Сказки забытого леса. Глава 1. Кирюха

Беспокойный сегодня Кирюха, все шуршит и стучит. Это он специально, показывает, кто в доме хозяин. А я и не спорю, обидчивый он сильно — напакостит, если не по его. Его я не сразу признал — дом старый, и пока мне достался, долго нежилым стоял, лет десять. Вот и захирел, ослаб Кирюха, никак ему без людей нельзя. Он уж и уходить собрался, да жалко дом бросить, хорош больно, столько в нем уютных потаённых местечек — и на чердаке, и в кладовке, и в мастерской, где шкафчики да полочки. Раздолье! Кирюха — домовой строгий, мышей в страхе держал, чтобы в комнаты ни-ни! Из подполу не выпускал. Да ослаб от тоски и одиночества — мыши и распустились, в комнаты забегать стали. А как вселился я, ожил Кирюха, все за мной следом ходил, одобрительно половицами поскрипывал, да не замечал я его. «Какие домовые? Сказки все!» — так думал, услышав скрип и потрескивания непонятные.

А Кирюха счастливым стал, жилец у него, — и он гордо посматривал на соседний дом, где жила старенькая одинокая больная соседка. Тамошний домовой исстрадался весь, за неё переживая. «А мой, вон какой — шустрый!» — бормотал довольный Кирюха, с трудом успевая за мной. А я все в хлопотах обустройства по дому что-то чинил, а то и выбрасывал под неодобрительным взглядом Кирюхи. Не понимал он моего расточительного легкомыслия — столько выбрасывать! А когда я топором старый дубовый платяной шкаф ликвидировал, Кирюха обиделся, но ненадолго. Я люблю столярничать — сделал кровати-топчаны из досок, постелил матрасы, и, опробовав их, Кирюха растаял, подобрел и взял привычку кувыркаться на них, скукоживая покрывала. А я все не замечал его.

Дни шли, месяц за месяцем, и как-то зимой, когда вечера долгие и дел почти никаких — печку топить да снег убирать, почувствовал я его.

В тот день холод жуткий стоял, звенел морозом. А он на печке сидит, на меня смотрит и рожи смешные строит. Человек — не человек, и зверь — не зверь. Описать никак не смогу! Он как-бы в дымке весь, как будто фокус не навёл. Но глаза… Ох, и пройдошистые! Они не пугали, нет. Они смеялись! Он понял, что я его вижу, — и рожицу мне страшненькую! А глаза-то добрые, весёлые! «Кто ты?» — спросил. «Кирюха, ― говорит. — Живу я здесь!». Так и познакомились.

Видел его редко. Только расслабившись и мысли отпустив, начинаешь видеть его — и то нечётко. А хорошенько — только дремая. Глаза хоть и закрыты, а его видишь. Смешной он оказался — похож на Карлсона, только без пропеллера. «А зачем мне пропеллер? — удивился Кирюха. — Я и так — куда хочу!» И в то же мгновение уже скрипел чем-то на чердаке. Обидчивый. Да… Подшутить над ним нельзя! Как-то пробовал, так он валенки спрятал! Еле упросил вернуть! Только я один знаю о нем, мои приезжают — он прячется, и никак его не вытащить. А как уедут гости — он выходит и бродит за мной, поскрипывая. Чую его, и покойно слышать скрип его — успокаивает, все же не один я.

Опять зашуршал, затрещал чем-то! Да что же это с ним сегодня? Давно уж спит в это время. Опять скрипит. И ветер на дворе поднялся, ставнями окон стучать начал, воет как-то жалобно, просяще. В соседнем дворе собака прям выть начала. «Что-то неладно, — подумалось мне, — может зверь к дому подошёл, бродит?». А собачий лай уже в жалобное повизгивание. Страшновато, однако, леса вокруг, глушь. И Кирюха, прям сам не свой, не отзывается и все скрипит сердито.

И отчего ему тревожиться подумал, спускаясь с печки. Пошлепал босыми ногами по холодному полу. С тёплой печки оно и даже в удовольствие. Посмотрел в окно, белым бело водоворот крутит ветер: „кого там носит?“ Но напрасно всматривался. Может чего и есть, но выходить из дому в метель не хочется, да и что я там увижу.

— Ну и долго ты там скрипеть будешь — сердито обратился к потолку.

