Моё политическое кредо
Сегодня я совершила ужасный грех. Я украла журнал. Не представляю, что на меня нашло? Обычный и простой журнал. Мы гуляли с моей дорогой подругой по Кузнецкой улице. Перед нами шел мужчина и случайно выронил его. Прекрасным и юным барышням не пристало поднимать чужие вещи, но я не удержалась, тем более, в знойный полдень на улице не было ни души и наши белые ситцевые зонты прикрывали лица. Кажется, нас никто не разоблачил. В тот момент я почувствовала, что свободу можно подержать в руках. Сделав мою милую подругу соучастницей преступления, я подняла печатный и немного помятый рулон. Это был «Москвитянин». Тот самый журнал, который я видела у отца в кабинете, на столе. Там я бываю редко, папа´ сердится, когда ему мешаю, а присутствие моего старшего брата ему очень даже импонирует. Я все понимаю, ведь девушкам не нужно заниматься серьезными размышлениями и разговорами.
Но тот журнал очень меня заинтересовал. Нередко мне приходилось быть свидетелем ярых споров об особенностях русского духа, о самобытности нашего государства. И «Москвитянин» казался мне тогда, ответом на все вопросы. Подруга даже не стала заглядывать в желтые листы, когда мы оказались дома и незаметно прошли в мою комнату, и занялась вязанием, которое в тайне прятала от гувернантки, считавшей, что «это не для дворянских кровей, имевших и без того шаткое положение в связи со слухами об отмене крепостничества».
Прочитав несколько воспоминаний из статей Константина Аксакова, Ивана Киреевского я осознала, чем так важен был этот журнал. Мне так близка идея о самобытности и исключительности русского народа, несмотря на то, что меня и воспитали на французский европейский манер. Мы другие, мы живем своей жизнью, совсем не как в Европе, о которой так любят говорить. У нас есть крепостные, которых мне очень жаль. Моя тетушка, я так называю женщину, что следит за чистотой в доме, хоть она таковой и не является, искренняя и добрая женщина, которая вряд ли встретиться в другой стране. Она привыкла все делать сама, своими силами, и я люблю так делать. Иногда я задумываюсь, а что будет, если дать «вольную» крестьянам как пишут в одной из статей? Мы станем жить иначе, на равных и будем сами по себе: сами убирать, готовить, иметь твердую кожу на руках и самостоятельно воспитывать детей. Это прекрасно, я в восторге, а папа´ этого страшится, ему непривычно шаткое положение дворянства. Что поделать, если нравится мне в крестьянах другое отношение к жизни, суровый взгляд и каждодневные испытания, из-за которых хочется жить и трудиться, а не воспитывать в себе безупречные манеры и сидеть в широких креслах?
Что нас все-таки способно объединить? Православие, как верно пишут в «Москвитянине». Еще больше убедилась в том, что церковь – это нечто отдельное от государства, но способное объединить власть и народ в одно целое. Почему? Потому что я верю в чудо, брат верит, и гувернантка, и подруга тоже верят – православная вера объединяет нас. И объединит.
Кажется, мне не удается соблюдать правила. Наверное, за кражу журнала по закону меня стоило поймать с поличным и посадить в камеру с крысами. Но исполнение закона в нашем государстве слабое, что оказывается на руку таким мелким воришкам, как я, и более крупным, как те, что выносят все из домов, включая огромные картины, оконные рамы и полы. Возможно ли в нашей стране соблюдение Свода законов Российской Империи? Да, если дать людям права и свободы. Будем ли мы похожи тогда на Европу? Нет, может, станем чуть культурнее. Мы слишком самобытны и хитры, чтобы следовать закону. Кажется, у нас есть особые знания, которые помогают закон обойти. Это проще сделать, когда закон совсем не знаешь, что и происходит среди нашего малограмотного общества, непонимающего правовые слова и не имеющего своих прав.
Оказывается, все это время, до открытия украденного мной журнала, я чувствовала себя одной из представителей этого большого, приятного сердцу круга славянофилов. Их идеи, направленные на перемены, которые будут завоеваны ни без труда, я уверена в этом, однажды воплотятся в жизнь. Возможно, когда-нибудь, я смогу признаться в существовании этого текста, который хочется назвать на модный манер «эссе´», что придумал еще Мишель Монтень, не только самой себе, но и отцу. Смогу выразить свое слово свободно, может, даже в кругах единомышленников или на странице журнала, свободного от царской цензуры. Да, я знаю, что она существует, может, меня сожгут когда-нибудь на костре, как сильную Жанну-д’Арк, как девушку, которая была другой, со своими славянофильскими взглядами, и даже тогда я останусь при них.
Эссе´ самой себе и о себе, июль, 1845.