Святвэчир
- — Да я тебе говорю – дело стоящее! – высокий и очень худой мужчина сверху вниз глянул на своего приятеля. Тот неловко переминался с ноги на ногу, утаптывая хрустящий от мороза сугроб.
— Церковь как-никак, нельзя ее грабить, — коротышка наконец поднял голову и показал холодным звездам опухшее лицо. Дрожащей рукой с темными пигментными пятнами он потер щетину и глухо вздохнул: — Давай лучше здоровье поправим, а Дрыщ?
— Причем тут церковь? – делано удивился его собеседник. – Говорю тебе – часовенка, вот тетки и оставляют там сумки свои, — мужчина ободряюще улыбнулся приятелю, показав щербатый рот с остатками некогда белых зубов. – Я в прошлое воскресенье с час на паперти толкался, народу в церкви тьма, вот и относят сумки в каплычку*, чтобы не мешали в толчее. Не дрейф Толян, все будет тип-топ.
Коротышка нервно сглотнул и двинулся за своим долговязым приятелем. С Дрыщем он познакомился недавно, с месяц, и сразу же ступил на скользкую тропу мелких краж. До этого перебивался случайными заработками, харчился у волонтеров, спал где придется. Поначалу чистили карманы пьяным работягам, возвращающимся из столицы после получки, потом попытались взломать сигаретный ларек. Но тут их ожидало горькое фиаско – замок оказался не по зубам начинающим воришкам, а взвывшая яростным набатом сирена, заставила улепетывать что было сил. А теперь нате вам – в церковь на дело, да еще и в ночь перед Рождеством.
— Давай здоровье поправим, а, Дрыщ? – Толян опять остановился и с мольбой уставился на приятеля, по дороге подельники заскочили в аптеку и на последние деньги купили неизвестного барбитурата с вызывающей ромашкой на темном флаконе.
Долговязый на мгновенье остановился и сделав нечеловеческое усилие резко махнул рукою:
— После, — и страшно довольный собственной выдержкой, с улыбкой добавил: — Что ты за алкаш, Толян, и часу потерпеть не можешь. Может уже сегодня «беленькую» пить будем, а не эту отраву.
С трудом выбравшись из яра на невысокий пригорок, друзья остановились передохнуть, идти по глубокому снегу было непросто. Внизу холодно блестело замерзшее озерцо, окруженное поникшими ивами. За голубым зеркалом виднелась недостроенная церковь, деревянная часовня и прямоугольное здание воскресной школы из серого пеноблока.
От церкви змеилась полузаметенная дорога, густо облепленная автомобилями прихожан. Даже на таком расстоянии слышалось приглушенное пение. Чистые голоса рвали зябкий воздух и уходили под самый хорал неба, там, где ярко мерцал разноцветный калейдоскоп вечных нестареющих звезд.
— А может ну его? – предпринял последнюю попытку Толян. Но Дрыщ лишь головой покачал и взрыхлил целину, начиная спуск.
Шли почти час. Пару раз останавливались передохнуть и лишь к полуночи добрались до церкви.
Часовенка одиноко приткнулась к строящейся ограде и казалась всеми покинутой. В храм и воскресную школу постоянно входили и выходили люди, слышались приглушенные голоса и тихий смех. Здесь же было пусто и одиноко. Толян повернулся к церкви и вдруг почувствовал, что радостное предвкушение праздника передалось и ему. Сердце забилось сильнее, а на глаза навернулись непрошенные слезы. Вспомнилось детство, добрая бабушка и строгий милиционер, не пускающий маленького Толика на всенощную
— Ты что, заснул? – голос приятеля вывел его из блаженного состояния. – Идем быстрее пока никого нет.
Дрыщ в несколько шагов достиг заветной двери с ухмылкой взвесил в руке китайский замок, достал из кармана молоток и одним ударом сбил его.
— Мастерство, блин, не пропьешь и на велосипеде не проездишь. Прошу вас, сир, — Дрыщ делано поклонился.
В часовне оказалось холодно, почти как на улице. В углу, освещенный желтым язычком лампады на воришек взирал Христос. Без осуждения, по-доброму. На старой скатерти лежали стянутые бечевкой свечи, прямоугольники записок и разная мелочь. На скамейках стояли мешочки с просфорами, стопки пахнущих типографской краской газет, какие-то книги, журналы. Сумок нигде не было.
— Ты же говорил тетки оставляют… — обрадовался Толян, — Давай валить отсюда.
— Не спеши, — хмуро огрызнулся Дрыщ, — Бабло тут наверняка есть, все ж таки лавка...
Он заглянул под стол и выгреб на свет Божий мятую «двадцатку», пятидесятигривневую купюру и горку мелочи. Улов был не велик. Дрыщ развернулся и принялся рыскать по углам в поисках заветных сумок. Толян так увлеченно наблюдал за товарищем, впрочем, не спеша ему помочь, вот и пропустил момент, когда входная дверь мягко отворилась и на пороге появилась сухонькая старушка с охотничьим блеском в глазах.
