КОЛОКОЛА

    И вот крест воздвигнут. Ветерок дыхнул весенней свежестью и ароматом пробуждающейся природы. Щебетали птички. Издалека донёсся колокольный благовест. Морщины высокого старика в рясе разгладились, и лицо его стало самим умиротворением.

— Благодать, — невольно вырвалось у владыки

    Вдруг неизвестно откуда взявшийся папарацци нарушил гармонию.

— Один вопрос, батюшка! – настойчиво затараторил юнец. – Этот Василий Суземский хоть канонизирован? 

    Епископ морщил лоб, силясь сформулировать короткий, ёмкий и окончательный ответ, но неожиданно застыл, как вкопанный, вслушиваясь в колокольный звон. Он различил что-то незнакомое, вернее, очень знакомое, но непривычное для уха.

    Репортёр тоже удивился перезвону

— Ничего себе! – захихикал он. – Финал 9-й симфонии Бетховена!

Лицо старика помрачнело.

— Мишка…  Цигельман… – проскрипел он горлом и быстро двинулся к старенькой волге.

    Главный звонарь епархии Михаил Васильевич Цигельман – родной сын Василия Суземского. Он был одного возраста с владыкой и дружил с ним по жизни. Друзья нередко спорили на богословские темы.

    Через пару дней епископ, прочитав зубоскальскую статью репортёра «Колокола РПЦ пропагандируют лютеранство», решил вызвать звонаря «на ковёр» и разузнать, отчего звонницы нарушают православный канон. Но телефонный звонок отменил его планы и епископ сам был вынужден поехать к Цигельману (невиданно!) в полицию, чтобы вызволить того из беды.

    Михаила задержали ночью на колокольне собора, охраняемого государством как памятник истории и архитектуры, где он с помощниками тайно «настраивал» колокола. Они приваривали к их нутру какой-то сплав для уменьшения объёма, а значит, и повышения основного тона. А чтобы голоса колоколов становились ниже, умельцы стачивали их внутренние стенки. Сторож, заметив на колокольне вспышки от сварки, сообщил в полицию.

    Когда Владыку пустили в камеру к Цигельману, он с порога прочитал наставление не очень высоким штилем:

— Ты что же, 70-летний засранец, делаешь?! Архангела на большом колоколе попортил! Ты на государственную собственность замахнулся, Миша! Теперь пресса всё раздует, опять выставит Церковь врагом государства!

    Михаил, маленький человечек с подвижным лицом, всегда улыбающийся, открыл епископу идею-фикс всей своей жизни. Он мечтает настроить колокола под музыкальный звукоряд, чтобы ими можно было выдавать фрагменты классических произведений, которые ведь тоже от Бога. Владыка парировал тем, что в колокольном звоне уже содержится вся гармония мира, все симфонии, как написанные, так ещё и не написанные. А композиторская музыка лишь вычленение из всеобщей благодати небольшой частички, которая ущербна по сравнению с целым.

— Когда звонят сразу все сорок сороков и звуки сливаются в единый гул – это да! – согласился узник. – Интерференцией звуков называется, по-научному. Но отдельные звонницы фальшивят, прости Господи! Если их подкорректировать, то такая благозвучность будет!

— Не по нашим правилам это. Еретичеством попахивает!

— А сам-то! Поклонный крест моему бате поставил как новомученику!

    Епископ проглотил пилюлю.

— И много же ты колоколов подкорректировал, отец Михаил? – спросил он дрожащим голосом.  

— Да почти во всей епархии! – радостно воскликнул звонарь. – Осталось всего три церкви. Вот исправлю их, и помирать можно будет.

    Владыка бросился к двери с красным лицом, но обернулся:

— Анафема тебе! Хотел тебя вызволить, но посиди ещё! Анафема!

    Он выбежал из камеры. Михаил печально улыбался, массируя рукой в области сердца.

    На следующий день прихожане интересовались, почему церкви не звонят на праздник. Староста объяснил кому-то по секрету, что епископ запретил. Мол, все колокола переосвящать нужно, будто бы лукавый их попортил.

    К епископу, который с тяжёлой думой стоял во дворе собора, подбежал староста:

— Отец Михаил умер! Звонарь! Щас из полиции звонили. Инфаркт.

    Владыка рухнул на лавочку и закрыл глаза. На лице его отражалась мучительная внутренняя борьба. Затем он резко вскочил и что есть мочи закричал куда-то вверх:

— Звоните! Звоните!

    Обессилев, старик снова упал на скамейку. К нему подошла женщина в платочке.

— Вам плохо, владыка?

— Сейчас отпустит. Иди, сестра, свечку поставь.

— Кому ставить-то?

— Михаилу…  звонарю… новомученику, – произносил он как бы про себя.

    Колокола собора зазвонили, наполняя округу благовестом.