Приглашаем к открытому обсуждению!

Уважаемые участники Литературного клуба! 

Сегодня у нас интересное и несколько необычное обсуждение.

Автор, представивший довольно объёмный текст, с которым вам предстоит ознакомиться, просит вас в первую очередь ответить на два конкретных вопроса:

1) является ли этот текст литературой?
2)  если является, то по каким техническим признакам это было определено; если не является, то каких технических признаков ему не хватает, чтобы быть полноценным литературным произведением? 

Возможно, при прочтении у вас возникнут какие-то ассоциации или ощущения, связанные с жанром, в котором написан данный текст. Делитесь ими тоже.

Позже автор присоединится к обсуждению и раскроет, надеюсь, идею своего творческого проекта.

Итак, читаем и комментируем:

«ЗАДОХЛИКИ»

1

Я всю свою жизнь искал «точку опоры», и когда нашел, обнаружил, что она всегда была со мной, с самого раннего детства (а может быть еще раньше) во сне и наяву, в сознании и подсознании; в реальной жизни и в мире мною воображенном. Просто я не знал, что она и есть моя искомая «точка опоры». Потому что не знал, как ею пользоваться. Теперь, когда знаю, нужно еще выучиться делать это. А коли научусь, то «точка опоры» автоматически превратится в «точку сборки», которая так же автоматически развернется в целую жизненную систему, своего рода культуру. Не знаю, правда – великую с потенцией вобрать в себя народы и континенты, а то и все человечество; или частную, индивидуальную — культуру для меня одного. Но знаю точно – в ней и будет мое спасение, когда я выскажу её судьям на Страшном Суде.

Осознание «точки опоры», ставшей враз, как разжимающаяся пружина, перерастать в «точку сборки» – пришло, как и всякое озарение, негаданно. Можно даже сказать, оно само по себе выпало в осадок из обуявшего меня чувства вины. Могу только добавить – жгучего чувства вины, граничащего с острой досадой. Но, а если на это событие посмотреть со стороны – пустяк пустяком. Особенно для бывалых огородников – каковое для них обычное дело, что сплошь и рядом практикуется в культуре любительского огородничества.

2

Это были два «задохлика» (буду называть их так), два кустика помидорной рассады, затерявшихся среди сорняков, что прытко выросли между мешками с плодородным грунтом, в которых даже поздние огуречные посадки уже выпустили длинные усики, а некоторые даже обвились вокруг шпагатной шпалеры. И вот эти же два забытых мною помидорных кустика в тонюсеньких самодельных стаканчиках, чуть толще моего большого пальца, враз напомнили мне туго запеленованных младенцев, оставленных без воды и пищи на произвол судьбы. Грунт в стаканчиках был высохшим: твердым, как придорожный камень. А сами ростки – вялыми и желтыми, словно преждевременно состарились. Вообще-то это трагедия, когда старость, а за нею неминуемая смерть наступает, когда по идее и детство не должно было закончиться.

По всем канонам любительского огородничества я эти два помидорных ростка должен был лишить жизни еще в начале января. Поскольку высадил их, чтобы проверить на всхожесть заготовленные мною самостоятельно семена. Они быстро проклюнулись, высунув крохотные белые ростки из створок семечки, как новорожденные цыплята пробивают клювиком скорлупу изнутри яйца. Взошли – и слава богу – свою миссию выполнили… Но я не стал их выкидывать. Я все же больше поэт, чем огородник: для меня всякий новорожденный младенец, человеческий или звериный, а также проросшие помидоринки — равноценные и равновеликие жизненные формы. Не я им давал жизнь и не мне её отнимать. Я смастерил «задохликам» что-то вроде люльки: вырезал из тонкой подкладки под ламинат. Склеил скотчем два стаканчика, наполнил оставшимся с прошлого года первоклассным грунтом, и высадил в них проклюнувшиеся семечки. Они довольно-таки напористо взошли, раскинув сочные плоские семядольные листочки на достаточно толстом стволике. Я поставил их на подоконник, чтобы им было побольше света.