Дрыщ заметил ее первым, на секунду замер, но уже через миг вновь взял себя в руки, вытянул из холщевого мешочка просфору, откусил и нагло заявил:
— Привет бабка! Тебя тут не было, так я сам булку взял, — он с трудом проглотил замерзшую просфору и закашлялся.
— Какая я тебе бабка, нелюдь? – яростно прошипела женщина и разглядев из какого мешка Дрыш взял кругляш, взревела: — Из еной просфоры частички вынуты, аспид! А ты ее жрешь, нехристь!
Толян, который застыл истуканом ничего не понял. Ясно ведь — воры явились, а она из-за хлебца переживает. Чокнутая старуха.
— Так бабка, — спокойно протянул Дрыщ, — вот твоя булка, не ори, — он положил надкусанную просфору. – Уходим мы. Ты нас не видела, а мы тебя. Молчок одним словом. Понятно? – Он высокомерно посмотрел на женщину. А будешь болтать… Чего молчишь, Шапокляк, уразумела?
— Поняла, — выдохнула старушка и, выхватив откуда-то из темноты скалку, любимое оружие слабого пола, принялась от души охаживать неприятеля.
Дрыщ, не ожидавший такого напора, мигом сжался под градом сыплющихся ударов. Тут и Толян вышел из столбняка и решил дать деру, не дожидаясь своей очереди. Но не тут-то было. Бабка в секунду оценила сменившуюся диспозицию и принялась за коротышку. Мало того, что она дубасила обоих неудавшихся воришек, так еще и ругалась непонятно, а оттого еще более обидно:
— Все люди как люди, на службе стоят, Богу молятся. А вы, фарисеи чертовы, красть в Рождество, удумали! Мало того, еще и просфору святую в свое зево мерзкое засунул. Блудник ханаанский, благодать осквернил. Христопродавцы, собаки бисови, плевелы мерзкие, овцы поганые!
Толяну пришлось совсем худо. Он метался по небольшой часовне, но скверная бабка не отставала. Дрыщ воспользовался передышкой и уткой выскочил в окно. Громовержица замерла на миг и бросилась к ставням. Толян понял, что это его единственный шанс, надо бежать, иначе злобная старуха забьет его вусмерть. Коротышка лисой скользнул к дверям и выскочил на холодный воздух. Тут же стоял полусогнутый Дрыщ.
— Тикаем**, — выдохнул Толян, толкая приятеля в спину. Но тот и не шелохнулся. Впереди, отрезая путь отступления, шел крестный ход, а сзади уже маячила неукротимая, как берсерк, бабка.
Правда она тоже остановилась, и спрятав, как заправский ковбой револьвер, свою палку, низко наклонилась, сложив лодочкой ладони. И не поверишь, что еще минуту назад, как фурия носилась по часовне с палкой. Неглупый Дрыщ тут же прижался спиной к кирпичной ограде и повторил позу бешеной бабки. Этот нигде не пропадет.
Священников было двое. Один молодой, чернобородый, с мощными плечами борца, густым басом пел что-то непонятное. Кадило в его клешнях металось из стороны в сторону, осыпая хрустящий снег багряными росчерками искр. Второй, старенький, с куцей белоснежной бородкой, нежно прижимал к груди озябшими пальцами покрытый инеем крест. Глаза его по-молодому голубые, смотрели на мир доверчиво и беззащитно.
За ними лилась толпа прихожан. Раскрасневшиеся от ядреного морозца щеки, белый пар из уст. Детей несли на руках, те, что постарше, шли сами. Толян вмиг забыл все страхи. Холодное отчаяние, не покидавшее его все последние годы, улетучилось, исчезло словно туман. Он забыл неудавшуюся кражу, которой он, видит Бог, противился как мог, сумасшедшую старуху и весь недобрый окружающий его мир. Бомж оказался во власти неведомой ему силы, стихии, неподвластной пониманию, миру, который еще только предстояло постичь.
Старенький батюшка замер возле Толяна, ласково заглянул ему в глаза и улыбнулся еще шире. Сотня прихожан, как по-команде остановились следом. Священник посмотрел на хитрюгу Дрыща и негромко обратился к их преследовательнице:
— Любовь Федоровна, ставайте к хору, и… приятелей своих берите, — он с трудом подавил усмешку. — А вы, любезные, — он кивнул воришкам, — на трапезу оставайтесь. Ночь-то, ночь-то какая! Оно и понятно, ведь сегодня… Рождество.
— Христос народывся!!! — похожий на библейского Мелхисидека молодой поп рявкнул так, что у коротышки уши заложило.
— СлавИмо Його! — покатилось эхо, подхваченное всеми. Оно крепло, взметалось и летело все дальше и дальше, до самого края Земли. В бесконечность...
Каплычка* — небольшая часовенка (укр.)
ТикАем** — бежим (укр.)
Прочли стихотворение или рассказ???
Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.
И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!
- 1 комментарий
RSS
Олег
17:46
Замечательный рассказ. Второй раз читаю — какой искромётный юмор! Живой, кипучий… 
