Виталькины каникулы. Глава 1

Было раннее утро, и солнечные лучи ещё не коснулись крыш редких домов на хуторе, а в воздухе, всё ещё держалась ночная свежесть. Взгляд Старухи остановился на дырявой собачьей будке, в дальнем углу которой блестели глаза перепуганного Шарика. «Вот же псина вредная, опять прячется.» — подумала раздражённо и положила в собачью мисочку немного холодной каши, остатки её вчерашнего ужина. Покряхтывая, вошла в сарайчик. Боялись её и куры – сбились в стайку и, пока зерно сыпала, неподвижно ждали под стенкой.

Она всегда была старой. Сверстниц давно не осталось, а последующие поколения молодой её никогда не видели. Поговаривали, что она ведьма и все напасти, часто случавшиеся на хуторе: то ли со скотиной, то ли болезни хуторян — её рук дело. Будто бы она в полнолуние превращается в злобную волчицу и всю ночь кружит вокруг хутора, высматривая загулявшую курицу или другую живность. В такие ночи все собаки хутора лаяли в сторону леса, а кошки не выходили на ночную охоту, сидели по домам и напряжённо всматривались в ночь за окном.
Кто-то верил этому, а кто-то нет, уж очень невероятным казалось существование ведьмы в век телевидения и полетов в космос.

Справившись по хозяйству старуха, тяжело вздохнула и, прихрамывая, зашла в дом. Половицы отозвались натужным скрипом, и в этом угадывалась безнадёга усталого дома, который давно рассохся и ушёл в землю. С трудом открыла дверь сеней. Тяжёлая, почерневшая от времени, она цеплялась за худой дощатый пол и открывалась с неприятным хрипом давно не смазанных петель.

Дом был крошечный, в одну комнату, с печью, полатями, да столом с лавками в противоположном углу. А вот икон не было. Но было чисто и опрятно. Пол чисто вымыт, стены побелены, под сволоками висят вязанки с луком и чесноком, а вокруг печки — небольшие веники сушёного разнотравья. Справа у входа на стене — большое старое зеркало в резной массивной раме. Что-то в нем было пугающее, и редкому гостью старухи, последний из которых лет двадцать тому как посещавший её по мелкому и давно забытому поводу, казалось, что там, глубоко, за спиной отражения, угадывался чужой устрашающий мир. Трудно понять: то ли в самом зеркале эта странность, то ли у наблюдателя за спиной.

Старуха остановилась у зеркала. Взгляд выхватил сгорбленный силуэт. Тёмный бязевый платок, потерявший от времени первичную окраску, скрывал седые редкие волосы. Морщинистая жёлтая кожа лица, пергаментом обтянувшая скулы, была разорвана линией рта, давно потерявшего припухлость губ. Глаза выцветшие. Кровь уже не грела одряхлевшее тело, и даже в эту тёплую пору она укутывалась в две шерстяные кофты и толстый махровый халат. Дополнял наряд облезлый пуховый платок, подпоясывающий поясницу. Вздохнула, села на скамью у стенки, и впала в забытье.

Яркие образы далёкого прошлого нахлынули волной. Она, юная и лёгкая как ветер, напевает что-то весёлое и собирает цветы на лугу возле леса. Солнце прогрело землю и босым ногам приятно в теплой траве. Она ещё хранит утреннюю росу и щекочет стопы. Тело лёгкое, как облако, и взгляд Гриши будоражит, рождает радостные мысли. Легко перепрыгивает засохший ручей и понимает, что он любуется её телом, её движениями. Сегодня к вечеру придут от него сваты! Ласковый ветер теребит волосы, и она, как июньская бабочка, порхает лугом, увлекая взглядом Гришу.

В этот же жаркий июньский день, разгоняя ветер по окружающим полям, неслась с пыльного, задыхающегося выхлопами машин и дымом ещё работающих заводов, города, наполненная разным людом, утренняя электричка. В одном из вагонов, прижавшись щекой к окну, восторженно смотрел на летящие мимо поля Виталька. Он так давно ждал этой поездки. Наступили каникулы, и они с мамой едут к бабушке. Несколько лет назад, ещё маленьким, он уже был там, но тогда дальше двора его не выпускали. А сейчас он взрослый, окончил пятый класс, и делать будет что захочет: хоть в лесу малину есть, хоть на озере купаться. Главное теперь никаких детских лагерей с их дурацкими порядками и расписаниями! В этом году, ему удалось уговорить маму отвезти его к бабушке на все лето.

