Мои истоки
Июнь. Раннее утро. Просыпаюсь от гомона чаек за окном. Вспоминается детство, как переехали в подмосковную Лобню из близлежащей деревни Сухарево. Мне уже десять лет. В городе всё удивляло, прежде всего ванная комната с горячей и холодной водой и газовая плита на кухне. Из комнаты можно было выйти на балкон и увидеть купола старинного Спасского храма в Киово, спроектированного архитектором К. И. Бланком и уютно обосновавшегося возле озера с черноголовыми чайками. Уверенна, этот заповедный уголок частного сектора с парящими озёрными чайками и колокольными звонами стали звеном одной цепочки, связывающей меня с малой родиной, с моими истоками.
Деревня Сухарево обосновалась во второй половине XIX в на Дмитровском тракте в тридцати пяти километрах от Москвы.Исстари славилась вишнёвыми садами. Весной кипела белым цветом, а летом ягоды радовали разнообразием сортов. Существовала она на перекрёстках эпох, исторических событий, дорог, человеческих судеб…
Местность здесь холмистая. Мы живём во втором доме, на горе, край деревни с нашей стороны граничит с селом Троице-Сельце. Совсем рядом храм Святой Троицы и погост. Во времена моего детства – 60-70-е годы прошлого столетия – церковь была полуразрушена влагой и трещинами, на ней прорастали деревья, травы и мхи. Помню, как притягивала она нас, несмышлёных ребятишек, своим загадочным и таинственным видом. Однажды мы встретили возле церкви пожилую женщину, она показалась нам необычной. Гладила ладонями стены, крестясь на купола, а нам, озорникам, грозила пальцем и что-то шептала. Испугавшись, бежали прочь через кладбище, отчего становилось ещё страшнее. В последствии на этом месте упокоятся мои родные… Церковь начнут восстанавливать в девяностых, а в 2010 году выйдут «Исторические хроники». Из них я узнаю, что храм построен в 1585 году, деревянный. В хрониках читаю: «Вотчина Великого Государя Святейшего Патриарха Филарета Никитича Московского и Всея Руси…» Оказывается, землица-то здесь патриаршая была… Позднее с 1823 года жители окрестных сёл и деревень начали собирать средства на строительство каменной церкви, о чём свидетельствует Грамота Митрополита Московского Филарета (Дроздова), он же и освящал построенную церковь Святой Троицы с приделом Архангела Михаила. Грамота датирована 14 апреля 1837 года, подписана и заверена Архиерейской печатью в городе С. Петербурге.
В зрелом возрасте у меня возникло ощущение, что кто-то писал с нашего храма картину. Это было какое-то наваждение, но скорее всего, Господь вёл меня своей дорогой. Случай привёл меня в дом одноклассника, которого не видела с начальных классов, так как мы переехали в город. Его отец писал замечательные картины, но нашей церкви я на них не увидела. Хочу заметить, что край наш славится своими художниками. Недалеко расположено село Федоскино, где до сей поры местные мастера творят красоту на шкатулках, брошках, подносах. Судьба приводила меня и к другим нашим живописцам, но никто из них не писал нашу церковь. Только спустя десятилетие, когда я пришла в ЛИТО «Ладога» и нашим руководителем стал поэт и журналист Всеволод Михайлович Кузнецов, в случайном (!) разговоре узнала, что его дед был художником и коллекционером картин. У семьи Кузнецовых дача в посёлке Архитекторов на Луговой, по соседству с Троицей. В первые дни войны художник Павел Кузнецов вышел на поле и сделал карандашный рисунок церкви и села. В те дни лихолетья он верил в покровительство Божьей Матери и будущую победу России. Вскоре написал картину маслом. В дни войны художник часто болел и ослеп. В это время он получил посылку с фруктами от народной артистки СССР, балерины Ольги Васильевны Лепешинской, которая ранее гостила в их московском доме. В переписке В.М. Кузнецова с О. В. Лепешинской, балерина дала определение художнику — «из плеяды высокой московской интеллигенции». Так и называется статья В.М. Кузнецова, опубликованная в десятом номере журнала «Московский журнал. История государства российского» за 2001г. В нём размещена фотография художника и его рисунок от 26 июня 1941г. Личный архив Павла Павловича Кузнецова хранится в Третьяковской галерее.
А я возвращаюсь в нашу сухаревскую избу на три семьи, с печками, керосинками и водой из колодца. Во дворе хозяйственные постройки, разная живность: куры, кролики, индюки, собака да соседская свинья. Грозой двора был индюк, его боялась даже наша собака Норка. Индюки слушались мою маму и заплутавшие выходили только на её голос.