3

Но когда настало календарное время высадки основной рассады, я все свое внимание и время естественно стал отдавать ей. А два «задохлика» как бы отошли на второй план. Но ведь, чтобы рассада развилась в полноценное растение, она не должна замедляться в росте. А у этих естественный рост замедлился, а в дальнейшем и вовсе приостановился по причине тесных для корневой системы горшочков. Отобранную, перспективную, рассаду я пестовал: удобрял, и по мерее необходимости пересаживал в бОльшие емкости. И когда пришло время высадки её на огородные грядки, она вымахала, дай боже! А вот эти два «задохлика» остались такими, какими были, максимум величиною в трехнедельную рассаду, хотя с момента её прорастания прошло четыре с половиной месяца… Тем не менее я их тоже вместе со всей выращенной в домашнем «инкубаторе» зеленью перенес на огород для закалки. Поначалу, понятное дело, разместил в самодельный парник, сшитый из спандбонда, затем, когда потеплело и миновала угроза возвратных заморозков – стал распределять на постоянное «место жительства». Элитной рассаде отвел лучшие места, но и для той, которую должен был выбраковать, отыскал место. Всему, что выращивал дома, дал возможность продолжать жизнь и на огороде.

…И только, наверное, через неделю заметил, что не высаженными остались только два несчастных «задохлика». Я их в самом начале отложил в сторонку, как неперспективных, и напрочь про них позабыл в посевной суете. И когда случайно обнаружил, сердце моё больно сжалось: подумалось; какая несчастная у них судьба. И все по моей вине, из-за моей неуемной страсти экспериментировать, а в данном случае с живыми существами. Почему-то на ум пришло стихотворение Некрасова о несжатой полоске. Я бросился спасать положение. Хоть и с трудом, но нашел-таки два свободных места, хоть и на разных грядках, но все же напротив друг друга. Одно хорошо, что не пришлось разлучать их. Удобрил лунки, обильно полил талой, специально нагретой водой, и в эту жижу можно сказать воткнул сухие комочки земли, которые легко вынул из стаканчиков. Собственно, и земли то там почти не было – одни переплетенные между собой тонкие корешки, высохший комок переплетенных помидорных корней. Пересаженные в открытый грунт ростки сразу же бездыханно полегли на землю. Я искренне попросил у них прошение. А затем дал ответ и самому Богу: мол, да, виноват перед ними и перед Тобой, но сейчас-то сделал все, что мог сделать. А потом обратился к Нему напрямую: «Теперь их жизнь в твоих руках, Господи. Сделай так, чтобы они ожили. А ежели они и в самом деле погибли, то воскреси их, как сын Твой Иисус воскресил Лазаря.»

4

На третий день мои «задохлики» оправились, набухли и выпрямились, а затем пошли в рост: появились новые, и теперь уже сочно-зеленые листочки, стебельки потолстели, сделавшись, как и должно, упруго-хрупкими. Возникла надобность сделать им подпорку. Через три недели это были уже полноценные помидорные кусты. Правда, на пару с половиной месяцев отстающие в развитии от элитных кустов, которые к тому времени ни только дружно зацвели, но и завязали быстро увеличивающиеся в размерах зеленые плоды. Тем не менее, я был рад, что «задохлики», преодолев запредельный стресс, связанный с обезвоживанием, и, как мне грешным делом думалось, побывавшие в плену клинической смерти – вернулись к жизни. «Ну, вот, — облегченно подумал тогда я, — пусть хотя бы поживут в свое удовольствие…»

К тому же, словно Сам Господь сжалился над ними, и послал для «южных» (любящих тепло) культур, к каковым относятся помидоры – невиданно благоприятное лето. На огороде всё жадно внимало теплу: огуречные лианы прытко расползались по шпалере в разные стороны и соревновались, кто большее завяжет огурчиков. Баклажаны и перцы вымахали до полуметра высотой и обильно цвели. Я едва успевал их опылять, потряхивая за основание стеблей, чтобы осыпающаяся созревшая пыльца оседала на пестиках других цветков. Сорняков у меня практически не было, потому как я с осени покрыл грядки (замульчировал) черным спандбондом. У меня оставалась только одна забота – своевременно поливать, и, понятное дело, «задохликов» в первую очередь. Я только и делал в те жаркие дни прекрасного лета, что поливал огород вручную, и загорал раздетым до плавок, раскинувшись в удовольствие на шезлонге. Поливал и загорал. А когда становилась совсем уж жарко, и пот назойливо разъедал глаза, обливался и сам…