Ехать недолго, всего-то три часа электричкой и ещё час автобусом. Восторженно рассказывал о своих планах, не обращая внимания на попутчиков. Мама только улыбалась и взъерошивала его торчащие вихры. И вот они уже в автобусе едут лесной дорогой, где вековые сосны замкнули анфиладу из кроны у самого неба. 

Бабушка встретила их у калитки. Долго о чем-то говорила с мамой, но Виталька уже сорвался и мотался по двору, забегая то в сад, то в огород. Радости не было предела. Столько всего интересного! Особенно заинтересовал старый бревенчатый сарай, заполненный разными загадочными вещами. Почти до самого вечера увлечённо рылся в нем, прерываясь восторженными криками при очередной находке.

Мама через пару дней уехала, и Виталька, изучив участок, вышел за ворота на сельскую улицу. Хутор небольшой, всего три улицы, перпендикулярно уходящие от центральной. Лес окружил его и постепенно приближался, заглядывая в окна заброшенных изб. Бабушка наказывала не ходить в конец улочки — там живёт злая старуха. Все её сторонятся. Ведьма она. Но любопытство оказалось сильнее, и несмотря на предупреждение, ноги сами несли его к дому колдуньи. Ему страсть как хотелось увидеть живую настоящую ведьму, и предвкушая удивление и зависть городских пацанов во дворе, ускорил шаг. 

Вот и забор последней усадьбы. Дом старый, с покосившимися стенами и почерневшей крышей, отличался заброшенностью и упадком. Было в нём что-то, вызывавшее тревогу и давно позабытый детский страх от историй про злых ведьм и колдунов. Казалось, что темные провалы маленьких окон настороженно наблюдают за прохожими. От мрачных мыслей Виталька непроизвольно передёрнул плечами. Уверенность вдруг сменилась беспокойством. Ладони вспотели и слегка дрожали. Сердито сунул их в карманы брюк: «Подумаешь ведьма», — ободрил он себя и немного поколебавшись, подошел к забору.

***

Что-то насторожило старуху. Взглянула в окно и цепко зацепила взглядом подворье. Лицо напряглось, а во взгляде появилось нечто хищное и жесткое. Она вдруг преобразилась, куда подевались её дряхлость и немощь, стала похожей на старую жилистую ворону. Пружинистой, почти невесомой походкой, скользнула в сени, при этом дверь даже не скрипнула, и приоткрыв щёлку во двор, несколько минут втягивала в себя воздух и наконец учуяла. Взгляд выхватил любопытные глаза между штакетин забора, и она медленно, плавными движениями переместилась во двор, но не подала виду, что заметила чужака. Не торопясь, опираясь на палку и нарочито тяжело шаркая, зашла за угол дома.

***

Виталька, потеряв из виду старуху, терпеливо ожидал её возвращения. Внезапно, заметил, как за штакетником мелькнула неясная тень, и в тот же миг перед его лицом оказались злые глаза и скрюченный нос ведьмы. В ужасе он оцепенел, не мог двигаться, не мог кричать, а только открытым ртом беззвучно хватал воздух. Ведьма угрожающе захрипела, и он, зацепившись пяткой за торчащий корень, шлёпнулся на спину. В панике, загребая руками, лихорадочно отползал; наконец перевернулся, вскочил на ноги и побежал. Страх придавал сил, и он мчался с небывалой для себя прытью. И только возле ворот бабушки опомнился. Оглянулся. Никого. Отряхнул штаны и попытался унять дрожь в теле. Долго не мог восстановить дыхание: «Ух ты, зараза такая. Фигушки ты меня поймаешь. Я тебя все равно выслежу.» И немного успокоившись: «Вот ты какая, ведьма». Страха уже не было. Виталька гордился собой. Посидел какое-то время на лавочке, и вошёл во двор. Бабушке решил ничего не говорить, а то ещё отправит обратно в город. Безропотно попил козьего молока и рано лёг спать. Долго не засыпал, думал о старухе. С этими мыслями уснул.

