Одна тень на двоих

      Девчушка была маленькая и по росту и по годам, как говорили старухи – соседки – мелкая, но бедовая. Жила она с мамой и бабушкой на окраине городка в небольшом домишке окнами на дорогу, по которой редко когда, грохоча, проезжали машины в город или из города. Зато часто на пыльной дороге можно было увидеть старьёвщика – китайца на старом ослике, впряжённом в ветхую тележку, такую же старую, что казалось, рассыплется на первой же ямке.

     Соседские мальчишки старьёвщика боялись, им чудилось, что он кричит: «Беру тряпки, галоши, детей нехороших!» А так как каждый из них знал за собой не одну проделку, то опасения их были реальны, другое дело, что никто никуда никаких детей не брал.

      Девочка старика не боялась по двум причинам. Во–первых, она не считала себя нехорошей. Во–вторых, она и старик были друзьями. Все, даже мама и бабушка удивлялись этой странной дружбе. Девочка в жару всегда приносила старику кружку холодного компота или кваса, а он, присаживаясь отдохнуть в кружевную тень акации или шелковицы, рассказывал девочке то ли сказку, то ли историю своей жизни, угощал её «тянучкой» или лакричной палочкой, иногда дарил ей воздушный шарик, который мама потом надувала к празднику. Они, старик – китаец и девочка, удивлялись схожести их имён: старика звали Ань Ень (а может быть, ей так казалось), а её Анной. А называли все по разному. Бабушка — Анечкой и Анюткой – незабудкой, мама – Анютой и Аннушкой, а «в серьёзных случаях» Анной. Соседские мальчишки Аней и Анькой, а после фильма «Чапаев» — Анкой. Ко всему прочему, Девочка узнала, что ещё её могут звать Нюсей, Нютой, Нюшей и даже Нюрой! Ей очень нравилось своё имя, особенно то, что Анна и с начала и с конца говорилось, читалось и писалось ОДИНАКОВО!

    Бедовой её считали потому, что она ничего не боялась: смело брала в руки дождевых червей, когда мальчишки копали их для рыбалки, ловила лягушек, бабочек, стрекоз и даже пчёл, чтобы посадить их бабушке на больное колено. Однажды перевязала лапу здоровенному соседскому псу, когда он её где – то поранил, а дома никого не было. Аня забинтовывала выстиранной бабушкиной косынкой, а пёс, которого все боялись, в благодарность лизал её в смуглую горячую щеку.

     В их маленькой семье у девочки были свои маленькие, по силам, обязанности: полить цветы, протереть пыль, вдеть нитку в иголку, вымыть посуду – ведь даже после обеда семьи из трёх человек посуды было не так уж и много. Хотя бабушка, смеясь, иной раз говорила: «Вон нас сколько, ну–ка, посчитай – две мамы, две дочки да бабушка с внучкой!» Аня загибала пальцы и вслух считала – не сходилось никак – получалось шесть, а в комнате их всего трое!

    «Как три девицы?» — спрашивала она. «Нет, — говорила бабушка – как три царицы!» И объясняла внучке, что её, бабушку, зовут Елизавета, дочку, то есть маму девочки – Екатерина, а саму девочку Анна. Оказывается, когда–то, давным–давно в нашей стране были царицы с такими именами! «Вот подрастёшь, пойдёшь в школу и из «Истории» всё узнаешь!» — сказала бабушка. И маленькой Анечке так хотелось подрасти побыстрее!

    Хуже стало после переезда в небольшой соседний посёлок, куда маму перевели работать, а бабушка «дорабатывала» до пенсии в их родном городке. Посёлок ещё не отстроился, ребят постарше возили в школу в город, а с малышами устраивался кто как мог – детского сада ещё не было.

     Пока мама была на работе, за Анюткой присматривала соседка, одинокая старушка, дети и внуки которой жили далеко, и она за небольшую плату (добавку к пенсии) согласилась « присматривать».

