Сказка о Микки (но не Маусе)

Александр Урумов

Сказка о Микки (но не Маусе)

Микки был сторожевым псом. Некрупным, но сильным, коренастым и отважным двортерьером. Он был воспитанным, но в меру и не в ущерб своей решительности, ибо известно, что мысль убивает действие. Это был пес-храбрец: ни один мускул на его морде ни разу не дрогнул при виде собак крупнее его, наоборот, он обращал их в позорное бегство к изумлению тех, кто не знал о его бесстрашии. Вообще Микки был идеальным сторожевым псом. А такие собаки нужны испокон веков… Их работа – верно служить своим хозяевам, охранять, что велят, и прогонять чужих. Сторожевые псы нужны в любом доме и селе. Вот, например, почему говорят, что село без собак – это проходной двор? Да как почему? Потому что в селе проходимцев нет, все они в городе. Шучу-шучу, только бы не сказали обиженные городские, что в селах уже никого не осталось, а эту книгу кому-то надо читать… Не стоит бежать от культуры, надо родниться и сближаться с нею.

Так вот, Микки был сторожевым псом, хотя, когда он был еще щенком, ничто не предвещало ему такой карьеры в охранном бизнесе. Хотя кто в То Время знал что-нибудь об охранном бизнесе? Никто и не слыхал о таком, тем более Микки. В противном случае он был бы очень горд, узнав, что его деятельность – это настоящий бизнес. Впрочем он и без того был гордым и серьезным. Правда, когда моя мать принесла его домой, это был просто маленький мохнатый комочек с мышиной мордочкой. По-настоящему мышиной, так что сама собой напрашивалась кличка Микки. Но он не был похож ни на кого, кроме самого себя. И признавал только своих хозяев и никого другого. Однако даже им Микки не позволял приближаться к его еде, она принадлежала только ему, и любая попытка побеспокоить его во время еды могла обернуться для нарушителя неприятностями. Микки был настоящим ловеласом и иногда он пропадал из дома на несколько дней. Где его носило, что он ел, где спал, какие препятствия и трудности ему приходилось преодолевать во имя любви, было известно только ему одному. Бывало, что он возвращался уже из последних сил и лежал пластом у входа, как груда тряпья, вялый и будто мертвый… Разорванное ухо с запекшейся на нем кровью или рваные раны на шее – следы жестокого соперничества были более чем заметными. Я бы даже сказал жуткими… Однажды Микки лежал неподвижно и не ел целых два дня. Даже ушами не шевелил. Казалось, что он сдался. Вот и говорите теперь, что от любви не умирают. Микки и вправду погибал от жестоких ран, полученных в бою за любовь. В это было невозможно поверить, но бедняга был при смерти, и нельзя было понять, стоила ли игра свеч или он покидал наш мир напрасно. Однако на третий день, когда обычно случается воскресение, Микки, приоткрыв глаза и превозмогая себя, дополз до миски с молоком. Так началась его очередная новая жизнь. Она началась символично, с глотка молока, как у новорожденного.

Моя мать порой говорила мне, что собаки не умирают дома, а уходят как можно дальше и ждут смерти, спрятавшись вдали от людских глаз. Чтобы не мучить своих хозяев, не заставлять их страдать и не видеть, как беспомощны они в этот момент. И собаки, и хозяева. Безусловно, и для того чтобы не чувствовать боли от осознания того, что им нельзя помочь. Так говорила моя мать. И когда ей пришлось в очередной раз лечь в больницу, я вспомнил ее слова. Я и не думал, что она не выйдет оттуда. Мама и раньше ложилась в больницу. Потом я узнал, что в то время как она медленно угасала в неоновом свете больничных ламп, будто колеблющееся пламя догорающей свечи, той холодной декабрьской ночью Микки выл до утра, наводя ужас на жителей нашего городка. Это был душераздирающий, жуткий вой, и ничто не было в состоянии остановить его. Микки выл целую ночь, и его вой говорил всем, что близится что-то плохое, происходит что-то страшное. Он выл в первый и последний раз в своей жизни. Утром он сбежал из дома и больше не возвращался. Его нашли ближе к вечеру на холме, у подножия горы. На том месте, где он гулял с моей матерью и где он с высунутым языком бегал вокруг нее. Там я впервые увидел, как Микки улыбается: раскрыв пасть, высунув язык, слегка прижав уши, готовый к игре. Да, он улыбался, как человек, и каждый, кто увидел бы его в этот момент, понял бы это. На этом самом месте его и нашли: он свернулся калачиком, укрыв нос хвостом, как он всегда делал в холода. В холода, когда тепло – это жизнь, и оно так ценно…

