Пусть защитником будет

… Тихо за окном. Слышны только трели соловья. Красиво поет, заслушаешься. Шепчут деревья в ближнем лесу, да ключ лесной весело журчит. Но Костя Скрипчук, сидя у окна, вслушивается в совершенно другие звуки, глухие, едва различимые….

— Костик, ты чего тут сидишь-то? — одной ногой за порог переступила женщина с чуть заметной сединой и уставшим взглядом.

— Бомбят… – грустно вздохнул сын.

— Близко что ли?

— Завод, наверное…

— Да что ж это, да как же… — перекрестилась мать. – Конца края не видать! Варвары…

А за окном весна, и не скажешь, что война. Погода чудная. Свежую майскую траву щиплет в овраге бычок, запах сирени проникает в открытые настежь окна и наполняет ароматом горницу, а на легком весеннем ветру колышутся только что постиранные белые простыни. И вдруг этот старый бревенчатый дом, палисадник с маленькой яблоней, полуразвалившийся забор, луг, лес – всё разом перемешалось в мыслях Кости, именно сейчас он окончательно осознал: «Нужно идти на фронт! Хватит сидеть сложа руки и в страхе разворачивать газеты, вновь и вновь читая, что немцы взяли еще один город или поселок!». Эти кусты сирени, овражек и болотце, эти звонкие трели соловья – всё настолько родное, теплое! И позволить отдать это врагу непростительно.

Алевтина Андреевна, так звали мать Кости, работала в колхозе, откуда поставляли продукты на фронт. А сын ходил в школу, в десятый класс, помогал по дому, вёл хозяйство… И каждый день корил себя, что занимается совсем не тем, что требует от него время.

— Сынок, ты это, иди, поешь, я с огороду принесла.

— Не хочу.

— Да как же это, не хочешь? С утра ничего не ел, а тут «не хочу». Я там лепешек сделала, каши наварила, иди.

— Да говорю же — не хочу! Совесть мне не позволяет есть, мама! Там такие же парни, как я, за жизнь мою воюют, за твою, за Родину, а я тут лепешками балуюсь да квадратные корни извлекаю! На фронт я хочу, на фронт!

— Ты глянь, чего удумал! — разгорячилась мать. — На фронт он хочет! А обо мне ты подумал? Как я тут одна-то?

— А от меня и тут толку мало, неужели не видишь?

— Так займись делом. Ну, вы поглядите на него! Ты ж всё, что у меня есть, а я тебя на верную погибель? И сиди потом одна, переживай – жив — не жив.

Тут Алевтина зарыдала. У нее всегда глаза были на мокром месте, когда сын заводил речь о фронте. И Костя это знал, но как только видел слёзы, не мог ничего с собой поделать и сдавался. Но не в этот раз.

— Ну почему же на погибель, мама?

— Да потому. Сколько матерей своих кровиночек потеряли уже? Половина поселка парней полегло. Да как же это?.. Я — и без тебя…

– Да мама, без меня! Потому что не выбираем мы, в какое время родиться! Я хочу сделать всё, чтобы в будущем, такой же пацан, как и я, не сидел вот так вот у окна и не боялся за жизнь своих родных и товарищей! И мне становится тошно от того, что сейчас эти гады ходят в лакированных сапогах по моей земле, мучают детей, убивают женщин и стариков, а я сижу здесь и чувствую свою беспомощность! Не хочу я быть жалким, мама…

Костя замолчал и сел рядом с матерью. Она была такая теплая, родная. Светло-русые волосы, с едва заметной сединой, глубокие серые глаза, дрожащие пухлые губы. Все руки в мозолях, во въевшейся грязи. Но всё равно для Кости они оставались самыми нежными, самыми дорогими, самыми красивыми на свете.

А мать всё молчала. Долго молчала, держа сына за руку. Медленно катились слёзы по ее испачканной щеке. Столько воспоминаний нахлынуло разом. Вспомнила слова мужа, давно упокоившегося, о еще не родившемся сыне: «Видишь, как оно обернулось-то всё? Видно, одной тебе его растить придется… Прости, Аля. Но вот о чём я тебя умоляю: не балуй ты его, расти из него мужика, а не бабу. Построже с ним, время сейчас тяжелое, нелегко ему будет. Какой характер, такая и жизнь. Защитником расти его, Аля», — снова из глаз Алевтины потекли полные скорби слёзы. — «Защитником», — эхом послышалось ей.

— Что в дорогу-то надо собрать? — вдруг еле слышно с трудом вымолвила мать.

Костя не поверил, неужели мама сдалась под его уговорами?

— Я узнаю, когда примут, — робко ответил Костя.

Алевтина встала, вытерла щеки и вышла из комнаты, а Костя остался у окна. Но не слушать, как ухают бомбы, а думать о том, что он сделает всё, чтобы больше никто и никогда не слышал эту страшную песню войны.

Алина СУМЕНКОВА