    «Присмотр» состоял в том, чтобы Аня не убегала на речку, про текавшую через посёлок, и манившую к себе неудержимо звонкой мелодией журчащей по камешкам воды, и самими камешками – такими гладкими, разной формы и цвета, которыми так интересно было делать «лягушку» — ловко кинуть плоский камешек так, чтобы он летел и подпрыгивал по воде, чем большее число раз, тем лучше, победителем считался тот, чья « лягушка» допрыгивала до другого берега неширокой речки. А ещё в речке водились рыбёшки, такие маленькие, но вёрткие, что ни за что не поймать, хотя сновали они у самого берега.

    Вторым пунктом «в присмотре» стояло вовремя накормить ребёнка. Ну, с этим никогда никаких проблем не было, так как и старушка, а за ней и Аня, считали достаточным выпитого с куском хлеба компота или молока. Почему–то об оставленных мамой для Ани котлетах или нарезанном кусочками мясе соседка «забывала», а девочка стеснялась ей напомнить.

    После обеда старушка обычно отдыхала, то есть спала, и Аня получала полную свободу – тут тебе и речка с камешками и мальками, и лазанье с мальчишками по заборам, и катание на качелях! Назывались они « гигантские шаги» — в землю был врыт высокий гладко обструганный столб с укреплённым наверху каким – то вертящимся приспособлением с привязанными к нему длинными толстыми верёвками с петлями внизу – сидениями. Чтобы раскачать качели, нужно было, сидя в петле и держась опять – таки за неё, одной ногой отталкиваться от земли, причём толчок должен быть сильным, чтобы ускорить движение. Хорошо, если ещё рядом кто–нибудь постарше, выше ростом…

    Но Аня была «мелкая», ногами до земли не доставала, и даже если удавалось взобраться в петлю, то уж раскачать никак не могла. «Покатать?» — спрашивал прохожий, девочка в ответ молча кивала, пробежав несколько кругов, тот шёл по своим делам. А счастливая Аня неслась по воздуху, замирая от сладкого ужаса, видя как далеко внизу, как ей казалось, мелькают земля, кусты, скамейки… Страшно весело, вернее – весело и страшно, а ещё точнее, страшно, но весело!

    Однажды, не удержавшись, Анюта свалилась с качелей и разбила коленки и локоть. Мужественно выдержав осмотр, пока врач щупал, сгибал – разгибал ей ноги и руку, а потом ещё и обработку и перевязку, девочка переполошилась только тогда, когда услышала, что переломов нет и до свадьбы заживёт. Как до свадьбы – это же так долго?! И лето закончится, и листья облетят… А речка – зимой замёрзнет, а там же рыбки?!

    Но делать было нечего, пришлось сидеть дома «под присмотром». А чтобы Аня не приставала с вопросами, не просила почитать или рассказать сказку «Смотритель» придумала вот что. Однажды, когда в сумерках погас свет, старушка зажгла керосиновую лампу, на потолок и стены легли блики и тени, девочка с интересом оглядывала изменившуюся комнату и вдруг застыла, побледнела, и без того большие глаза стали огромными — по стене двигалось что – то большое и непонятное. Это что – то не могло быть живым, ведь в комнате их было всего двое – она, Аня, и старушка – соседка, «смотритель».

    Оглянувшись на старушку, девочка увидела, что та спокойно пила чай, а повернувшись к стене, заметила, что это что – то стало как будто больше и подвинулось к ней ближе! От страха Анечка громко закричала. В это время в комнату вбежала мама, бросившись к испуганной дочери, обняла её со словами: «Что ты, родная моя, это всего лишь тень, не бойся!» А потом взяла из рук растерявшейся старухи гусиное крыло, тенью которого та пугала ребёнка, и изломала его. Мама бывала решительной, иногда.

   Аня успокоилась. Им вдвоём с мамой ничего не страшно! У них всё было на двоих – зонтик от дождя, ключ от их комнаты, даже билет в кино мама брала один на двоих и держала Анечку на коленях. А тут, подумаешь, какая – то тень, одна тень на двоих. Справимся, уже справились!

     А «смотритель» больше за Аней не присматривала, Анечка пошла в открывшийся детский сад.