Рядом с нашим домом была сельская школа, кирпичная в два этажа. На первом этаже оборудовали классы, а на втором жили учителя. Как во многих сельских школах, так и у нас в одном классе обучались дети разного возраста. Мои друзья, двоюродные брат и сестра были старше меня. В сентябре двор пустел и становилось скучно, мне тоже хотелось ходить в школу вместе со всеми. Так в шесть лет я взяла тетрадку и пошла в школу. Там меня встретила молодая учительница Нина Васильевна. Она сказала, что мне рано учится, а я надулась и чуть не расплакалась. Тогда она, улыбнувшись, усадила меня за первую парту. Мать обыскалась меня, бегая по деревне, потом отругала, что ушла без спросу, а когда у неё закончился отпуск, то снова отвезла в московский детский сад при заводе, где работала с отцом. Я с понедельника по пятницу была в саду и очень его не любила, так как скучала по родителям. По иронии судьбы, повзрослев, получила профессию воспитателя детского сада и проработала с детьми двадцать лет. Профессию свою очень любила, мне всегда было интересно работать с детьми, и они ко мне льнули. Учитель Нина Васильевна Борисяк стала преподавателем французского языка и перешла работать в Лобню. В последствии у неё на факультативе училась моя дочь. Вот и ещё одно звено, которое встроилось в единую жизненную цепь случайных-неслучайных событий… А нашу деревенскую школу на горе закрыли, когда я подросла. В этом здании расположилось отделение милиции. Мне пришлось ходить в школу на другой конец деревни, ближе к станции Катуар.
Напротив нашего дома через дорогу находится ещё одно примечательное здание – двухэтажная сельская больница. До сих пор перед входом в больницу расположена Памятная доска: «Здесь работала с 1912 по 1965 годы акушерка, кавалер Ордена Ленина, Герасимова Агриппина Алексеевна». В больнице трудились и мои родные. Помню, что под крышей ласточки лепили многочисленные гнёзда. Берёзовая роща, высаженная здесь примерно в 1962-63г, была с меня ростом, а мой рост тогда – от горшка, два вершка. Роща быстро меня переросла. Она отделяет больницу от полей и оврагов, укрывает от знойного солнца летом, на её опушке раскинулась ароматная земляничная поляна. Здесь в траве ягоды всегда крупные и сладкие. Мы бегали на реку по кромке рощи, выскакивали на поле и с горы, подпрыгивая и смеясь, плюхались в прохладные воды Учи. Любили купаться у плотины, там было более пологое песчаное место для захода в воду и не так холодили подводные ключи, которые били чуть дальше. Мальчишки часто ходили на «бабку», на крутой берег. Там прыгали в воду с вершины. Однажды, возвращаемся, лениво взбираясь на гору. Зной, жаркий воздух обжигает тело, в траве стрекочут кузнечики, жужжат шмели и пчёлы, бабочки порхают над разнотравьем. Вдруг туча огромная, тёмная, грозовая, вот уже и молнии сверкают, налетает резкий порывистый ветер, трава стелется по земле, испуская терпкий и вязкий аромат. Опять бежим, аж пятки сверкают, скорее до рощи, укрыться от приближающегося дождя. И вдруг опушка, источающая сладкий земляничный аромат. Ну как удержаться! На ходу срываем и едим сочные ягоды, запихивая в рот, промахиваемся, пачкая ими щёки и свои носы. Мать вышла за калитку, машет полотенцем и сердится. Нас настигают первые редкие и крупные капли дождя. Вдруг меня подхватывают мамины руки, и жаркие губы целуют земляничные щёки, нос, я крепко обнимаю её за шею, и мы хохочем под хлынувшим дождём. Почему родина малая? Нет, она большая и крепкая, как отцовская спина, когда он закидывает меня, сажая к себе на шею. Как нежные и горячие мамины поцелуи, кажется, им нет конца. Как огромная земляничная поляна, с которой не собрать всех ягод. На что они похожи? Рассыпавшиеся бусы лесной феи? Где-то и она бродит между берёз. А возле земляники незабудки кивают на ветру своими головками, как бы говоря: «Не забудем, не забудем…» По деревне и полю шли в наступление на Москву фашисты, но дойдя до Лобни были остановлены 3 декабря 1941 года. Мой дед ушёл отсюда на фронт, но вернулся живым. Отец подростком с односельчанами ходил па поле рыть противотанковые рвы. Теперь всё поле в оврагах. Вспоминаю, как-то раз на девятое мая мы копали землю под картошку, мне попался ржавый немецкий пистолет. До сих пор хранит земля приметы и останки войны…В низине деревни установлена памятная стела со знакомыми фамилиями односельчан… Почему родина малая? Она как бескрайнее ромашковое поле, полноводная река, высокое небо и бездонные глаза не вернувшихся с войны солдат...
Через несколько десятилетий я приду на реку со своей сестрой и нашими подрастающими дочками. Плотина постепенно зарастает, сюда уже не ходят купаться. Коровники на другом берегу за полем опустели. Закрылся и молокозавод… Я резко скину с себя одежду и нагишом нырну в воду, девчонки ахнут. Отчего родина малая? Это я такая маленькая, словно эмбрион в теле матери-природы, плыву в этой тёплой и одновременно прохладной родниковой воде, а на горе храм. Рядом на погосте мои предки. Звонарь исправно выполняет послушание. Мерно совершаются удары колокола, будто отмеряя мгновения земной жизни. Весь мир заполняет моё существо. Он во мне, а я в нём. Удивительно!
Чайки покружились за окном, и крик их растаял вдали. Я неторопливо выбираю нужного размера холст, выдавливаю на мольберт разноцветное масло и начинаю писать. С недавнего времени живопись взяла меня в плен. Нет, пишу не храм. Он уже давно в моей душе, вместе с моими молодыми родителями, ароматной земляничной поляной и пахнущей свежестью извилистой Учой, рекой моего детства, моими истоками.
14 июня 2022г, Лобня