Притих. Молчит. А метель с новой силой взвыла охрипшим ветром и закашлялась хлопьями снега в окно. Ставни и вовсе на дробь перешли. “Не сорвало бы». И как бы услышав меня, Кирюха отозвался:

— Гость непрошенный к нам просится, не пускаю, нечего ему тут делать, пускай к себе в лес заворачивает.

— Да что же за гость такой, — удивился я, — в такую-то погоду, да и ночь на дворе?

— Этого вам людям знать не положено, наши дела это, — заважничал Кирюха, — но тебе скажу. Леший к нам ломится, а я не пускаю. Тут моя сила. Пущай он в своем лесу за порядком следит, вон звери распустились, по сёлам курей таскают, людей беспокоят.

— Да что же ему надо от меня? — Спросил, все ещё не веря в такую чертовщину.

— Да ты ему без надобности. Переживает он. Измаялся весь. Со мной вот хочет посидеть. За лес потолковать. А я гоню, его это дела, сам пускай и управляется в своем лесу.

— Да ладно тебе, Кирюха, не жлобничай, может ему нужно поговорить, поделиться чем, тебя не убудет. Да и замёрз видать твой Леший, вон как метель завывает.

— Ну да, замерзает он, — рассердился Кирюха — это он её и крутит. Ветра нагнал. Снег переворошил до земли самой. Деревья скоро ломать начнёт, как не по его выйдет, все просится. Он ко мне раньше заходил часто, так я тогда без хозяев тосковал, вот и опять он по привычке, а я-то при хозяине нынче, при тебе стало быть, — уточнил Кирюха, — и не пристало мне из дому проходной двор устраивать. Да и надоел он мне своими жалобами: то зверь его не уважает, то лесники любимую рощицу вырубили. А мне оно к чему? Мне дом в порядке держать надо.

— Вредный ты, Кирюха, пускай погреется твой Леший, пугать-то меня он не будет? Страшный он?

— Так это если он сам захочет, то и увидишь его, а не захочет, то хоть глаза высмотри, сам он решает каким ему быть, хошь птицей, хошь зверем каким, а то и вовсе кустом прикинется, а сейчас он с ветром гуляет, а в виде каком, никто не знает.

— Так мне дверь ему открыть, или как? — Заволновался я.

— Не беспокойся, — захихикал Кирюха, — это же Леший. Ему любая щелка за ворота станет. Ну раз ты, хозяин, позволяешь, то так и быть, впущу. Мне не жалко, да и любопытно, на что в этот раз жаловаться будет. Это же надо, силой такой наделён, любого зверя в дрожь вгонит, деревья вырывает с корнем, а туда же, жаловаться, — бормотал довольный Кирюха.

И правда, утих ветер в тот же миг. И тише стало, так играючи ставни поскрипывали.

«Ну вот, — подумал я, — зашёл видать, шепчутся, похоже, с Кирюхой.»

«Шорох на крыше живее стал. „Во чудеса. А может дурит меня Кирюха, и нету никакого Лешего. Это в его духе. Иногда любит вот так насочинять и потом важничать. Завтра небось хихикать будет.“

Да что тут гадать, завтра Кирюха расскажет, он любит поболтать, не удержится. Полезу-ка я на печку, там никаких Лёших и Кирюх, хватит мне впечатлений.» Печка встретила теплом и уютом. Камень приятно надавил на косточки и задремал я….

2

Лес. Тропинка. Сквозь зелёное сито листвы, тянутся ко мне яркие нити солнечного утра. Как хорошо! Воздух насыщен ароматом влажного лета. Макушки сосен причудливым узором записали голубое небо, а птицы оглушительным птичьим перепевом заполнили лес. Мне легко, радостно, и я побежал раскинув в стороны руки, птицей цепляя ветки молодых берёзок, пропуская их между пальцев. Молодые побеги приятно щекочут ладони. Бегу все быстрее. Стволы деревьев набегают с невероятной скоростью, ещё немного и я полечу…..

Но что же так колет в ноги. Сухая яглыця прошлогодних опавших сосновых иголок, сотнями неистовых пчёл, обжигает стопы. Как от раскаленных углей отдёргиваю ноги. Уже не бегу. Танцую на этом жалящем аду. Яглыця оживает злобными ежами и я, подпрыгивая, пытаюсь сбежать. Но ежи сбившись в огромную стаю преследуют меня…. -

— Ну что, сонько, вставай, — раздался голос из чащи. " — Да кто там ещё? — кричу. И паутину сна прерывает мутный силуэт Кирюхи в глубине печки с сосновыми ветками в руках. Все ещё вытанцовываю в лесу и начинаю осознавать что я на печке а подлый Кирюха охаживает мои ноги колючими сосновыми вениками.

