Иван Станков. Молоко

Иван Станков

Молоко

И был голод в той земле (Бытие 12:10).

Я еще не родился. Моя сестра уже среди живых. Пройдет год, и она станет моей старшей сестренкой. Сейчас ей два года. Наша семья ее очень любит, а больше всех — мама, но она не может оставаться с сестренкой дома, потому что вместе со всеми окучивает кукурузу на колхозных полях. Вся деревня жалуется, что в прошлом году был голод, весь урожай отобрало государство, и в домах не осталось ни единого зернышка, за зиму все запасы подъели, а в огородах взошел только лук и чеснок. Хлеб у нас по карточкам, поэтому съедать нужно каждую корочку. Папа плавает на корабле, все остальные работают в поле, а дома только наша прабабушка, которая должна присматривать за Анушкой. Так, с ударением на «у», зовут мою сестренку.

Она любит прабабушку Софию, хоть та старая и страшная. У прабабушки осталось всего несколько желтых зубов, ее губы сомкнуты, линия рта длинная и горизонтальная, а уголки губ опущены вниз. Один глаз у нее тусклый. Иногда прабабушка делает сложное движение, будто что-то приклеилось с внутренней стороны и она, желая оторвать это с помощью века, помогает себе всей головой. Говорит, что у нее катаракта. Этот глаз белесый, словно на нем туман, сквозь который виднеются таинственные галактики, а откуда-то изнутри упрямо и слепо смотрит круглое черное небо. Другой глаз теплый и темный. Но и он молчит, как молчит глаз человека, который многое знает. Когда солнце пробивается между прабабушкиными морщинами, веками и ресницами, черный ободок вокруг зрачка становится полупрозрачно-коричневым, и внутри него сверкает неподвижная золотистая пыльца, а сам зрачок остается совершенно равнодушным, точно страшный туннель, ведущий куда-то внутрь. Белки обоих глаз пожелтели от старости.

Лицо прабабушки — непроницаемый треугольник, обвязанный темным платком, и на вершине этого треугольника маленький гребешок. Когда бабушка в платке, сложно заметить, что у нее в волосах шишка размером с пол-яйца. Волосы заплетены в две тонкие и редкие косички, и шишка появляется, стоит прабабушке только снять платок; бледно-розовая, покрытая тонкой кожицей, через нее видны тонкие красные корневища капилляров. Когда мы немного подрастем и каждую осень будем уезжать в далекий город Русе на другом берегу Дуная, прабабушка будет садиться на низкий стульчик, медленно скидывать платок на плечи, а ее голова будет становиться маленькой, беспомощной и круглой. Потом она вынет из-за пазухи чистый носовой платок, накинет его на голову, словно епитрахиль, а мы с Анушкой друг за другом, зажмурившись, преодолевая отвращение, откусим от шишки, исполняя ритуал. Тогда прабабушка в порыве умиления и искренней любви, вместо того чтобы попрощаться, произнесет «Хоть бы съесть ваши зубки» и вздохнет, будто видит нас в последний раз.

Моя сестренка еще очень маленькая, поэтому прабабушка кажется ей огромной, даже когда сидит на низком стульчике. Со всеми своими рубашками, жилетками, нижними юбками и фартуками она похожа на выросший перед кухней черный самшит. Конус из складок на юбке, изогнутый кверху, с бородой, подпираемой деревянной тростью. Иногда прабабушка может часами сидеть вот так и смотреть куда-то внутрь себя. Рядом с ней расстелен коврик, на котором играет моя сестра. Коврик не шерстяной, он соткан из лоскутков хлопчатобумажной ткани, пестрый и мягкий на ощупь. У Анушки есть две куклы. Одна — настоящая, у нее ноги, тело и голова из резины, а одежки из ткани в сине-розовую клеточку. Эта кукла очень послушная: только ее уложишь, на голубые глаза сразу же опускаются веки, и она засыпает. Другая кукла — обычный початок кукурузы с вывернутыми наизнанку сухими листьями. У нее длинные до колен светлые волосы и платье до земли в красно-желтую клеточку. Анушка знает, что это кукуруза, но ей нравится смотреть на нее долго и сосредоточенно. Она проводит пальцем между прямыми рядами зерен и медленно, будто считает, кивает на каждое зернышко. Глядит, как ее палец скользит по плечам зерен, всматривается в пустую темно-красную линию между ними, видит, как все постепенно растет. Темно-красные линии между зернами становятся глубокими трещинами. Она, запыхавшись, едва успевает перепрыгнуть с одного зерна на другое и укрепиться в желтом углублении на верхушке. Выше, у «волос» это сделать еще труднее. Зерна там больше, пальцу сложнее двигаться по ним, да и трещины шире, их дна не видать. Девочка разгоняется, перелет долгий, воздух свистит в ушах, только не смотри вниз. Приземляясь, она поскальзывается, но успевает зацепиться ногтями за покатую спинку последнего зерна и из последних сил подтянуться к сухим распущенным волосам.