В тот же миг, когда не стало моей матери, погас свет в глазах Микки. В 150 километрах от нее, но в то же время так близко к ней. Ибо верность есть верность и в жизни, и в смерти. Микки не хотел оставлять мою мать одну, поэтому он обогнал ее и ждал в начале ведущей в небо лунной дорожки, припорошенной звездной пылью. И он шел с ней к звездам, виляя хвостом и победоносно оглядываясь по сторонам: Микки всегда был горд собой, чего же еще ждать от столь необычной звездной прогулки. А когда они останавливались, чтобы отдохнуть (ведь путь на небо долог), он сидел рядом с ней, взбивая хвостом звездную пыль, и время от времени чихал с довольным видом. Ведь он знал свое место и понимал, что собака-друг всегда пригодится. Так было испокон веков. Верный друг нужен всегда – и на этом свете, и на том. Верность нельзя променять ни на что – ни на этом свете, ни на том. Поэтому верность свободно проходит в разные миры и никому даже не приходит в голову останавливать ее и спрашивать, куда она направляется. Я представляю, как ей открывают двери, любезно приглашая войти. Любой мир нуждается в верности и становится счастливее, если частичка верности попадает в него. Верность – редкое явление, и ее не хватает на всех. Не так ли? Посмотрите вокруг себя, и вы поймете.

Я, оглядываясь вокруг и убеждаясь, что Микки больше нет, сразу понимаю, что верности в этом мире стало меньше. Но все же, когда наступает вечер, я поднимаю взгляд к звездам и чувствую, как слезы застилают глаза. Знаете почему? Потому что там наверху Микки виляет хвостом, поднимая звездную пыль, и улыбается мне. Улыбается, раскрыв пасть и высунув язык, слегка прижав уши, гордый и довольный собой.

Сказка о Микки (но не Маусе) (подстрочник, выполнен Галиной Федориной)

Микки был сторожевой собакой. Невысокий, но сильный и крепкий, породы «уличная превосходная». Интеллигентный, но не слишком и не в ущерб его решительности. Потому что известно, что мысль убивает действие. Эта собака была богатырем – ни один мускул на его морде не дергался при виде собак покрупнее, наоборот, он обращал их в позорное бегство к удивлению незнакомых с его храбростью присутствующих. Вообще – Микки был идеальной сторожевой собакой. А сторожевые собаки нужны всегда – и Раньше, и Сейчас, и Потом… Их работа – всегда быть верными своим хозяевам, охранять, что требуется и прогонять кого надо, то есть плохих. Сторожевые собаки есть в любом доме и в любом селе. Вот, например, почему когда-то говорили «село без собак (дословный перевод болгарского фразеологизма село без кучета, обозначающего проходной двор) – на съедение волкам (дословный перевод болгарского фразеологизма вълци го яли, обозначающего черт с ним, пропади он пропадом)»? Да как почему? Потому что в селе волков нет, все волки в городе. Шучу, только бы не обиделись горожане, что деревенских уже не осталось, а эту книгу кому-то надо читать… Не нужно бежать от образованности, а надо породниться с нею, стать близкими.