***

На дворе стемнело, старуха закрыла кур в сарае, строго посмотрела на Шарика и пошла в дом. Свет не зажигала, а только небольшую свечку в гранёном стаканчике. Комната погрузилась в темноту, и только островок, освещенный пламенем свечи на краю стола, угадывался в зеркале неясными очертаниями ее силуэта. Не мигая, застыла взглядом на отражении и опять погрузилась в прошлое.

Они с Гришей в саду, собирают яблоки, рядом их сын, Ваня, тащит корзину. Он хоть и маленький, но сильный, старается им помочь. Сквозь листву яблонь солнечные лучи играют на их лицах. Им так хорошо!

Зеркало внезапно помутнело, в его глубине появился лес.

***

Яркие звёзды густо просыпались в темном провале неба, а полная луна осветила лесные усадьбы мерцающим светом. Хутор уснул. Не спалось только деду Михею. Его часто мучили бессонные ночи. Особенно в полнолуние. Покашливая и покряхтывая, сполз с печки, вышел во двор. Ночь теплая, звёзды слепят, луна глаз радует: «Но спать, зараза, не даёт.» Предвкушая удовольствие, чиркнул спичкой, прикурил самокрутку. Домашний табак приятно зашёл в лёгкие, и дед с наслаждением выдохнул густой струёй ароматного дыма. Покуривая, с опаской посматривал на дальний край огорода, примыкающего к лесу. Заборов у него не было, и забредал к нему иногда зверь лесной: то лисицы, то косули, но чаще зайцы. А вот в такие, лунные ночи, дед часто замечал горящие глаза на лесной опушке в дальнем конце огорода. Иногда зверь выходил из темноты, и в тусклом свете луны можно было узнать темные очертания волка, вернее волчицы. Ранее, в молодые годы, Михей часто ходил на охоту с отцом, так что отличить волка от волчицы мог легко. Вот и сегодня, беспокоило его что-то, чувствовал на себе чужой, враждебный взгляд со стороны леса. «А может кажется,» — прищурил глаза от дыма. И вдруг увидел! В конце участка, где начинался подлесок — два горящих огонька и даже с такого расстояния почувствовал в них угрозу. «Мать твою — оборотень!» — беззвучно прошептал и медленно попятился к двери. Но огни, так же внезапно, исчезли. Подождал немного, всматриваясь в темноту леса, плюнул. «Привиделось,» — облегчённо вздохнул и, толкнув дверь, на всякий случай пятясь, спиной, не отрывая взгляд от леса, пошёл досыпать.

***

Влажная земля приятной свежестью отдавала в лапы, избыток энергии требовал движения, и волчица мощными прыжками мчалась в лес. Тянула её к людям неприязнь. Волчица не понимала причину этой враждебности, да и ей этого и не нужно, она ведь зверь, а зверям не нужна причина, только чутьё, инстинкт подсказывали ей относиться к людям с опаской, но была еще и ненависть, непонятно откуда возникшая. Вот так, иногда, она приходила и с опушки наблюдала за ними, тихонько рычала и уходила в лес. Там её стая. И в этот раз она как бы выполняла давний ритуал, порычала немного и ушла. Ночь — время охоты. Погоня за дичью омолаживала кровь, а страх и отчаяние жертвы пьянили её. Но прежде ей нужно на болото. Стволы деревьев мелькали тёмными тенями, и она уверенно углублялась в лес. Она знала — он ждёт её. Вскоре она выбежала на лесную прогалину с мелким кустарником и редкими молодыми берёзками. Это и было болото. Остановилась и негромко заскулила. Как будто кого-то звала. И правда, из дымки бледно-серого тумана появился мальчик лет шести. Он шел к ней и радостно улыбался.

— Как хорошо, что ты пришла. Заждался тебя. Скучно мне. Чего не шла так долго? А ко мне папа опять приходил, к себе звал, но я не пошел, мне маму ждать надо.