Благодаря прекрасным погодным условиям «задохлики» вытянулись в полноценные помидорные кусты и зацвели-таки. Но зацвели, когда я с элитных кустов срывал уже бурелые плоды. А зеленые, но технически спелые – жарил на сковороде, предварительно обильно обмакнув их в кляре. Изысканное, скажу вам, это блюдо жареные зеленые помидоры – завтрак аристократов.

5

Бог подарил жизнь моим огородным растениям, а я создавал благоприятные условия, чтобы они могли жить на моих грядках: оберегал от похолодания и обильных дождей, от сорняков, вредных насекомых и болезней. Я делился с ними собственной жизнью. Моя жизнь усиливала их жизни. Без меня они бы не выжили. Но и я сам жил ради них. И вовсе не для того, чтобы собрать в конце концов урожай (это для меня вторично). Все, что мною выращено, вполне можно купить на рынке, у тех самых частников: денег на такие покупки имеются. Мне нравится, очень нравится именно жить ради растений. Может быть тут сказывается какой-то глубинный комплекс, своего рода замещение, потому как у меня нет объективной возможности жить так же на полную мощь своих возможностей, так же самоотверженно, с полной отдачей, на пределе своих жизненных сил и, не убоюсь этого слова, вдохновенно — жить ради людей. Но как знать, как знать, может быть живя ради растений, я в глубинной сути своей живу и ради людей.

Может быть огород – это развернутая метафора какого-то человеческого социального образования, вроде некой человеческой культуры, нуждающейся в повседневной опеке и заботе, без которой этой культуре не выжить. А два «задохлика» как-то незаметно превратившиеся в моих любимчиков – это два поэта, поначалу беспомощных и ранимых, но с фантастической, как уже убедился, жаждой жизни. И обеспечивая им жизнь в суровых для них условиях, я пусть даже пока только в самом себе, создаю душевную культуру реальной заботы о ближнем, в которой души поэтов будут цвести и плодоносить, как мои любимые огородные растения. Абсолютно уверен, что эти два «задохлика» пишут гениальные стихи, и даже читают их мне, когда я к ним заботливо наклоняюсь, чтобы, скажем, подвязать их склонившиеся под тяжестью набирающих вес плодов ветки к шпалере. Только я не знаю их языка. Может быть — ПОКА не знаю… Впрочем, возможно, и знать то его нет надобности: поскольку читают они мне стихи, как говорится душа в душу. Когда и слов никаких не нужно. Слова, возможно, появятся потом, когда стихи «задохликов», словно брошенные в ухоженную землю зерна, прорастут уже моими собственными стихами. Возможно, это будет художественный перевод их стихов на мой родной русский язык. По крайней мерее, я этого не исключаю, и, признаюсь, жду, когда это произойдет.

6

Самая страшная болезнь томатов – фитофтора: она подобна чуме: споры её, образно говоря, вырастают из сырости и относительно низкой температуры. Пасмурная погода, затяжные дожди, превращающиеся порой в беспрестанно падающую с небес водяную пыль. Даже росы, выпадающие холодными ночами прямо из воздуха на зеленые сочные лепестки – являются приютом, а то и целым лежбищем спор фитофторы. Внешне росинки, конечно же красивы, особенно, когда блестят по утру на солнце, как ограненные алмазы в изумрудно-малахитовых перстнях… И распространяется зараза фитофторы чуть ли ни молниеносно: за пару дней может уничтожить все помидорные посадки. Особенно эта тотальное бедствие настигает дачников, так называемых, выходных дней. Нарадовавшись вдоволь дружным цветением и завязыванием плодов, а то и началом созревания, они оставляют дачные грядки до следующих выходных. А вернувшись через пять дней, видят, что все помидорные стебли — черные, а листья — сморщенные поникшие. И самое страшное, плоды, зараженные фитофторой, хоть и с незначительными признаками гниения, хранению, а, следовательно, дозреванию, как здоровые помидоры – не подлежат. Они разлагаются, загнивая быстрее, чем успевают дозреть.