Ну так Микки был сторожевой собакой, хотя, когда он был щенком, ничто не предвещало ему такой карьеры в охранном бизнесе. Хотя кто Тогда знал об охранном бизнесе. Никто не слышал, тем более Микки. Иначе он точно был бы очень горд, если бы знал, что его деятельность это целый бизнес. В принципе он был гордым и внушительным, даже не зная этого. Но когда моя мать принесла его домой, он просто был маленьким мохнатым комочком с мышиной мордочкой. Настолько мышиной, что к нему так и напрашивалось имя Микки. Но он был похож только на самого себя и ни на кого другого. И признавал только своих хозяев и никого другого. Но и им он не давал приближаться к его еде – она принадлежала ему одному, и любая попытка помешать ему, могла бы закончиться неприятностями для нарушителей. Он был донжуаном этот Микки, и иногда он не возвращался домой днями и ночами. Где его носило, что он ел, где спал, какие препятствия и препоны ему приходилось преодолевать во имя любви – знал только он. Бывало, что он возвращался из последних сил и протягивался у входа – как лохмотья, обессиленный и как будто безжизненный… С оборванным ухом с запекшейся на нем кровью или с рваными ранами на шее – следы тяжелых битв самцов были более чем заметными. И даже ошеломляющими… Однажды Микки не ел и не шевелился целых два дня. Он даже не шевелил ушами. Вот и говорите теперь, что от любви не умирают. Микки на самом деле умирал от жестоких ран, полученных в любовных схватках. В это было невозможно поверить, но бедняга помирал, и нельзя было понять, стоила ли битва этого или он покидал этот мир напрасно. Однако на третий день, день воскресения, Микки, еле открыв глаза, мучительно, но дополз до своей миски с молоком. Так началась его очередная новая жизнь. С небольшого количества молока, как новорожденный, будто символично для начала.

Иногда моя мать говорила мне: «Собаки не умирают дома, они уходят куда-то, как можно дальше от дома и умирают так – спрятанные и незамеченные человеческим глазом. Чтобы не беспокоить своих хозяев, не причинять им страданий и не видеть, как беспомощны они в этот момент. И собаки, и хозяева. Безусловно, и для того чтобы не причинять им боль тем, что они не могут помочь». Так говорила моя мать. И когда ей пришлось в очередной раз лечь в больницу, я вспомнил ее слова. Я не верил, что она не выйдет оттуда. Она и раньше ложилась в больницу. Потом я узнал, что в то время как она медленно угасала в неоновом свете больницы, как мерцающее пламя догорающей свечи, той холодной декабрьской ночью, Микки всю ночь выл к ужасу соседей в маленьком городке. Он выл пронзительно, выл страшно и ничто не было в состоянии остановить его. Он выл всю ночь, и этот вой говорил всем, что идет что-то плохое, что-то плохое происходит. Он выл первый и последний раз в своей жизни. Утром он сбежал из дома и больше не возвращался. Его нашли ближе к вечеру – там, на холме, у подножия горы. Там, где он гулял с моей матерью и где бегал с высунутым языком вокруг нее. Там впервые я увидел, как Микки улыбается – с открытой пастью, высунутым языком, слегка прижатыми ушами, готовый к игре. Да, он улыбался, как человек, и каждый, кто увидел бы его в этот момент, понял бы это. На этом самом месте его нашли, свернувшимся калачиком, прикрывшим мордочку хвостом, как он всегда делал в холода. В холода, когда тепло – это жизнь, и оно так ценно…