В ответ волчица прижимала морду к земле и виляла по-собачьи хвостом. Мальчик попробовал погладить ее, но рука легко прошла сквозь неё.
— Ну вот, опять ты ненастоящая. А я так хотел тебя погладить.
Волчица начала играть с ним: отбегала на несколько шагов, как будто звала за собой, и опять возвращалась. Мальчик громко смеялся и пытался её догнать. Было видно, что она хотела увести его с болота, но как только они подходили к крайним деревьям леса, он будто что-то вспоминал и убегал обратно.
Игра продолжалась долго, а когда луна прошла почти половину неба на опушку вышли волки. Волчица заметила стаю, замешкалась, затопталась на месте, было видно, что её тянет к стае и она опять попыталась увлечь мальчика к лесу. Но он уже потерял интерес к игре:
— Ладно, иди к своим, а мне нельзя уходить, я же говорил тебе, маму жду. Вон как воют, тебя ждут.
Волчица как будто поняла его слова, изредка оглядываясь побежала к волкам. Мальчик же вздохнул, проводил её взглядом и отвернулся, плечи опустились, весь сгорбился, сник и ушел в туман.

***

Прошли обильные теплые дожди и наступило грибное время. На несколько дней Виталька позабыл о старухе. Каждое утро бабушка будила его на рассвете, приговаривала: «Грибок поутру не прячется, прохладой ночной бавится, росой умывается, Витальку ждёт. А днём от солнышка павшим листом укроется, и в мох зароется, грибникам не покажется.»
Ему нравились прибаутки бабушки, да и грибы собирать тоже. И потому просыпался легко, улыбался, и бежал за корзинами в сарай.
Он уже много знал о грибах. О том, что маслята молодняк сосновый любят, солнцем прогретый. А белый благородный — сосны зрелые вековые, мхом поросшие, и опушки лесные, травами укрытые. А ещё, бабушка говорит, грибы любят у тропинок лесных из-под опавшей листвы за людьми подглядывать.

Выходили очень рано, с восходом солнца. Виталька первый раз увидел лес на рассвете, когда на тропинках ещё темно и только высоко в кроне верхушек сосен играли рассветные лучи солнца. В это время воздух в лесу был наполнен пряным ароматом лесных трав и свежестью дубовой листвы. Дышалось им легко, в легком шелесте кроны слышался ласковый говор, и Витальке казалось, что они с бабушкой становятся частью этого леса. Далеко не ходили, грибов много, и незачем по всему лесу бродить, и в час-два успевали набрать по полной корзине. Бабушка уставала, часто садилась отдохнуть и рассказать одну из своих историй. Виталька же нетерпеливо перебивал и всё про старуху спрашивал. Бабушка попервах но все же поддалась на уговоры внука:
“Давняя это история. Рассказывала мне бабушка, что жила у нас на хуторе семья, пришлые они. И дочка ихняя, все время в лесу гуляла, песни пела. Замуж тут за хуторского вышла, дитё ему родила, мальчика. Да потом война, и сгинул муж, не вернулся. Вот и жили они с сыном. Однажды пропал он в лесу. С грибниками в лесу был, да потеряли они его и сколько ни звали — не отозвался. До поздней ночи всем селом искали, не нашли. В отчаянии она была. А утром село собралось у её дома, а нет её. Искали долго. К вечеру возле болот нашли, потерянная была и на хутор идти не хотела. Силком тащили, а она опять в лес. Так неделю и возвращали её, и сына искали. Не нашли. А она другой стала, не узнать: замкнулась, разговаривать перестала и сельчан сторонилась.
Обида у неё на людей. Винит она всех, что сыночка потеряли. И все ждёт его.”

— А мне её жалко, — вздохнул Виталька, — вот у тебя и я есть, и мама, а у неё никого.
— Ладно, внучек, нам-то чего горевать? Давно это было. Вот только долго живёт она, ей, поди уже, лет полтораста, не менее. В церковь не ходит. На людей злобу держит. Нечисть, будто бы, силу ей тёмную дала, вот она ведьмой и стала. Дед Михей говорит, что она даже волком обернуться может. Пойдём домой, солнце вон уже где, а мне ещё козу доить.
Витальке хотелось ещё про старуху послушать, он с неохотой поднялся и пошёл вслед за бабушкой.