— Ты чего творишь, — сквозь сон прохрипел, — с каких пор домовые решают за меня сколько мне спать?

Огляделся. В доме уже посветлело и первые лучи зимнего солнца пробивались сквозь причудливые узоры оконного стекла. Метель давно утихла и снег жемчужной россыпью слепил чистотой нетронутой белизны. Кирюха оставил мои ноги в покое и загадочно улыбался.

— Чего будил? — Спрашиваю сердито.

— Дело важное, — ответил Кирюха, — Леший с тобой толковать желает.

— Какой ещё Леший? — не понял я. — и вдруг все вспомнил: и вчерашнюю метель и странного гостя.

— Ну и где твой Леший," — все ещё не верил я.

— Да вот же он, рядом сидит — захихикал Кирюха.

Растерянно верчу головой и никого не вижу.

— Ну что ты вертишься. Успокойся. Не напрягайся. Взгляд свой отпусти, он сам его найдет. Эх люди, — продолжал Кирюха, — вы видите только то что хотите видеть, только то во что верите и в итоге и не видите почти ничего. А мы вокруг вас. Целый мир рядом с вами и вам не ведом. — вздохнул Кирюха.

Я откликнулся к стенке, прикрыл слегка веки. Что-то бормотал Кирюха, но уже не разобрать слов. Я ещё не отошёл ото сна и легко погрузился в неустойчивое состояние двух реальностей: мир с печкой и Кирюхой вытеснялся трепетным миром с неясным очертаниями.

Напротив меня огромная птица. Её неподвижный взгляд устремлён в меня. Он сковывает и обессиливает. Мысли стали вязкими как кисель, я не могу оторвать взгляд от этих неподвижных глаз.

— Кто ты? — еле смог прошептать .

— Я хозяин леса. — ответила птица. — Наблюдаю за тобой. Давно заметил, что ты любишь лес.

— Вспомнил, как видел тебя этим летом, — прохрипел я пересохшими губами, — мы собирали чернику, и я увидел огромную птицу. Она взлетела с ветки, и её крылья были огромны, и не помещались между деревьями. Она летела боком, почти касаясь крылом земли. Это был ты?

— Да, — отвечал Леший, — управлять лесом мне удобно птицей. Иногда, я бываю волком или лисицей, а когда усталость одолеет, я вековым дубом стану, мыслей лишаюсь и созерцаю. Лес весь во мне и я в нем, в каждой веточке или звере любом. Трудно нам стало. Стонет лес. Губите вы его люди. Вот я и с домовым твоим об этом. Да что ему  лес, только дом в мыслях. А ты понимаешь лес, и тебе я скажу, гибнет он, вырубаете вы его нещадно. И дуба уж почти не осталось и сосны вековой не встретишь а ведь на них лес держится. Молодняк то пока вырастет. А зверям как быть?

Долго ещё говорила птица, да не слышал уже, трудно стало удерживать себя в этом зыбком, в сон уходить стал.

Да Кирюха уж тут как тут:

— Ну что, поговорили?

Я опять на печке и мутный силуэт Кирюхи. Не отвечал, перед глазами птица, может то сон был.

— Я что спал? — Спросил Кирюху.

— Нет, — ответил Кирюха — не спал. Ты видел его, Лешего, в его мире был.

— Что за мир такой, не понимаю?

— Наш с вами общий мир, да только забыли вы про него, все с науками своими, машинами, телефонами, телевизорами.

— А почему так? — Спросил я.

— А заняты вы только собой, ушли вы от нас, позабыли. Главное, не верите что есть мы. Теперь вы только в своем, вами созданном. — Философски рассуждал Кирюха.

— Как же не видим? — начал спорить я, — и лес мы видим и зверей.

— Нет, — возразил Кирюха, — вы только оболочку видите, а суть вы забыли. Пойду я — грустно закончил Кирюха и растаял.

Задумался и я, замелькали картины леса, деревьев, их ветки ласково тянулись ко мне, под ногами суетились муравьи. Сон опять одолевал меня …..