В тот же момент, когда ушла моя мать, погас свет в глазах Микки. В 150 километрах от нее и в то же время – так близко к ней. Потому что верность есть верность и в жизни, и в смерти. Потому что Микки не хотел бросить мою мать одну, поэтому он обогнал ее и ждал в начале лунной дорожки, покрытой звездной пылью, ведущей к небу. И он шел с ней к звездам, виляя хвостом и победоносно оглядываясь – Микки всегда был горд собой, чего же еще ждать от этой столь необычной звездной прогулки. А когда они останавливаются, чтобы отдохнуть – ведь путь на небо долог – он сидит рядом с ней, бьет хвостом по звездной пыли и довольно чихает время от времени. Потому что он знает свое место и потому что собака-друг всегда нужна. И Раньше, и Сейчас, и Потом. Всегда нужен верный друг – и на этом свете, и на том. Верность нельзя заменить ни на что на свете – ни на этом свете, ни на том. Поэтому верность свободно входит в двери между разными мирами и никому даже не приходит в голову останавливать ее и спрашивать, куда она направляется. Я даже представляю, как ей открывают двери, любезно приглашая войти. Любому миру нужна верность, и любой мир радуется, когда струйка верности вливается в него. Верность-это уголок везде и везде он не достигает. Разве не так? Посмотрите вокруг себя и увидите.

Я, глядя вокруг себя и убеждаясь, что Микки больше нет, сразу понимаю, что верности в этом мире стало меньше. И хорошо, что, когда приходит вечер, я поднимаю взгляд к звездам и ощущаю, как мои глаза наполняются слезами. Знаете почему? Потому что Микки сверху виляет хвостом, поднимая звездную пыль и улыбаясь мне. Улыбается, с открытой пастью и высунутым языком, слегка прижатыми ушами, гордый и довольный собой.

Александър Урумов

ПРИКАЗКА ЗА МИКИ (АМА НЕ МАУС)

Мики беше куче-пазач. Нисък, но набит и здрав, порода “улична превъзходна”, но куражлия. Интелигентен, но не прекалено и не за сметка на решителността му. Защото е известно, че мисълта убива действието. И юнак беше това куче — хич и не му мигаше окото пред доста по-високи песове от него, та направо ги обръщаше в позорен бяг за учудване на незапознатите с храбростта му присъстващи. Изобщо — Мики беше идеално куче-пазач. А кучета-пазачи са нужни във всяко време — и Преди, и Тогава, и После… Работата им през цялото време е да са верни на стопаните си, да пазят каквото трябва и да гонят когото трябва, т.е. лошите. Кучетата-пазачи вървят с всеки дом и с всяко село. Ето например защо са казали хората — село без кучета — вълци го яли? Ами как защо? Защото на село вълци няма, вълците са в града. Майтап де, сега да не вземат да се обидят гражданите, че то селяни не останаха, а тази книга все някой трябва да я чете… Не трябва да се бяга от книжовността, а трябва да се сродяваме с нея, да ставаме близки.

Та Мики си беше куче-пазач, макар като малък хич да не му личеше, че му предстои такава кариера в охранителния бизнес. То Тогава кой ти знаеше за охранителен бизнес. Никой не беше чувал, камо ли Мики. Иначе със сигурност щеше да бъде много горд, ако знаеше, че неговата дейност си е цял бизнес. Всъщност той си беше горд и напет и без да знае това. Но когато майка ми го донесе вкъщи, той просто беше една космата малка топка с миша муцунка. Толкова миша, че направо си беше дошъл с името — Мики. Но приличаше само на себе си и на никой друг. И признаваше само стопаните си и никой друг. Но дори и на тях не даваше да пристъпят до храната му — тя си беше негова и всеки опит да бъде обезпокоен щеше да завърши с лека злополука за нарушителя. Беше любовчия тоя Мики и понякога по цели дни и нощи не се прибираше. Къде ходеше, какво ядеше, къде спеше, през какви препятствия и премеждия преминаваше в името на любовта — само той си знаеше. Имаше случаи, в които едва се прибираше и се просваше пред входната врата — проснат като захвърлена дрипа, отпуснат, безжизнен сякаш… С разкъсано ухо и засъхнала кръв по него или с раздрана кожа по врата — следите от тежките мъжкарски битки бяха повече от видими. Та и стряскащи даже… Веднъж Мики не яде и не помръдна цели два дни. С ухо не мръдна дори. Изглеждаше, че се беше предал. Кажете после, че от любов не се умира. Мики направо си отиваше от лютите рани в любовните схватки. Не беше за вярване, но береше душа, горкият, и никак не можеше да се разбере дали си е струвала битката или пък напразно си тръгва от тоя свят. На третия ден обаче, когато обикновено се случва възкресението, Мики с полуотворени очи и с мъка се довлече до паницата с мляко. Така започна един от поредните му животи. С малко мляко, като сукалче, като че символично за начало.

