Река

РЕКА (перевод с болгарского языка)

Огромное дерево — груша с потрескавшейся от времени корой и закрывающими вид на гору ветками, словно безумная плодоносила каждый год и давала отличные желтые плоды. Рано утром, когда трава была еще серебряной от росы, я забиралась на ее ветки и наполняла свой холщовый мешочек грушами. Затем я натирала их тряпочкой для лучшего блеска золотой кожуры, укладывала в ящик и садилась на дороге, еще до того, как женщины из пекарни отправлялись на работу в первую смену. 

– Ты здесь, лисичка? 

– Здесь, тетенька. – Не купишь грушу? Всего двадцать стотинок.

И все до одной женщины покупали по груше, а некоторые даже по две, и мой кармашек начинал звенеть, словно колокольчик. Это были мои стотинки, я собирала их, чтобы увидеть мир. Я знала, что мир начинается за холмом, по которому взбиралась дорога, а вместе с ней прокладывало путь вверх солнце. Солнце и дорога тоже хотели посмотреть, откуда мир берет свое начало. Папа отправился посмотреть мир, и каждое утро, когда солнце возвращалось назад и приближалось к моему грушевому дереву, я знала, что по пути оно где-то видело его, моего папу. Мама тоже уехала посмотреть мир. Однажды днем, когда уже начинало холодать, она сказала мне: «Вернись, Аня, а то заболеешь. Возьми эти вафли.» Я вряд ли бы заболела, ведь груши на моем дереве светились и согревали меня. Они были громадные, как луна, но гораздо её желтее, как бывает только в июле. У меня же всегда был июль, а в июле никто не простужается.

– Ты их возьми, мама, — сказала я ей. – Ты же будешь гулять в мире, а там, наверное, нет вафель.

Так ли страшен мир за холмом? Я решила, что как только соберу мешок стотинок, тоже пойду на него посмотреть. Мне казалось, что мир представляет собой подобие комнаты, где меня ждет папа. Он пообещал мне аккордеон. Мне часто снилось, что я играю, снился маленький аккордеон, который я видела в магазине. Мне грезилось, будто я играю на нем, а груши, заслышав звуки музыки, сами падали в мой мешочек. Мама оставила мне коробочку с вафлями, появилась какая-то машина, забрала маму, и отправилась в мир. А я осталась на дороге со своими грушами и просила мир, чтобы он поскорее закончился, чтобы вернулась мама, а затем и папа с моим аккордеоном. Целый день я прождала на дороге, но мир не закончился, и никто не позвал меня обедать, потому что у бабушки болела голова.

<...>

Я уже собрала достаточно монеток в карманах, чтобы купить себе билет до мира – верно, не так уж он и велик, если помещается в наш телевизор. Я включала и смотрела его целыми днями, пока у бабушки болела голова, я все надеялась увидеть, как папа несет аккордеон – мой подарок на день рождения. Вот бы где-нибудь увидеть маму – скажу ей, что уже съела все вафли и бережно храню коробочку из-под них. Каждый вечер я говорю коробочке: «Спокойной ночи, мама». Раз ты мне ее дала, то коробочка останется на память. Мне кажется, что память — это когда человек помнит о времени созревания груш. «Доброго дня», – говорю я, и коробочка улыбается мне в ответ. Сверху на коробочке нарисована девочка, это я нарисовала её карандашом. Эта девочка – я.  

Бабушка говорит, что мой день рождения выпадет на день, когда пересохнет река. Это будет в самый разгар жары. Каждый день я жду, что она пересохнет, а пока продаю груши женщинам из пекарни. Мама молча улыбается мне из коробочки, она-то все делает молча, чтобы никто не услышал и не посмеялся над ней. Доброго дня, мама. «Твоя бабушка умерла», – так сказала соседка. Я не знаю, что точно это значит, видимо, бабушка пошла посмотреть на мир, потому что я больше не вижу ее дома. Не знаю, где она. Я искала под грушей, в шкафу и на кухне. Если кто и уходит посмотреть мир, то бог знает, когда он вернется домой. Вот только бы поскорее пересохла река! Тогда настанет мой день рождения, а бабушка сказала, что папа принесет аккордеон, и я буду играть для женщин, которые ходят работать в пекарню. Одна из них, тетя Неда, иногда бесплатно угощает меня калачами. Я всегда отламываю кусочек для собаки Гашко — он вернулся из мира и ходит за мной по пятам, чтобы охранять от оборотней.   

