Клубочек серебряный

Клубочек серебряный

     Чин, чин да почин. Чит, чит – кто стучит? А стучит ко мне сказка-толстовка, сказка-плутовка. Улеглась на кровать и давай ворковать. Воркует, толкует, нить прядёт цветную.

     Нить из лугов тянет, из лесного царства – луч тёпленький, духовитый. Ни для злого умысла, ни для коварства – для виденья, слышанья света невиданного, духа лесного на васильках и ромашках настоянного, на репейниках луговых, прилипчивых к струям хорохористым, устойчивым.

      Сказочка из нутра чащобного, ветерков чащобных, немусоленых, первородных. Вот она какая – толкунья духовитая!  Так и распирает её от смеха прыткого, словно знает она что-то такое, что переполняет её: то солнцем блистючим, то тьмою тягучей, ноздреватой, пузырчатой. Хорохористая сказочка, улыбчивая.

      Жил-был дух лесной, чащобный, крепкий. Кто в лес войдёт: всех с ног сшибает, память отшибает. 

     А всё-то тебе, гостю лесному, опять нравится: и камушек под ногой, и сучок в бок. Так бы и шёл по тропкам лесным, нехоженым, дышал крепью духовитой, сил набирался.

     Кабы не лихо болотное, злобное.  Чары напускает, меж деревьев мелькает, кружит, в болото заманивает. А коль заманит – не выбраться. Ох, как трудно выбраться из жижи болотной, хлябистой. В сон клонит, газы болотные одурманивают. Уныние, страх настигают.

     Сколь ты там пробыл, не знаешь. Только есть сила, которая поможет с бедой той справиться, одолеть дурман болотный.

     Через боль большую хватит тебя за волосы да выдернет тебя из болота. Тихим сиянием погладит тебя по голове, будто свет в тебя впустит.

    Ты глаза и раскроешь. Всё видеть, слышать станешь, да не так, как раньше, а острее, ярче.

     Запахи все лесные почуешь, как каждый листик пахнет услышишь, цветик лесной станет тебе улыбаться, песни петь. Все лесные голоса услышишь: шорохи, шёпоты, песни деревьев о тёплом утреннем солнышке, о бликах в лесном ручейке журчащем, о ветре луговом, пахучем.

     Выйдешь из леса и свет на тебя обрушится голубой, небесный. И станешь ты жить, и словно ребёнок малый всё чувствовать: и боль, и радость, и дыхания вишнёвые, вешние. 

     И так тебе хорошо станет от красоты этой поднебесной, что захочется ею с людьми делиться, рассказывать да показывать в сказах своих: есть ведь свет неугасимый красоты той, что по земле нашей ходит да в души заглядывает, утешает. Только ухвати её за кончик и потяни, вот клубочек серебряный и скрутится у тебя в душе, а потом и заиграет цветными искорками – ароматными. Запахнет и лугом цветущим, и садом утренним, весенним. И душа твоя наполнится любовью к земле нашей, к красоте её да сама красотой задышит, насытится.

    Искорки пойдут от неё к людям, светлее станет.

     Чур, чура не меня! Уходи лихо, проходи лихо мимо: мимо дома, мимо леса родного; уходи в болота да сиди там тихо, не высовывайся. Не то ошпарят тебя красотой поднебесной да растечёшься ты лужей, да сгинешь со свету.  То-то.

     Чит, чит – кто стучит?  Вот так сказочка, вот причудница! А глаза-то смешливые, синющие.

Откуда пришла – неведомо, куда торопится – незнаемо. Тыр, пыр, восемь дыр. Туда утекла, где кров без тепла, где ночь водицей в ведре серебрится…