***

Как-то в один из дней, Виталька прогуливался на опушке леса, и увидел, как по лесной тропинке, согнувшись под вязанкой хвороста, медленно шла старуха. Наклонившись почти к самой земле, слегка покачиваясь, несла свою ношу в сторону хутора. Пройдя десяток шагов, она останавливалась, стояла пару минут, отдыхала и опять продолжала свой путь в очередные десять шагов. А вскоре, и вовсе остановилась и сбросила вязанку на землю, присела на поваленную сосну. Тяжело дышала и отстраненно смотрела перед собой. Витальке стало вдруг тоскливо. Осторожно подошёл и присел рядом:

– Вам помочь, бабушка?

Старуха оглянулась, к чему-то прислушалась и тихонько прошептала:

— Ваня…

― Виталька я.

― Да? А мне показалось Ваня, сыночек мой, ― посмотрела на него старуха, ― а что, не боишься меня?
― Нет, Вы не страшная. Я помочь могу. Давайте хворост отнесу.

― Ты на Ваню похож. Ладно, помоги. Старая я, и тяжко мне хворост носить.

Виталька подхватил хворост и бодрым шагом направился к хутору. Старуха поковыляла следом. Шли молча. Виталька подумал о том, как расскажет пацанам во дворе, что сдружился с ведьмой, и эти мысли поднимали ему настроение. А на лице старухи впервые за многие годы появилась улыбка. Во дворе их встретил Шарик. Вилял хвостом, обнюхал Витальку, но от старухи держался подальше. Ему явно понравился необычный гость.

― Спасибо, внучек, пойдем я тебя отваром напою.

Виталька нерешительно двинул плечами, было боязно, но любопытство пересилило, и он вошёл в дом. Отвар был вкусным, с ароматом полевых цветов.

― А что это у вас зеркало такое большое? И на раме узоры странные, ― отхлебывая горячий отвар, спросил Виталька.
― Гриша, муж мой, принес. Уж и не знаю, где он его раздобыл.
― Мрачное оно у вас, и отражение в нем странное, не такое, как должно быть, ― он начал ощупывать замысловатую резьбу на раме.
― А я и не смотрю в него, плохо вижу. Будет тебе мусолить его. Висит, значит надо. Ишь, любопытный какой. Попил чаю, и давай на выход, ― непонятно чего, рассердилась старуха.
― Да, ладно вам, и не интересно мне Ваше зеркало. Может ещё чем помочь?
― Да чего там помогать, сама управлюсь. Вот и Ваня у меня такой был. Все спрашивал, чего помочь, ― успокоилась старуха, ― ты заходи, если что, не надо за штакетником прятаться.
― Хорошо, ― обрадовался Виталька, с трудом открыл тяжёлую дверь в сени: «Как ее бабуля тягает?» ― и вышел на улицу. Погладил Шарика и довольный побежал домой.

***

Вишня была старой, и своими огромными густыми ветвями покрывала почти половину сада. И где-то в глубине этой лиственно-ягодной мозаики, пронизанной жарким солнцем, наслаждался ягодами Виталька. Вишню он обожал, крупная, кисло-сладкая на вкус, и есть её нужно было только вот так — с дерева. Это правило он усвоил сразу, как только попробовал свежесорванную ягоду и сравнил с полежавшей полдня в ведре. И сразу понял, что в свежей ягоде сладость мякоти преобладала над кислинкой, и есть её можно было сколько хочешь. Иногда даже просиживал на дереве несколько часов, поедая ягоды, но ни разу чувства пресыщения не испытывал. Это простую мудрость знал любой деревенский, а Виталька только сейчас для себя открыл это необычное свойство ягод.

— Виталька, автолавка приехала, а у нас масла на донышке. Сбегай миленький. Заодно и погуляешь, хуторских повидаешь, — позвала бабушка. Она стояла под деревом и, приложив ладошку козырьком к глазам, пыталась высмотреть внучка на дереве.