– Привет, мама, – говорю я коробочке, — мне больше нельзя собирать груши. Дедушка Григор их бережет для ракии, но я ее не люблю, поэтому  продолжаю собирать. Где-то в тридцать восемь часов*, когда солнце такое же огромное, как крышка от пивной бутылки, я все ещё продаю груши женщинам, идущим домой с работы. Я знаю только монетку в двадцать стотинок, но они мне дают денежки и покрупнее. Когда моя коробочка из-под вафель наполнится, то я накоплю достаточно денег на билет и приеду к тебе. Я уже почти покрыла дно коробочки монетками! 

Мама, меня взяла к себе Неда, та женщина, которая работает в пекарне. У нее есть только один шкаф и никогда не болит голова. Она всегда уставшая, но она рассказывает мне сказки. Она не знает, что я хочу наполнить коробочку доверху и поехать в мир, к тебе. Хуже всего, когда идет дождь. Река не сможет пересохнуть, и неизвестно, когда же наконец настанет мой день рождения.  

«Иди посмотри, какое чудо, река пересохла!» – сказала Неда. Неда повела меня очень далеко, аж за почту. Там зиял громадный ров, и в нем не оказалось ни капельки воды! Значит, у меня сегодня день рождения! 

– Да, выходит, сегодня твой день рождения, — сказала Неда, улыбаясь, как будто река пересохла для нее, и день рождения был не мой, а ее. 

– Значит, и мама с папой вернутся из мира? 

– Да, обязательно. – Ты только ложись поспать после обеда, а там будет видно. 

 Когда я проснулась, на столе лежал небольшой аккордеон с окантовкой, весь сделанный из золота. 

– Папа мне его принес! – закричала я. 

На столе было и платьице. Мама его купила – сразу же решила я. Но почему, тетя Неда, оно такое же, как мы видели в нашем магазине? 

– Потому что и мы живем в мире, девочка моя, –сказала Неда. –Твои родители приходили, пока ты спала, а после снова уехали в мир. 

А как же река? — воскликнула я и вскочила. Я перебежала мост, и что же? Река все течет, течет… 

Мой день рождения подошел к концу. Солнце больше не сияло, хорошо, что желтые груши светились на моем дереве и было светло и тепло, как в июле.

*Маленькая девочка, по-видимому, знает цифры, но не умеет определять время; в тот момент маленькая стрелка находится почти на тройке, а большая – на восьми – прим.пер.

Река (подстрочный машинный перевод)

Это было огромное дерево, груша с нарезанной корой и ветвями, которые скрывали всю гору. Каждый год оно приносило сумасшедшие, жёлтые, красивые плоды. Вначале, когда трава была серебристой с росой, я перевернула ветки, наполнила пакет, затем натерла груши хлопчатобумажной тканью, чтобы вытащить их золото вперед, расположил их в ящике и сел на дорогу, пока работники пекарни не пришли на первую смену.

"Ты здесь, лиса?"

"Я здесь, тетя, сказала я, ты не купишь грушу?" Всего двадцать копеек.