Понякога майка ми ми казваше: Кучетата не умират вкъщи, те излизат някъде навън, отдалечават се от дома си и така умират — скрити и незабелязани от човешко око. За да не безпокоят стопаните си, да не им причиняват мъка и за да не ги гледат те колко безпомощни са в този миг. И кучетата, и стопаните. Сигурно и за да не им причиняват страдание от факта, че не могат да им помогнат. Така ми казваше майка ми. И когато й се наложи за пореден път да влезе в болница, аз си спомних за думите й. Не вярвах, че няма излезе оттам. И друг път беше влизала в болница. После разбрах, че докато тя изгасвала бавно в неоновата болнична светлина, като мъждукащо пламъче на догаряща свещ, в оная студена декемврийска нощ Мики цяла нощ виел за ужас на съседите в малкото градче. Виел пронизително, виел страховито и нищо не било в състояние да го спре. Виел цяла нощ и този вой говорел на всички, че нещо лошо идва, че нещо лошо се случва. Виел за пръв и последен път в живота си. На сутринта избягал от вкъщи и повече не се върнал. Намерили го привечер — там, на високото, в подножието на планината. Там, където се разхождаше с майка ми и където тичаше с изплезен език около нея. Там за първи път видях как Мики се смее — с отворена уста, с изплезен език, с леко свити уши, готов за игра. Да, смее се като човек и всеки, който го погледнеше, можеше да го разбере. Там, на това място, го намерили сгушен на кравай, покрил с опашка муцунката си, както правеше в студено време. В студено време, в което топлината е живот и е толкова ценна...

В същия час, в който угаснала майка ми, угаснали очите на Мики. На 150 километра далеч от нея и същевременно — толкова близо до нея. Защото верността си е вярност и в живота, и в смъртта. Защото Мики не е искал да остави майка ми сама, затова е избързал и я е чакал край лунната пътека, покрита със звезден прах, която води към небето. И е вървял с нея към звездите, махайки с опашка и оглеждайки се победоносно — Мики обикновено е горд със себе си, та какво остава за тази толкова необикновена звездна разходка. А когато се спрат да си починат — пътят към небето е дълъг — той седи до нея, тупа с опашка в звездния прах и киха доволно от време на време. Защото знае мястото си и защото от куче-приятел винаги има нужда. И Преди, и Тогава, и После. От верен приятел винаги има нужда — и на този, и на онзи свят. Вярността не може да бъде заменена с нищо на света — и на този, и на онзи свят. Затова вярността минава свободно през вратите между различните светове и никой дори и не мисли да я спира и да я пита къде е тръгнала. Даже си представям как й отварят вратите и любезно я канят да влезе. Всеки свят има нужда от вярност и всеки свят се радва, когато струйка вярност се влива в него. Вярността е кът навсякъде и навсякъде не достига. Не е ли така? — само погледнете около себе си и ще видите.

Аз, като погледна около себе си и като видя, че Мики го няма, веднага разбирам, че вярността в този свят е намаляла. И добре, че, ако се случи вечер, вдигам поглед към звездите и усещам как очите ми започват да сълзят. Знаете ли защо? Защото Мики отгоре тупа с опашка, вдига звезден прах и ми се смее. Смее се с отворена уста и изплезен език, с леко присвити уши, горд и доволен от себе си.

Галина Федорина, Россия, город Москва

Оригинал опубликован здесь:  liternet.bg/publish28/aleksandyr-urumov/miki-ama-ne-maus.htm