— Ладно, бабуль, я быстро, — с радостью согласился Виталька и в спешке запихнул в рот сразу горсть ягод. Быстро спустился с дерева и вмиг уже бежал к центральной площади хутора.

А у автолавки уже собрались хуторяне, кто купить чего, а кто и просто поболтать, повидать кого. Хутор уважал уединение, и его немногочисленные жители по гостям ходили редко; да и на улицу выходили только по важному делу. А тут повод более чем весомый и хуторяне, скупив кому чего надо, не торопились расходиться; с охотой обсуждали новости, или слушали байки деда Михея. Удел вымирающего посёлка — увидеться, поговорить толком, так это только на похоронах, а свадеб и прочих праздников уже давно не было. И потому автолавка, три раза в неделю, была событием хоть и менее значимым, чем похороны, но и нужным, дабы не ощущать себя в полном забвении.

Виталька выбежал на площадь и увидел, как в тени акаций дед Михей собрал возле себя небольшую компанию слушателей и что-то им увлеченно рассказывал. Донеслось несколько обрывочных фраз об оборотне и ведьме. Дед увлекся: смешно гримасничал и делал страшные глаза. Слушатели охали и испуганно оглядывались.

Купив масло, Виталька постоял немного раздумывая, ждать ли Лёху. Недавно с ним познакомились на речке. Решил подождать и послушать деда Михея. Подошел поближе. Дед похоже подошёл к самому интересному. Гордо посматривая на хуторян, продолжил:

— В ту ночь луна была полная, светло как днем, не спалось мне, вот я и вышел покурить. Вдруг вижу, как на моем огороде старуха наша, ведьма, волчком крутится и воет муторно так. У-у-у-у.

Взвыл тонким фальцетом дед и присел на корточки, изображая волчицу. Мужики шарахнулись от него в испуге, а стоявшая рядом бабка вскрикнула и перекрестилась. Довольный реакцией слушателей, дед поднялся и шепотом продолжил:

— И тут я вижу, что уже нету ведьмы, а вместо неё, волчком кружит, огромная волчица! И как прыгнет на меня! Да куда ей, я в сенях укрылся и в щёлку вижу, как она вокруг дома рыщет, меня ищет, зараза. Во как!

— И, что дальше-то, было? — кто-то из толпы.

Дел вдруг онемел и испуганно посмотрел на дорогу. Все обернулись, умолкли. По улице приближалась старуха. Шла скрючившись, опираясь на прочную палку, склонив голову. Поравнялась с застывшей компанией и резко подняла голову, выискала взглядом Михея, застыла. Глаза её сузились, превратились в жёсткие щели, тело окаменело. Казалось, даже ветер утих, только неприятное жужжание слепня над Виталькиной головой. Все застыли. А Михей вдруг схватился за живот и тихонько заскулил. Старуха же не отрывала взгляд от стонущего деда и что-то тихо бормотала. Виталька неожиданно для себя подбежал к старухе и быстро затараторил:

— Бабушка, бабушка, а давайте я вам сумку помогу нести.

Старуха медленно отвела взгляд от деда, лицо стало мягким, уголки губ приподнялись, она превратилась в прежнюю пожилую и слабую старушку.

— А, Ванечка. Ты это? — неожиданно заговорила тонким, слабым голосом.

— Да нет же, Виталька я.

— Ах да, внучёк Катькин. Ну помоги. Мне хлеба купить да крупы какой, — и ещё раз глянула на деда и во взгляде этом дед увидел себе приговор. Ему стало немного легче, живот попустило, но теперь непонятная усталость наполнила его, ноги ослабели, а коленки дрожать начали. «Ох смертушка моя близко, погубит меня ведьма проклятая» — забегали мысли Михея.

А старуха уже отвернулась и пошла к автолавке, опираясь на свою привычную для хуторян палку. Виталька же нес её кошелку и краем глаза заметил, как дед быстро скрылся в соседней улочке, а вслед за ним разошлись и его слушатели. Молчаливая очередь отодвинулась, сторонясь и пропустила их к прилавку. Где-то в очереди мелькнули удивленные глаза Лёхи. И вскоре Виталька со старухой пошли к своей улице, провожаемые взглядами хуторян. Прежде чем скрыться за поворотом улочки, Виталька оглянулся и подмигнул растерянному Лёхе.

