Поздние ягоды

Темнело. Августовский вечер вступал в свои права. Пётр Семёнович сел на крыльцо, закурил и залюбовался садом. Прямо под крыльцом рос колючий крыжовник, весь усыпанный полосатыми круглыми ягодами. Второй раз цвели розовые кусты, невысокими разноцветными столбиками выглядывал из-за аккуратных грядок львиный зев, а раскидистый душистый табак разливал в воздухе свой чудесный сладкий запах. Чуть дальше виднелись красные головки цветов, название которых Пётр Семёнович так и не запомнил, а сразу за ними высились гордые и одновременно нежные лилии. Да, раньше такого не было. Сажали, что попроще – ромашки да подсолнухи, а сейчас… Не сад – оазис! Даже равнодушному к "цветочкам" Петру Семёновичу было за что зацепиться глазом. А может быть, дело было вовсе не в этом, а в том, что за садом ухаживала Антонина Сергеевна?

Первую их встречу Пётр помнил, как сейчас. Ему тогда было лет шестнадцать. Жизнь в деревне в то время била ключом. В каждом доме – по большой семье со старикам и детьми. И вот, в один судьбоносный день, вышел Пётр на это же самое крыльцо, а у соседнего дома суетилась она… Шустрая, ладная, с длинной косой. Только что переехала сюда с семьёй откуда-то из-за Урала. Обернулась, посмотрела ему в глаза и засмеялась. А он не то что рукой пошевелить – и взгляда отвести не мог.

С этих пор зачастил он к соседям в гости ходить. То в помощники набивается, то, наоборот, сам чего одолжить просит. Тоня в ответ на это только посмеивалась. С улыбкой принимала растрёпанные букеты полевых цветов, но более ничем своего одобрения не выражала. Да и некогда ей было глупостями заниматься – семья большая, а она из девиц одна.

А душа у Петра Семёновича пела. Видел он своё будущее, как на ладони – женится, построит дом, и будет у них много-много детей, русоволосых и голубоглазых, как и сама Тоня. Только вот жизнь распорядилась иначе.

 Приехал к кому-то в деревню погостить морской офицер да и положил глаз на Тоньку. Статный, высокий, при деньгах – куда Петру против него. Подсуетились Тонькины родители, и этой же весной молодые сыграли свадьбу и уехали в Ленинград.

Вот так оно бывает. Поёт душа, заливается, и ты летаешь, как на крыльях, а жизнь играючи ударит тебя в спину и засмеется, глядя на твоё падение. Ходил Пётр, как в воду опущенный. И когда уже думал он, что хуже быть не может, настал июнь. А год тогда шёл 41-ый.

Завертела, закружила Петра проклятая война. Всю её прошёл, от начала до победного конца. Вернулся в медалях да орденах – а рассказать и не кому. Умерли старенькие родители, не выдержав тягот и лишений, брат пропал без вести, сестрёнок неравнодушные люди взяли в свои семьи. Навестил их Пётр, надарил гостинцев да и оставил – куда ему, мужику неотесанному, против семейных? Условился помогать деньгами да в гости приезжать, а сам выбрался в Калинин.

Долго ли молодому да боевому после войны холостым ходить? Купаясь в женском внимании, выбрал Пётр в жены чернявую и бойкую Наталью. Вроде и зажили хорошо, и детишек двоих народили, а только не лежало Петрово сердце к жене. Терпела Наталья, пока дети не подросли, а там вещи собрала и ушла к другому, который ценить умел.

Быстро промчалась жизнь. Повзрослели дети, появились внуки. Деда Петра любили и навещали, а он всё тосковал по прежним временам, которых было не вернуть. Вспоминались ему деревенские гуляния, петушиные крики по утрам и ни с чем не сравнимый запах трав и мёда. Долго маялся Пётр, а потом бросил всё и за длинные майские выходные переехал в старый родительский домик – доживать года.

Ничего там с его молодости особо не поменялось. Дом служил детям дачей и находился в удовлетворительном состоянии. А когда настало лето, к соседней калитке подъехала большая белая машина, а из неё вышла пожилая женщина в сопровождении внуков. Замерло сердце у Петра Семёновича, ведь сразу он понял – то была Тоня.

Они разговорились. Тонина жизнь тоже оказалась не простой. Не успели они с супругом обжиться на новом месте, как тот уехал на фронт, и больше Тоня его не видела. А дальше… Блокада, голод, затем радость победы. Нищета, непосильный труд. Отчаяние и одиночество. Через несколько лет после победы Тоня приютила школьницу-сиротку – ровесницу войны. И сейчас сыновья этой девочки отвозили любимую бабушку на отдых подальше от городской суеты.

С этого момента жизнь Петра Семёновича преобразилась. Как и встарь, он всё находил дела по соседству, но теперь и Антонина Сергеевна отвечала ему взаимностью. Он ей чинил забор – она в ответ угощала сладким вишнёвым пирогом. Он смазал петли скрипящих дверей – она почистила его старую и, по правде сказать, никуда не годную кепку. Он перекрыл протекающую крышу над кухней – она в ответ стала приходить и ухаживать за садом. Но что будет, когда лето закончится? Уедет Тоня в город, как и много лет назад, а его оставит одного?

Огонёк на самокрутке давно погас, а Пётр Семёнович всё никак не уходил с крыльца. Посмотрел на соседнее окно, на сад и, наконец, принял решение.

На следующее утро он встал с первыми лучами солнца. Погладил единственную рубашку (и эту брать не хотел, а вот гляди ж ты, пригодилась), достал скрипучие ботинки (а сапоги-то были бы лучше) и отправился к соседке, но вдруг резко развернулся и пошёл в сторону давно заросших полей. Там старательно собрал букет из простых цветов, что ещё не успели отцвести – цикория, колокольчиков, донника и васильков. Затем вернулся и постучался к Антонине Сергеевне. Та открыла дверь и с удивлением оглядела нарядного Петра Семёновича.

– Тоня! Тонечка! Милая! Мы знакомы с тобой много лет, – начал было он, как вдруг подумал, что так говорить было неправильно, ведь они все эти годы жили порознь. Смутившись, он снова взял себя в руки и продолжил:

 – Так давай с этого дня жить вместе! А если тебе надо будет – так и замуж за меня выходи!

Антонина Сергеевна опешила. Шутить видно вздумал бойкий сосед! И вдруг задумалась – а что, если и правда сойтись на старости лет? Так ведь давно она привыкла к своему положению, да и он, наверное, искал покоя от других, раз вернулся сюда.

– Не знаю, Пётр Семёнович, – ответила она, – а люди-то что подумают?

– А что нам люди? Разве не заслужили мы с тобой, Тоня, хоть капельку своего счастья под конец жизни? Дети есть, внуки есть, осталось нам только за самих себя научиться радоваться!

– А не поздно ли уже, Петя?

– Никогда, Тоня, слышишь! Никогда не бывает для счастья поздно!

Антонина Сергеевна вздохнула, кивнула в ответ и пошла в дом собирать свои небогатые пожитки.

Этим же вечером они вместе сидели на крыльце и любовались на сад. Те же самые розы и лилии дарили им свою красоту и аромат, но как же всё незримо изменилось со вчерашнего дня!

– Знаешь, Петя, – вдруг сказала Тоня, глядя на куст крыжовника, – мы с тобой, как поздние ягоды! Все уже давно отошли, а мы ещё только на веках висим, зреем!

– Ну и что с того? – усмехнулся Пётр, обнимая подругу. – Поздние ягоды, Тоня – они и есть самые-самые сладкие!