3

Наступили ясные морозные дни. Обильно выпавший снег теплым слоем укрыл землю. Весь день я в домашних заботах, то дров наколоть, то снег почистить или в доме чего починить. Дом старый, ветшает быстро. Кирюха притих чего-то. После того случая с Лешим уже дней пять как не кажет себя. А мне компания и не особо нужна, так только осознаешь, что не один, и ладно. Кирюха, он по пустякам не объявляется, и только по измятым покрывалам на кроватях в гостевой половине дома, где он по-прежнему любит кувыркаться, заметно его присутствие.

Мороз приятно скрипит под ногами. Лопата мягко входит в толстый слой снега, и аккуратным пирогом, слой за слоем, откапываю засыпанные дорожки на участке. Сегодня приедут мои, жена с дочкой, гостевать будут, вот и стараюсь я. Откопал от снега мангал, этим летом из кирпича выложил, будем мясо запекать на углях. Чудное блюдо скажу я вам. У меня к нему в погребке вино в бочке зреет. Короче я весь в предвкушениях и ожиданиях. А ещё привезут мою баловницу, кошку Мелису. Говорят― компания тебе будет.

Мелиса — кошка чёрная, как воронье крыло, и очень самостоятельная; взять ее на руки проблема: сразу начинает рычать и вырываться и, если не отпустить, может поцарапать нешуточно. Первое время, еще маленьким котенком, взгляд имела взрослой дикой пантеры, нас не признавала и постоянно пряталась и шипела, но время меняет всех и Мелису тоже.

Солнце по-весеннему греет, хоть и мороз крепкий, но средина зимы позади, и лучами палит как в знойное лето. Снег искрится, глаза слепит, слезу вышибает, прям смотреть больно. 

Сад у меня небольшой, соток двадцать, но кто их тут мерял. Я как забор ставил, то границу сам определил. И то, чего скромничать, ну соседи по бокам там, понятно, ни пяди нельзя, впереди улица, ну а сзади полная вольница, редколесье, где хочешь, там и границу себе ставь. Вот я на глаз и ставил заборчик-то. Не все на хуторе заборы ставят, так только со стороны улицы, где чужой может случаем попасть, а от соседа чего городить, ну а от леса и подавно.

Хутор с лесом мирно всегда жил, лесом кормился, там и грибов россыпи, малинники, а чуток подальше к болотам и черничные места богатые, соседним сёлам промысел. И как сезон грибной ли, ягодный ли, наполняется лес людьми, кто заработать, а кто — запасы на зиму. Земля здесь бедная, суглинок, а копнёшь на пару штыков лопаты, то песок чистейший, речному в пример. Так и жили от века на хуторе, огороды чахлые да леса богатые. Зверь здесь не пуганый, то косули в огород забредут, то зайцы. А у меня сад молодой, погрызут ведь, и я первым делом — забор штакетный. В зеленый цвет выкрасил, и зимой любо на него глазом, а летом и вовсе гармония. Увлекся я мыслями, а тут и мои подъехали. Пойду встречать.

Отгостевали. Порадовали и уехали. Побаловала погода их и морозом безветренным, и небом чистым, и солнышком ярким. Лесом прошлись, а вечерком у мангала, ночь ранняя, луна полная, звёдная россыпь куполом, а мы у огня, пламя играет, завораживает. Славненько так все. И уехали, погостевав тройку дней.

С этими событиями позабыл я про Кирюху, а Мелиса его учуяла сразу. Как в дом занёс, на пол поставил, она и застыла, принюхивается и шерсть дыбом. У нее это по-особому, спина коромыслом и по хребту ирокез. Шипеть начала, но хозяйкой себя сразу поставила. Огляделась и пошла по дому.

Видать, сошлись они с Кирюхой, к вечеру она уже на печке дремала и довольно урчала. Точно так же она и у нас урчит, когда мы ее дремлющую по шёрстке гладим. Есть у меня подозрение, что хитрый Кирюха компанию себе приобрёл, и от его поглаживаний Мелиса млеет. Надо же, думаю, а ведь дикая она, чужих к себе не подпустит, а тут вон, идилия на печке, урчат похоже оба. Вот и я с краешку на печке место себе у этой парочки вытребовавши ― в уголок их подвинул, и подремать в мыслях. Хлопоты гостевые позади. Мысли растекаются. И уж в дымке Кирюху наблюдаю. Сидит возле Мелисы, поглаживает и млеет, компания у него. Ну и ладненько, мысль обрывается, и сон одолевает меня.