И все женщины покупали, некоторые по две груши — мой карман начинал звенеть, как колокольчик. Это были мои копейки, и я собирала их, чтобы увидеть мир. Я знала, что мир начинается за холмом, где дорога и солнце взбирались вместе, потому что они тоже хотели увидеть, откуда оно взято. Папа уехал в мир, и каждое утро, когда солнце возвращалось и садилось на мою грушу, я знала, что оно где-то видело папу. Мама также объехала весь мир. Однажды днем, когда стало холодно, она сказала мне: «Вернись, Аня, тебе будет холодно. Возьми эти вафли. «Мне совсем не было бы холодно, потому что груши на моем дереве согревали и согревали меня. Они были огромны, как луна, и намного желтее, что означает июль. У меня всегда был июль, и никто не болеет в июле.

«Возьми их, мама», — сказал я ей. «Ты пойдешь по всему миру, там вафель, наверное, нет».

Насколько страшным был мир за холмом? Однажды я решил, что собрал пакетик с копейками и пошел туда — я думал, что мир — это что-то вроде комнаты, и папа ждал меня там. Он обещал мне аккордеон. Мне часто снилось, что я играю, мне снился аккордеон, который я видел в магазине, и я играл — и груши, когда они слышали это, сами упали в мою сумку. Мама оставила мне вафельную коробку, появилась машина, взяла ее и уехала в мир. Я осталась на дороге с моими грушами и молилась, чтобы мир закончился быстрее, чтобы вернуть маму, а затем папу с моим аккордеоном. Я весь день ждала у дороги, мир еще не кончился, и никто не позвал меня на обед, потому что у моей бабушки болела голова.

<...>

Я накопила много денег в своих карманах, я собираюсь купить билет в мир — это, вероятно, не такой большой мир, если он умещается в нашем телевизоре. Я играла и смотрела весь день, пока у моей бабушки болела голова — вот бы увидеть, как папа где-то несет аккордеон на мой день рождения. Могу я где-нибудь увидеть свою маму — сказать ей, что я съела вафли и очень храню коробку. Я говорю коробке каждый вечер — спокойной ночи, мама. Если ты дала это мне, то коробка — это память. Думаю, это воспоминание для человека, чтобы вспомнить, когда груши созревают… «Добрый день», — говорю я, и моя коробка улыбается. На ней есть девочка - я нарисовала ее карандашом. Эта девочка – я.

Бабушка сказала, что мой день рождения наступит, когда река высохнет — это произойдет в самый жаркий день. Я жду, что она высохнет каждый день, когда я продаю груши женщинам из пекарни. Моя мама-коробочка улыбается про себя - она ​​всё делает про себя, чтобы люди её не слышали и не смеялись. Добрый день, мама. «Твоя бабушка умерла, — сказала соседка. Я не знаю, что это значит, конечно, бабушка отправилась в мир, потому что я не вижу ее дома. Я не знаю, где ее искать, я искала - под грушей, в шкафу и на кухне. Когда кто-то уходит в мир, кто знает, когда он вернется, только бы река высохла. Потом был мой день рождения, и моя бабушка сказала, что папа принесет мне аккордеон, и я поиграю женщинам, которые идут работать в пекарню. Одна из них, тетя Неда, иногда дает мне булочку без денег, я всегда отламываю для собаки Гашко — он возвратился из мира и идет за мной, чтобы защитить меня от оборотней.

Привет, мама, я говорю коробке, мне больше не нужно собирать груши — дедушка Григор хранит их для ракии, но я не люблю ракию и ягоды. Около тридцати восьми вечера, когда солнце размером с крышку от бутылки пива, я все еще продаю груши женщинам, которые уходят на работу — я знаю только двадцать копеек, но они дают мне больше копеек. Как только я заполню коробку вафель, я заработаю достаточно денег для билета и приду к тебе. Но иногда я так хочу шоколада, что беру горсть денег и бегу к автобусной будке. Женщина считает их час, один час — это то время, когда я так хочу шоколада, что небо качается, а она считает и считает. Иногда горсть слишком маленькая, и денег не хватает, иногда она возвращает мне деньги назад, и я пою ей ту песню, которой ты научила меня перед тем, как уйти в мир. Мама, я почти покрыла дно коробки деньгами!