Придя в себя после этих страшных прыжков, Анушка кладет обе куклы рядом — настоящую, с закрытыми глазами, на спину, а из кукурузы — на живот, бережно укутывая волосами, чтобы та заснула.

Иван Станков

Молоко (подстрочный перевод)

«И был голод на земле» (Бытие 12:10).

Я еще не родился. Моя сестра уже жива. Она будет моей старшей через год. Сейчас ей два. Все дома очень любят ее, больше всех мама, но она не может оставаться с ней дома, потому что сейчас она проводит кампанию по окучиванию кукурузу в колхозе. Деревня жалуется, что в прошлом году был голод, что все собрало государство, что в домах не было ни одного спрятанного зерна, что зимой все съели, а в огородах только лук и чеснок. Хлеб по карточкам, и каждую корочку нужно есть. Папа на корабле, все остальные в поле, дома только наша прабабушка, которая должна наблюдать за Анушкой в эти дни. Это имя моей сестры с ударением на «у».

Моя сестра любит бабушку Софию, хотя она старая и страшная. Желтых зубов всего несколько, губы скрыты, линия рта длинная и горизонтальная, с небольшими изгибами по краям. Один глаз мутный, и время от времени она делает сложное движение, как будто что-то внутри застряло, хочет оторвать это от века и помогает всей головой. Она говорит, что у нее была катаракта. Этот глаз беловатый, как туман над ним, и виднеется сквозь туман таинственные галактики, но внутри круглое черное небо прямо сейчас смотрит упрямо и слепо. Другой глаз теплый и темный. Но он также молчит, как глаз человека, который много знает. Когда солнце пробивается между бабушкиными морщинами, веками и ресницами, черный цвет вокруг зрачка становится полупрозрачно-коричневым, и внутри него вспыхивает неподвижная золотая пыльца, а сам зрачок остается совершенно равнодушным, как страшный туннель, ведущий внутрь. Белки обоих глаз пожелтели от старости.

Лицо бабушки — непроницаемый треугольник, связанный темным платком, сверху этот треугольник сужается в маленький козырек. Когда бабушка забывает платок, его не видно, но в волосах есть нарост с пол-яйца. Поскольку ее волосы заплетены в две тонкие и редкие косы, нарост виден, когда она снимает головной платок, бледно-розовый, покрытый нежной кожей, через которую видны тонкие красные корневища капилляров. Когда мы немного подрастем и начнем каждую осень отправляться в дальний город Русе по другую сторону Дуная, бабушка сядет на низкий стул, медленно опустит голову обратно на плечи, и ее голова останется маленькой, беспомощной и круглой. Затем он возьмет чистый носовой платок со своей груди, бросит его на свои волосы, как какую-то обрядовую епитрахиль, и мы с Анушкой друг за другом с напряженными глазами и отвращением ритуально укусим отросток. Тогда бабушка в порыве милосердия и искренней любви отходит, вместо того, чтобы попрощаться, чтобы «съесть зубы своей бабушки», и вздыхает, как при последнем расставании.

Моя сестра очень маленькая, и бабушка выглядит большой для нее. Даже когда она сидит на своем низком стуле, она выглядит как черный самшит, выращенный перед кухней, со всеми ее рубашками, жилетками, рубашками и передниками. Конус юбок, изогнутый на кончике и подпираемый бородой на деревянной трости. Иногда она сидит часами и смотрит внутрь. Рядом находится коврик, на котором играет моя сестра. Коврик не шерстяной, он соткан из хлопчатобумажной ткани, красочный и мягкий на ощупь. У Анушки две куклы. Настоящая: ноги, тело и голова сделаны из резины, а одежда из синих и розовых ковров. Эта кукла очень послушна, как только вы укладываете ее спать, ее голубые глаза сразу же опускают веки, и она засыпает. Другая — простой початок кукурузы с перевернутыми сухими листьями. У той светлые волосы до колен, а платье в красно-желтых рельефных квадратах опускается на землю. Анушка знает, что это кукуруза, но ей нравится смотреть на нее долго и сосредоточенно. Он проводит пальцем между прямыми рядами и медленно, как будто считает, кивает на каждое зерно. Она смотрит, как ее палец скользит по плечам зерен, смотрит на пустую темно-красную линию между ними и видит, как все постепенно растет. Глубокие красные линии между зернами становятся ужасными трещинами. Она задыхается, едва перепрыгивая с одного зерна на другое, и фиксируется в желтом углублении на конце. Наверху, у волос еще сложнее. Там зерна становятся больше, сам палец становится против них сильнее, а трещины шире, их дна не видно, девочка усиливается, полет длится долго и воздух свистит в ушах, ей просто не нужно смотреть вниз При приземлении она поскальзывается, но ей удается пригвоздить заднюю часть последнего зерна и вытянуть его сухой силой вверх к сухим, распущенным волосам.

Успокоившись после этих ужасных прыжков, Анушка кладет две куклы рядом — настоящую с закрытыми глазами, а кукурузу на живот аккуратно завивая волосы, чтобы она заснула.

