеть.

– Да ты лежи. Мы смирные, привыкли уж. – задумчиво продолжает он. – Просто как-то странно всё это. А тебе отдых немного нужен. Мы вроде с Машей тебя отпоили, должно лучше быть.

– Спасибо.

– Да милости просим. Ты знаешь, только на Машку мою внимания особо не обращай. Чувствительной очень стала. Ночью так получилось, что ты бредил, за руки её держал, мамой называл. А она больно к этому тянется, всегда сына хотела. Так и не получилось.

Я молча слушаю и чувствую, как к горлу подкатывает ком. Стыд мешается с сожалением и отчаянной тоской по близким. Внутри – словно одна натянутая струна, которую сейчас задели простыми родными словами, и этим заставили душу проснуться. Я чувствую, как от усилий у меня начало сводить горло и нервно сглотнул. Они мне чужие. Но такие же одинокие в этом огромном мире. Как же обидно за них, за себя, за всех похожих на нас, которые словно отделены толстой стеной от окружающего пространства. Мне нужна такая семья. Я хочу любить.

Но вместо слов я тихонько поднимаюсь на локтях и говорю:

– Хотите посмотреть фильм?

***

Дом, наполненный смехом. Место, залитое счастьем. По миллиону раз прокрученная малышка, вещающая с экрана, как она любит своих бабулю и дедулю. И внезапно помолодевшие старики, сидящие под руку и обменивающиеся комментариями, кто на кого похож, как внучке идет это розовое платье, какой счастливой выглядит их дочь – и так до бесконечности. Я послушно возвращаю на нужные места, позволяя на мгновения перенестись за сотню километров, к их родной семье. Старушка трогает плотную ткань экрана и с восхищением пересматривает фильм от начала до конца. Я чувствую, что моя миссия здесь выполнена. Последний кирпичик в мост между поколениями положен, и мне нужно идти дальше.

Когда мы заканчиваем, я выхожу на улицу. Уже закат, и свет не слепит глаза так, как утром, расстилаясь ровным покрывалом по заснеженной горе. Оказывается, их дом находится в долине. От уходящих ввысь скал захватывает дух, и в сравнении с природой чувствуешь себя совсем крошечным.

Пока я стою и молча наблюдаю за окрестностями, старик подходит и останавливается рядом. На свету видно, что это потрепанный временем мужчина, который, однако, всё еще сохранил ясность ума, терпеливость и доброту. Я не сразу заметил, что у него мудрые карие глаза и красивая осанка, и он чем-то был для меня притягателен. Казалось, что в нем каждую секунду растет желание что-то сказать, но решимость никак не приходит. Так мы и стоим несколько минут молча, смотря на горы.

Потом он шумно вздыхает и начинает говорить, смотря куда-то в сторону:

– Не думал, что когда-нибудь мне некому будет передать всю эту красоту. Вот так живешь, а время летит. Дети упорхнули и оставили это место, сказали, никакой жизни тут. А мне так хотелось с ними делиться.

Упрямо сопит. Тяжело признавать своё поражение.

– Ты не видел еще, но у нас есть лошади. Мы предпочитаем работать с ними сами, по-старинке. Один год людям помогает один табун, другой год второй. Так кони не устают и успевают набраться достаточно здоровья.

Я стал прислушиваться. Этих прекрасных животных мне доводилось видеть редко, но каждый раз был запоминающимся. И если сейчас должен выпасть шанс посмотреть на лошадей, я не должен его упускать.

– И есть традиция. Когда молодняк появляется, семьи выбирают по жеребчику на мужчину. Могут того, который сам потянется, или который просто нравится. Его клеймишь, растишь, чистишь, воспитываешь до хорошего двухлетка, когда у них ум природный начинает, наконец, работать. А надо заметить, что стада наши, которые на отдыхе, матерые, мы свободно отпускаем на вольный выпас в горы. А молодняк стоит стреноженный и смотрит на старших, как они ветром улетают в поднебесье. И вот ты должен своего молодка освободить, вывести в поле, хлопнуть по крупу и пущай летит на все четыре стороны, опыта набирается. И ежели вернется конь к избе твоей, под крыло руководящее, то будет он добрым. И поле вспашет, и из любой беды вынесет. Будет что твоя собака рядом ходить, в холод подле спать, сохранять своим теплом. А не вернется – не твой был, истинный хозяин себе забрал.

Я наблюдаю за преобразившимся стариком. Как же меняет людей любимое дело, будто и нет этих грузных лет, отягчающих гордую спину. Всю жизнь он отдал на службу родной земле, но что это стоит, когда нет наследника, который бы приумножил богатство. И даже самый неблагодарный слушатель сейчас стал бы его спасителем.

Снег холодит ноги, но уходить не хочется. Старик признательно замолкает, наблюдая, как последние лучи солнца сверкают золотыми колосьями на белой ниве. Небо становится удивительно голубого оттенка, как чистая родниковая вода.

– А теперь смотри. Наши возвращаются.

Я приглядываюсь и вижу, как живой поток, выскочивший из-за гребня, скользит по гладким холмам, взрывая снег тонкими ногами. Огромные клубы белой пыли виснут в морозном воздухе, поднятые интенсивным движением. Могучий, как вода, табун идет след в след за вожаком, огибая ненадежные места, проваливаясь по брюхо в снег и выныривая, фыркая от удовольствия и холода. Старик улыбается, а я стою и смотрю, словно прикованный.

Нет такого прибора, который бы зафиксировал эту мимолетную красоту. Фотографии смолчат. Ничто не вечно. Будь добр к тем, кого ты любишь, будь внимателен. Потому что когда твои руки дойдут до того, чтобы заказать билет домой – он исчезнет с лица земли.

Старик улыбнулся, прикрывая рукой глаза от света садящегося солнца.

– Семья – это божественный дар, сынок. Принимай его с благодарностью. Иди, ищи свой путь. Хватит мыкаться по перевалочным пунктам.

Я киваю, поправив лямку рюкзака, и поворачиваю назад. В самом деле, пора снова приняться за поиски. Долгие годы, проведенные пусть даже в помощи другим, подточили меня. И нам нужен отдых в родной гавани. Сегодня Макс бежит рядом, семеня мелкими шажками, фыркая от холода. Старику тоже нужен покой. Вдыхаю полной грудью чистый воздух гор и улыбаюсь. Секрет счастья прост. Если у вас уже есть дом – берегите его. Есть семья – сохраните её на долгие годы. Не жалейте времени на родных.

А нам еще только предстоит долгая дорога домой. 

Надеюсь, он нас дождется.