Фитофтора – скорая и преждевременная смерть помидоров. Но именно фитофтора позволила мне заметить невероятную жизненную волю (стремление к жизни) у этих хрупких, и по сути дела беззащитных растений. Когда я впервые столкнулся с этой напастью, обратил внимание на один куст: он был почти черный, словно обгоревший, а главный, чуть ли ни обугленный стебель выпустил совершенно здорового пасынка, и тот в свою очередь, как ни в чем ни бывало выпустил цветочные бутоны. Расцвести, конечно же, он не успел бы: фитофтора уже к вечеру, в крайнем случае, к утру нагнала бы его и сожрала, как говорится, с потрохами. Но каков дерзкий вызов неминуемой смерти: все тело съедено ненасытным монстром, а крохотный росточек от него еще может расти и даже собирается расцвести… Я тогда прибегнул к отчаянному средству — срезал росток у основания и поставил его в стакан с водой. Он на мое удивление и к моей детской непосредственной радости и, признаюсь, к злорадному по отношению к фитофторе удовлетворению ни только не завял в стаканчике, но и вскоре пустил белые корешки. Со временим я его высадил в открытый грунт, предварительно тщательно обеззараженный от фитофторы. Кустик пошел в рост и вновь зацвел, и даже завязал плоды. Правда, вызреть они хотя бы до технической спелости не успели – наступила осень… Но после того случая я стал относиться к томатам чуть ли ни с религиозным благоговением, как индусы относятся к священным коровам.

7

Я научился защищать помидорные грядки от фитофторы: нашел управу на эту помидорную пандемию. Проводил профилактические мероприятия, а когда проклятая помидорная чума обжигала-таки до обугливания своим смертоносным дыханием нежные стебли и хрупкие листочки – лечил, пресекая в зародыше разрастание этой болезни. Я перешерстил весь интернет в поисках самого действенного лекарства. Им, конечно же, оказалась так называемая, «химия». Дачники-любители стеной стоят против всякой «химии». Они – за экологически чистую продукцию (без какой-либо химической примеси) Тут не может быть спора: экологически чистая продукция – безусловно лучше и главное полезнее для питания. Но я-то ведь выращиваю помидоры, чтобы дать им возможность пожить на моих грядках. Я к ним отношусь, как к людям, как врачи относятся к пациентам, когда лечат их, приписывая эффективные лекарства, которые в подавляющем большинстве своем – и есть «химия». Так почему же людей можно лечить «химией», а помидоры нельзя? Слышу возражение: а людей люди не едят, как едят помидоры. Да, это так, но ведь и ученые, разрабатывающие лечебную «химию» — не лыком шиты. У каждого лечебного химического препарата – свой, так называемый, срок ожидания – время естественного распада вредного для человеческого здоровья химического элемента, после которого он перестает быть таковым, и продукция, обработанная им, вновь становится экологически чистой. Относительно чистой, понятное дело.

Я уже несколько лет подряд опрыскиваю помидорные кусты в профилактических и лечебных целях этими препаратами. И помидоры, если и заболевают, то их болезнь не перерастает в пандемию…. Признаюсь, что особенно тщательно в этом году я опрыскивал «задохликов». Мне все время казалось, что они ослаблены, и более других подвержены инфекции. И они не болели: я не заметил на них ни одной обожженной точки: ни на стеблях, ни на листочках. А завязавшиеся на них плоды все увеличивались и увеличивались, обогнав даже по весу плоды на элитных кустах. И уже казалось, что к финишу (завершению огородного сезона) они, как тренированные скакуны на ипподроме, придут вровень (головой к голове) с лидерами. Но тут произошла еще одна напасть, перед которой я оказался беспомощным: осень негаданно наступила на месяц раньше обычного срока, и в одну из холодных ночей температура воздуха опустилась ниже нуля. Этого было достаточно, чтобы помидорные листья омертвели и поникли. Но и тут «задохлики» показали свой героический характер. Они прикрыли умирающими листьями свои плоды, оберегая их от заморозка, как оберегает растительная мульча или укрывной материал. Я абсолютно уверен, что, если после этого случая вернулась обычная погода и продержалась как всегда до середины октября, то даже эти помидорные кусты оправились, и даже выпустили новые ростки-пасынки. Но, увы, осень оказалась гораздо холоднее обычного: такого холодного сентября по мнению синоптиков не было лет семьдесят. Тем не менее, у помидорной культуры есть великолепная особенность – её плоды могут созревать самостоятельно, то есть – продолжать жить, но уже собственной автономной жизнью, даже будучи сорванными с куста.

