​Трагедия отречения...

Самый Светлый День в году – День Воскресения Христова. День Победы над смертью, когда, кажется, вместе с людьми радуется всё мироздание…

Но оказывается…

В 1910 году М.И.Цветаева написала стихотворение «Пасха в апреле». В апреле — а когда ещё — может быть, конечно, по 5 мая включительно (речь, разумеется, о новом стиле), но крайне редко.

Звон колокольный и яйца на блюде

Радостью душу согрели.

Что лучезарней, скажите мне, люди,

Пасхи в апреле?

Травку ласкают лучи, догорая,

С улицы фраз отголоски...

Тихо брожу от крыльца до сарая,

Меряю доски.

В небе, как зарево, вешняя зорька,

Волны пасхального звона...

Вот у соседей заплакал так горько

Звук граммофона,

Вторят ему бесконечно-уныло

Взвизги гармоники с кухни...

Многое было, ах, многое было...

Прошлое, рухни!

Нет, не помогут и яйца на блюде!

Поздно… Лучи догорели...

Что безнадежней, скажите мне, люди,

Пасхи в апреле?

Эти строки о Главном Празднике всех христиан?! Откуда столь не свойственная Пасхальной теме обречённость?! Это же что-то аномальное, запредельное, противоречащее, если угодно, самой природе человека...

Но разве Праздник «виноват», если кто-то в Святой День «бродит, меряя доски», а у кого-то «заплакал звук граммофона» и «вторят ему бесконечно-уныло взвизги гармоники с кухни…»? Чистые сердцем, искренне верующие так мир не воспринимают.

Всё мироздание радуется, а люди – не все, разумеется, сами создают проблемы – духовные прежде всего. «Прошлое рухни» — а Пасха при чём? И сколь неоднозначно можно трактовать эти строки… Страшно – и лучше не стоит…

Это трагическое, скорбное, по сути — обречённое восприятие свойственно, к скорби великой, самому поэту. Ведь невозможно не увидеть, что звучит здесь, как ни страшно вымолвить, вызов Самому Богу. Неужели умерший за грехи наши Христос «виноват» в том, что люди жить по-человечески, вернее – по Заповедям не хотят?! Поэт вознамерился сказать, что, снова вымолвить страшно, Смерть Его на Кресте была «напрасной», если «безнадежна пасха в апреле»?! Или лирический герой обезумел?!

И вот ещё один «пример» подобной обречённости...

Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Не мать и супруга, а «смертный грех». Отчего же? Разве не Создатель сотворил мужчину и женщину, разве не Он соединил их пред алтарём, заповедав чад рожать и в благочестии воспитывать?!

Наконец, разве нет среди женщин всех времён и сословий Прославленных Святых?! Почему «смертный грех»?! Он Самим Господом «создан» вместе с женщиной?!

Снова кажется, что написавший строки эти разум утратил…

Лирический герой – по сути, наверное, сам автор словно пытается «переиначить», и снова вымолвить страшно, Замысел Самого Творца...

А дальше...

Ах, далеко до неба!
Губы — близки во мгле…

Вот именно, что «во мгле» — слово само по себе пугающее. Не в лунном сиянии или под покровом ночного неба, что свойственно романтическому восприятию юности, а «во мгле». Мгле греховной, что антипод Небесам – Свету Небес.

Полнейшее бесстыдство — добровольное отдание себя во власть греху – да ещё с некой «позицией» «жертвы». Ведь сил недостаёт с искушением бороться…

А, может быть, желания нет?! Чтобы к Небесам «приблизиться», потрудиться должно – да нет для того, как было уже сказано, ни воли, ни желания. Зато есть «оправдание» — ведь «женщина с колыбели чей-нибудь смертный грех». Так чего же «зря стараться»?! …

Вспоминается невольно Святая Иустиния, в юности искушения молитвой победившая и помогающая всем, с молитвой к ней обращающимся, козни дьявола преодолевать…

Опять страшно предположить – потому углубляться не стану. Просто невольно вопрос возникает: что думает автор о Пречистой Деве, о Святых Анне и Елизавете, о Женах-Мироносицах, о Святых Мученицах: Ирине, Екатерине, Варваре, Татиане, Софии и трёх дочерях её, если женщина рождается для того лишь, чтобы «чьим — нибудь смертным грехом» стать?! Довольно…

И вот финал, своеобразный «итог» «размышлений тоскующей плоти»:

— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле!

Последний «вызов», ропот на то, что страсти преодолевать не может и не хочет. Что не лишена свободы выбора, человеку Самим Творцом дарованного, и ответственности за этот выбор. С подобными «измышлениями» уже у Ф.М. Достоевского встречались. А отвечать всё равно придётся...

Оба стихотворения — трагедия человека, от Творца отрекшегося. Трагедия, приведшая в конце концов к самоубийству.

Да не будет сего с нами...