СВЯТКИ ГЛАДКИ

Борис Рябухин

СВЯТКИ ГЛАДКИ

Это было в моей юности. На праздник Рождества я остался в Москве совсем один. Жена уехала с маленьким сыном в Киев к родителям. Я попрощался с ними на вокзале, помахал им на дорожку, пока поезд не скрылся в туманном далеке. Кстати, почему люди сколько веков машут руками пассажирам, иногда с плачем, на вокзале. Из истории узнал, что раньше провожали в дорогу, с тревогой, потому что на пути были разбойники. Даже некоторые русские люди перед долгой дорогой соборовались, чтобы не пришлось без покаяния помирать от разбойников. А машут почему?.. Отбиваются от беды?

И, собравшись домой с вокзала, уже затемно, вдруг вспомнил, что ключи от оставил дома, а дверь запирала перед дорогой жена своими ключами. В квартиру не попадешь. Редакция журнала давно закрыта. Из всех телефонов у меня в голове остался только свой номер и номер давнего друга Сергея Станиславовича. Куплю бутылку вина и пойду к нему на праздник. Правда, он православных праздников не признает.

– Боря, я тебе сочувствую, но Сергея нет дома. Загулял, – сказала Люся, жена друга. – А без него я тебя в квартиру не пущу, извини. Он такой ревнивец. Еще с гульбы – и побьет.

Отказ меня обескуражил. Есть у меня знакомая, Таня, в подмосковном городке, но я не знаю ее телефона. Тужился, тужился вспомнить, бесполезно. И решил запоминать телефоны на мелодию подходящей песни. Потом так и сделал: «Пять Сот шейсят ДВА, тридцать ДВА восемнадцать», – запомнил навсегда, хоть Таня давно там не живет.

На вокзале ночевать боязно. Что делать? А завтра – ломать слуховое окно над дверью?

Однажды мама ночевала у нашей дальней-дальней родственницы одну ночь, на полу. Пойду к этой старой учительнице Вере Яковлевне. Что-нибудь куплю к чаю. Надо бы позвонить, да номер телефона не знаю. Она жила в большом старинном доме около Ленинской библиотеки. Тоже придётся спать на полу. Это – страстотерпица. После войны приехала из узбекской эвакуации в родную Москву, а квартира ее уже занята. Оставшиеся в живых соседи по коммуналке ее пожалели её, и упросили начальство отделить ей часть их общего коридора с высокими потолками, перед одним окном, дверью. Там уместился небольшой топчанчик, стол и стул. И в этой столичной камере учительница прожила почти пятьдесят лет. Да еще копила с пенсии по рублю, чтобы съездить в Минеральные воды полечить больные ноги.

Конечно, она пустила меня переночевать в своей квартире, и постелила на полу рядом с топчаном. Пожалела, что я попал на такой невеселый праздник. Но попросила громко не говорить, чтобы не тревожить соседей по квартире.

И не пустила в общую ванну помыть голову.

– Давай, Боречка, устроим сухую баню, – улыбнулась она. – Я научилась.

Она смазала мне густые волосы каким-то гелем, а потом долго расчесывала мою шевелюру, давая мне, как журналисту, интервью о своей интересной жизни в центре Москвы. На интервью я сам ее надоумил, потому что даже радио у нее не было. Мы попили прекрасный чай с тортом, который я принес на Рождество. После крепкого сна на полу, я перед иконой Казанской Божьей Матери «славил»: «Рождество твое, Христе боже наш…». И это слово «славить» воспринимал не как прославление ради поощрения, а как призыв обратиться к небу, где «Ангелы поют».

А днем, я пытался «прорубить окно» в свою Европу. Доска проема над запертой дверью было тверже самой двери. Соседи дали мне зубило, молоток, стремянку и много советов. Подсадили меня в прорубленное отверстие. И, весь оцарапанный и мокрый, я вернулся в утробу квартиры вниз головой.

Сразу схватил забытые ключи и положил их в карман теплой куртки. Заделал слуховое окно, и принял горячий душ.

В революцию, когда освободилась одна комната в этой коммунальной квартире, соседи хлопотали, чтобы ее отдали Вере Яковлевне: она натерпелась!

Я приходил к ней в большую комнату с сыном. Мой Андрей распластался на полу, раскинул руки и воскликнул:

­– Вот как просторно!

А я до сих пор чувствую материнское касание расчески Веры Яковлевны к моим волосам. И вспоминаю, как она, в восемьдесять лет, после каждого падения на улице, говорила мне по телефону:

– Боречка, я встаю с земли и шепчу: «Хоть бы годочек еще пожить!»

6 января 2020