До самого дома старухи шли молча. Виталька был под впечатлением недавних событий на площади, только теперь до него дошло, что он увидел настоящее колдовство. Незаметно посматривал на старуху и не решался заговорить. Нет, он не боялся, каким-то внутренним чувством знал, что старуха ничего ему не сделает. И уже представлял себе, как она его научит колдовству, и он, может быть, даже станет колдуном. Старуха же, казалось, не замечала его, шла на пару шагов впереди, и о чем-то думала.

Но как только дошли до её дома — остановилась.
— Спасибо, внучок. Только ты мне и помогаешь.
— Но вы же одна. А почему вам никто не помогает?
— Потому и не помогают. Я ведь ведьма. Слышал, как этот старый хрыч Михей меня обзывает? Весь хутор меня ведьмой считает.
— Так вы добрая ведьма. Расскажите про колдовство. Как вы это делаете?
— Не добрая я. А чего мне доброй быть? Хуторские наши сгубили моего Ванечку. Искать не хотели, а он ждал, он до сих пор ждёт. Не прощу им этого. А ты другой, ты добрый. А про колдовство говорить нечего. Нету никакого колдовства. Выдумки это.
И вдруг неожиданно для себя провела рукой по его плечу.
— Ты хороший, прям как мой Ваня.
— А я могу в волка превратиться, а? Бабушка? Дед Михей говорит, что вы можете, — настаивал на своем Виталька.
— Брешет твой Михей, — рассердилась старуха, — нашел кого слушать. А волки они хорошие, добрые. Ванечка мой любит их. Иди уж, чего тебе со старухой водиться. Помог и ладно.
Старуха явно расстроилась.
— Хорошо, бабушка. Я потом ещё зайду, отвара вашего хочется. Он у вас вкусный.
— Ладно, иди уже. Будет тебе отвар… Особый он у меня, из трав целебных, — оттаяла старуха.

Сказала и посмотрела так, как на него только мама смотрит. Виталька засмущался, потоптался немного, ему стало неловко и тревожно, и он поторопился выйти из этого, нового для него состояния – собрался было уходить. Но вдруг какое-то тепло внутри расплылось по всему телу и ему стало уютно и радостно. Он почувствовал, что эта, незнакомая старушка становится для него таким же близким человеком, как и бабушка Катя. Очень захотелось с ней быть, разговаривать, помогать. Все это ввело его в радостно-нервное возбуждение и ему захотелось поделиться с кем-нибудь этим чувством. Леха. Он вспомнил о нем.
— До свидания, бабушка, —торопливо попрощался, развернулся, и побежал обратно на площадь.
Старуха провожала его взглядом и испытывала давно забытое чувство единения с этим мальчиком, так похожим на её Ваню. Виталька уже скрылся за поворотом, а она всё смотрела и смотрела вслед, и казалось ей, что это её Ваня побежал встречать с работы отца, её любимого Гришу. Стало хорошо на душе, отошла злость на хуторян, и впервые за многие годы на её лице появилась улыбка. Но за миг стряхнула с себя это чувство, и лицо её опять стало прежним, жестким.

Лёха выслушал Витальку и авторитетно заявил:
— Ведьма, она и есть ведьма. Привораживает тебя, и не заметишь, как утащит за собой в своё зеркало поганое.
— Не, Лёха, она добрая, просто у неё сын пропал, вот она и переживает.
— Да когда это было, уж сто лет прошло. Знаю я эту историю. Говорят в болотах сгинул, там много народа пропало.
Тебе оно зачем?
— Не знаю. Мне её жалко. Да и колдовство интересно, как она в волчицу превращается.
— Враки всё это. Дед Михей брешет. Мамка говорит, что белочка у него, чего хочешь увидит, с перепою. Плюнь ты на эту ведьму. Может купаться пойдем?
Виталька согласился и до вечера они купались в озере.