В его лавчонке так немноголюдно.
Кто верит в сказки? Стало быть, никто.
Есть стол и чай, и расписное блюдо;
Чуковский, Гримм и Агния Барто.
Да. Целый мир под твердым переплетом.
Ну а картинки — просто красота.
Читай, лети фантазии полетом,
Есть кресло, плед, и целых два кота.
Но ходит, ходит он, как привиденье,
И книги с полок в унисон молчат.
И день за днем пустое это бденье,
Никто не тронет старого ключа,
Не постучит и книгу не попросит,
Никто не купит краски и альбом.
— Что за окном? Наверно это осень?
Часы ответят: — Точно. Бом. Бом. Бом.
— А что за век? Двадцатый? Двадцать первый?
А впрочем мне, наверно, все равно.
Мурлычет кот: — Ах эти нервы, нервы...
Вы, батенька, открыли бы окно.
Там, за окном, гудят автомобили,
Спешат прохожие, ну по делам спешат.
До книг ли им, про книги все забыли.
Иного требуют и тело и душа.
Еды — послаще, видео — попроще,
Реальных денег, сказки не спасут.
А книжки ваши лишь мозги полощут,
Я, лично, выбираю колбасу.
Старик заплачет, старость так ранима.
Старик вздохнет и поведет рукой.
Не лавка уж, повозка пилигрима.
— О, сокровенное, пора нам на покой.
И вот все книги, повинуясь жесту,
Запрыгнут споро в маленький сундук.
Повозка скрипнет и сорвется с места.
Часы останутся стучать. Тук-тук.