Иван Станков

Мляко

"А настана глад в земята" (Битие, 12:10).

Аз още не съм роден. Сестра ми е вече при живите. Тя ще ми бъде кака след една година. Сега е на две. Всички вкъщи много я обичат, най-много мама, но не може да стои у дома с нея, защото сега е кампания по окопаването на царевицата в текезесето. Селото се оплаква, че миналата година била гладна, че държавата прибирала всичко до шушка, че по къщите няма нито едно скрито зърно, че всичко е изядено през зимата, а в градините само лукът и чесънът са станали. Хлябът е с купони и трябва всяка коричка да се доизяжда. Татко е на път с кораба, всички останали са на полето, вкъщи е само прабаба ни, която трябва през тези дни да гледа Анушка. Това е името на сестра ми, с ударение на "у".

Сестра ми обича баба София, макар тя да е стара и страшна. Има само няколко жълти зъба, устните са скрити, линията на устата е дълга и хоризонтална, с малки извивки надолу в краищата. Едното й око е мътно и от време на време тя прави сложно движение, нещо вътре се е залепило, иска да го отлепи с клепача и си помага с цялата глава. Казва, че имала перде. Това око е по-белезникаво, сякаш е паднала мъгла върху него и из мъглата се виждат загадъчни галактики, а отвътре кръглото черно небе се е втренчило насам упорито и невиждащо. Другото око е топло и тъмно. Но и то мълчи като око на човек, който знае много. Когато слънцето си проправи път между бръчките, клепачите и миглите на баба, черното около зеницата става прозрачно-кафяво и вътре проблясва неподвижен златист прашец, а самата зеница остава напълно безразлична, като страшен тунел, водещ навътре. Бялото и на двете очи е пожълтяло от старост.

Лицето на баба е непроницаем триъгълник, завързан в тъмната й забрадка, при върха този триъгълник се стеснява в малка козирка. Когато е забрадена, не си личи, но в косите си има един израстък, колкото половин яйце. Понеже косата й е сплетена на две тънки и редки плитки, израстъкът се вижда, щом си свали забрадката — бледорозов, покрит с нежна кожица, през която се виждат тънките червени коренища на капилярите. Когато поотраснем малко и започнем да си тръгваме всяка есен към далечния град Русе в другия край на Дунава, баба ще седне на ниското столче, ще свали бавно забрадката назад към раменете и главата й ще остане малка, безпомощна и кръгла. Сетне ще извади от пазвата си чиста носна кърпа, ще я заметне върху косата си като някакъв обреден епитрахил, а ние с Анушка един сред друг, със стиснати от отвращение очи ще отхапваме ритуално израстъка. Тогава баба в пристъп на умиление и истинска обич отронва вместо сбогом "Да ви изяде баба зъбките" и въздъхва като при последна раздяла.

Сестра ми е много малка и баба затова й изглежда огромна. Дори когато седи на ниското си столче, тя прилича на израснал пред мутвака черен чимшир с всичките си ризи, елеци, фусти и престилки. Конус от дипли, изкривен при върха и подпрян с брадата си на дървен бастун. Понякога с часове стои така и гледа навътре. Наблизо до нея е разпъната чергата, върху която сестра ми си играе. Чергата не е вълнена, тъкана е от памучни парцали, шарена и мека на пипане. Анушка има две кукли. Едната истинска, краката, тялото и главата са от гума, а дрешките са от плат на сини и розови карета. Тази кукла е много послушна, щом я сложиш да легне, веднага върху сините й очи се спускат клепачите и тя заспива. Другата е най-обикновен царевичен кочан с обърнати наопаки сухи листа. Тази втората има дълга до коленете руса коса, а роклята й на червено-жълти релефни квадрати се спуска до земята. Анушка знае, че това е царевица, но обича да я гледа дълго и съсредоточено. Прекарва пръст между правите редици и бавно, сякаш брои, кимва с глава при всяко зърно. Гледа как пръстът й се плъзга по раменете на зърната, вглежда се в празната тъмночервена линия помежду им и вижда как постепенно всичко расте. Тъмночервените линии между зърната стават бездънни пукнатини. Тя се задъхва, едва успява да прескочи от едното до другото зърно и се закрепва в жълтата вдлъбнатина на върха. Нагоре към косата е още по-трудно. Там зърната стават по-големи, ето и самият пръст по-трудно върви срещу тях, и пукнатините са по-широки, дъното им не се вижда, момичето се засилва, прелитането трае дълго и въздухът свисти в ушите й, само не трябва да поглежда надолу. При приземяването се подхлъзва, но успява да се хване с нокти за облия гръб на последното зърно и със сетни сили се изтегля нагоре към сухата, разпусната коса.

Когато се поуспокои от тези страшни прескачания, Анушка слага двете кукли една до друга — истинската по гръб със затворени очи, а царевичната по корем, като грижливо я завива с косата й, за да заспи. 

Дарья Сапрыкина, Россия, город Москва

Оригинал рассказа опубликован здесь: https://liternet.bg/publish2/istankov/mliako.htm