8

Мои «задохлики» поступили, как благородные красные лососевые рыбы, которые, отметав икру, стремительно стареют и умирают естественной смертью. Но умирают они поодиночке, чтобы возвратиться в жизнь многократно увеличившимся потомством, чтобы из одной умершей рыбы получились тысячи тысяч молодых и сильных рыб… Я оставил самый крупный и по внешнему виду совершенный плод «задохлика» на семена: растение с такой неуемной жаждой жизни и с такой способностью выдерживать запредельные для растений препятствия – достойны возвращаться в жизнь в следующих поколениях. Но все же самый главный и ценный для меня плод они взрастили в моей душе. Не знаю, то ли моему подсознанию удалось таки перевести стихи, хотя бы на уровне подстрочника, которые они мне подспудно читали, когда я вступал с ними в прямой душевный контакт. То ли Сам Бог, наблюдая с небес за нашей с «задохликами», не убоюсь этого слова, завязавшейся взаимной любовью, решил, что я дозрел до такого озарения, и ниспослал мне его.

Но я как-то враз понял ТО, над чем неотступно думал все последние годы и особенно бессонными ночами. Вот это парадоксальное озарение: «Мир наш катится в тартарары по причине нравственного одичания. Мы, люди, произошли от зверей, и теперь возвращаемся в звериность. Ныне не культура, не вера движет нами, а — звериные инстинкты, самый главный из которых и, пожалуй, самый погибельный, более того, его можно даже назвать могильщиком человечества – это инстинкт разделения всего и вся на «своих» и «чужих». А «чужие» так же инстинктивно вызывают отторжение, сопровождающее агрессией… А потому «чужих» нужно изгонять из своего жизненного пространства; убивать, или в лучшем случае, оставляя их живыми, демонстрировать над ними безоговорочное психологическое (личностное) превосходство, как скажем к людям не высшей (неарийской) расы.»

Мне открылось, как можно, хотя бы теоретически решить эту проблему. Нужно преодолеть в своей душе пласт звериности и погрузиться в свое естество еще глубже, к своим первоначальным истокам. То есть, попросту говоря, как бы это ни прозвучало парадоксально – стать растением. Ведь даже исторически флора (растительный мир) первичнее фауны (животного мира). Да и животные по сути дела – те же многоклеточные организмы, как и растения. Более того, животные – это как бы вывернутые наизнанку растения: корни их располагаются вокруг кишечника, а крона с листьями – в легких. Но самое главное, и для меня принципиальное отличие – у растений нет разделение на «своих» и «чужих» Растения ни с кем не враждуют, и они не нацелены уничтожать «чужаков» в своем жизненном пространстве. А при случающихся неблагоприятных жизненных условиях (без которых немыслимо вселенское развитие) реагируют усилением своей собственной жизненной мощи. Растение в отличие от животных не намерены враждовать с «чужаками», а все свои жизненные силы сосредотачивают на прорастание этого, пусть даже и неблагоприятного пространства. Ярчайший пример — хрупкие и беспомощные на вид ростки прорастают асфальт. ПРОРАСТАНИЕ вместо АГРЕССИИ – вот основа новой, по крайней мере, для меня, Культуры Растений, в которой нам, людям, следуют жить.

Но это одновременно – есть та моя искомая «точка опоры»», которая теперь, надеюсь на это, должна начать превращаться и в «точку сборки».