Мама, Неда, та женщина из пекарни, взяла меня. У нее только один шкаф, и у нее не болит голова. Она очень устала, но рассказывает мне истории. Она не знает, что я хочу заполнить коробку и попасть в мир с тобой. Когда идет дождь, это хуже всего. Река совсем не высыхает, и кто знает, когда наступит мой день рождения.

Приходи посмотреть, Неда сказала мне. Посмотри на чудо — река сухая! Неда отвела меня очень далеко — за почтовое отделение — там был огромный ров и ни капли воды! Итак, у меня день рождения!

«Да», сказала Неда, улыбаясь, как будто река высохла для нее, и это был ее день рождения, а не мой.

"Значит, мама и папа собираются приехать из мира?"

— Да, конечно. Ты просто ложись спать днем, а потом увидишь.

Когда я проснулась, на столе был аккордеон — маленький, с краями, весь из золота.

"Папа принес это мне!" – я закричала.

Также было платье — его купила моя мама, решила я сразу. Но почему, тетя Неда, платье такое же, как платье, которое я и ты видели в нашем магазине?

«Потому что мы живем в мире, моя девочка», — сказал Неда. «Твои мать и отец пришли, когда ты спала, а потом снова уехали в мир.

— А как насчет реки? Я спросила и прыгнула. Я пересекла мост и что вижу — река текла, текла.

Мой день рождения закончился. Солнца не было, на дереве сияли желтые груши, и было так же ярко и тепло, как в июле.

Реката (оригинал) 

Автор: Здравка Евтимова

Беше огромно дърво – круша, с нарязана кора и клони, които скриваха цялата планина. Всяка година раждаше като луда, жълти, страшни плодове. Рано, когато тревата беше сребърна от роса, аз се мятах на клоните, напълвах торбичката, после триех с памучна кърпа крушите, за да излезе напред златото им, подреждах ги в щайга и сядах на пътя още преди работничките във фурната да дойдат за първа смяна.

– Тука ли си, лисиче?

– Тука съм, како, казвах, няма ли да си купиш крушка? Само двайсет стотинки. 

И жените си купуваха – всички до една, някои по две круши – джобчето започваше да звъни като камбана. Това бяха моите стотинки и ги събирах да видя света. Знаех, че светът започва зад баира, по който се катереха пътят и слънцето заедно, защото и те искаха да видят откъде почва той. Тате беше заминал за света и всяка сутрин, когато слънцето се връщаше оттам и идваше при моята круша, аз знаех, че е виждало някъде тате. Мама също бе отишла по света. Един следобед, тъкмо когато ставаше студено, тя ми каза – „Върни се, Ано, ще настинеш. Вземи тия вафли.“ Аз въобще нямаше да настина, защото крушите на моето дърво грееха и ме топлеха. Бяха грамадни като луната и много по-жълти от нея, а това означава, че е юли. При мене винаги беше юли, а през юли никой не настива.

-Ти ги вземи, мамо – казах й аз. – Нали ще ходиш по света, там сигурно няма вафли

Колко ли бе страшен светът оттатък баира? Бях решила някой ден скоро, когато събера един чувал стотинки, и аз да отида там – мислех си, че светът е нещо като стая и там ме чака тате. Беше ми обещал акордеон. Често сънувах, че свиря, сънувах акордеончето, което бях виждала в магазина, и свирех – а крушите, като чуеха, сами падаха в торбичката ми. Мама ми остави кутията с вафлите, една кола се показа, взе я и тя замина за света. Аз останах на пътя при моите круши и се молех светът по-бързо да свърши, за да се върне мама, после тате с моя акордеон. Цял ден чаках на  пътя, светът не свърши и никой не ме извика за обед, защото баба я болеше главата.

<...>

Събрала съм доста парички в джобовете, ще си купя билет до света – сигурно не е голям тоя свят, щом се побира в нашия телевизор. Пусках го и гледах по цял ден, докато баба я болеше глава – дано видя някъде тате как носи в една ръка акордеон за моя рожден ден. Дано видя някъде мама – да й кажа, че съм изяла вафлите и много пазя кутията. Казвам на кутията всяка вечер – „Лека нощ, мамо“. Щом ти ми я даде, значи кутията е за спомен. Спомен според мене е човек да помни кога узряват крушите… „Добър ден“ – казвам и кутията ми се усмихва. На нея има едно момиче – аз го нарисувах с молив. Това момиче съм аз.

Баба каза, че рожденият ми ден ще дойде, когато пресъхне реката – това ще стане в най-голямата жега. Аз всеки ден я чакам да пресъхне, докато продавам круши на жените от фурната. Мама от кутията ми се усмихва наум – тя всичко прави наум, за да не я чуват хората и да не й се смеят. Добър ден, мамо. „Баба ти умря“, така каза комшийката. Аз не знам какво точно означава това, сигурно и баба е тръгнала по света, защото не я виждам в къщи. Не знам къде да я търся, рових – под крушата, в шкафа и в кухнята. Щом някой замине за света, кой знае кога ще се върне, само дано пресъхне реката. Тогава е рожденият ми ден, а баба нали каза, че тате ще ми донесе акордеон и аз ще свиря на жените, които отиват на работа във фурната. Една от тях, леля Неда, понякога ми дава кравайче съвсем без пари, аз винаги отчупвам къшей на кучето Гашко – той се върна от света и ходи след мене да ме пази от върколаците.

Здравей мамо, казвам на кутията, аз не трябва вече да бера крушите – дядо Григор ги пази за ракия, но аз не обичам ракия и бера. Някъде към трийсет и осем часа следобед, когато слънцето е голямо колкото бирена бутилка, аз пак продавам круши на жените, които си тръгват от работа – мога да познавам само двайсет стотинки, но ми дават и по-големи стотинки. Щом напълня кутията от вафли, ще натрупам достатъчно пари за билет и ще дойда при тебе. Понякога обаче така ми се прияжда шоколад, че взимам една шепа пари и тичам до будката на автогарата. Жената ги брои един час – един час е времето, през което така искам шоколад, че небето се люлее, я тя брои и брои. Някой път шепата ми била малка и парите не стигат, друг път ми връща стотинки и аз й пея на ум оная песничка, дето ти ме научи, преди да си заминеш за света. Мамо, почти съм покрила дъното на кутията с пари! 

Мамо, взе ме Неда, оная жена от фурната. Тя има само един гардероб и хич не я боли глава. Много е уморена, но ми разказва приказки. Тя не знае, че искам да напълня кутията и да стигна до света при тебе. Като завали дъжд, е най-лошо. Реката въобще не пресъхва и кой знае кога ще дойде рожденият ми ден.

Ела да видиш, каза ми Неда. Виж ти чудо – реката пресъхнала! Неда ме заведе много далече – зад пощата – там зееше грамаден ров и в него нито капка вода! Значи имам рожден ден! 

– Да, имаш – рече Неда, усмихната, като че реката бе пресъхнала заради нея и рожденият ден бе неин, а не мой. 

– Значи мама и тате ще си дойдат от света? 

– Да, със сигурност. Ти само легни да поспиш следобед и после ще видиш. 

Когато се събудих, на масата имаше акордеон - малък, с кантове, целият от злато. 

– Тате ми го е донесъл! – извиках. 

Имаше и рокличка – мама ми я е купила, реших веднага. Но защо, лельо Недке, рокличката е същата като онази, дето аз и ти гледахме в нашия магазин? 

– Защото и ние сме свят, момичето ми – каза Неда. – Майка ти и баща ти идваха, докато ти спеше, после пак заминаха по света. 

– Ами реката? – попитах аз и скочих. Пресякох моста и що да видя - реката течеше ли, течеше. 

Рожденият ми ден бе свършил. Нямаше слънце, добре, че жълтите круши грееха на дървото, та бе светло и топло като през юли.

Нина Бизина, Россия, г. Москва