ЗА РАДИ ЛЮБВИ...

Имя австрийского писателя Леопольда Захер-Мазоха известно даже тем, кто никогда не видел его сочинений. Известно, благодаря слову «Мазохизм», вошедшему во все основные языки мира и образованному от фамилии писателя. Но многие ли знают, что это был за человек? Я не знаю, подходит ли рассказ о Захер-Мазохе для конкурсов эссе, но думаю, что мемуары жены Леопольда с вкраплениями личной переписки с писателем в пору их развивавшихся ещё отношений, вполне можно поставить в графу «рукописи не горят». История отношений австрийского классика и той, что долгое время шла с ним по жизни рука об руку, — отразилась в творчестве классика. Эта женщина вошла в историю литературы как Ванда фон Дунаева, хотя родители дали ей другое имя, куда более романтичное: Аврора. Аврора фон Рюмелин. Родилась она в австрийском городе Граце, где с малолетства познала нужду (отец, разорившись, покинул семью) и где начальником полиции служил дворянин Захер-Мазох. Лицо известное, но в один день он оказался в тени собственного сына, совсем еще молодого человека, только что дебютировавшего как писатель и имевшего достаточно громкий и тогда ещё вполне благопристойный успех.

Звали его Леопольдом. Говорили, что он помолвлен с красавицей-полькой, своей двоюродной сестрой, и что «любовь его к ней была необыкновенно возвышенной и чистой».

Школьница Аврора не находила в этом ничего удивительного. В её мемуарах — дневниковых записках, она пишет: «Захер-Мазох обладал не только умом и талантом, но отличался также удивительной добротой и благородством, был целомудрен и чист, как молодая девушка». Этот внутренний облик вполне соответствовал внешнему: «Весь в чёрном, тонкий, с бледным лицом, лишённым растительности, с острым профилем»…Таким впервые увидела его будущая Ванда фон Дунаева, признавшая: «Леопольд Захер Мазох произвёл на меня впечатление молодого богослова».

Помолвка с троюродной сестрой вскоре расстроилась, как, впрочем, и все другие. Ничего удивительного! «Захер Мазох очаровывал всех женщин, и все они бегали за ним. У него бывали самые изящные, самые красивые и интересные женщины, но ни одной из них не удавалось внушить ему глубокого чувства», — пишет в своём дневнике Аврора.

Почему? Чего недоставало им, самым изящным, самым красивым? Быть может, любовного искусства? Да, любить, быть любимым – это, соглашается Северин, герой «Венеры в мехах», самого знаменитого произведения писателя, большое счастье, но, продолжает он упоённо, «как бледнеет его сияние перед полным мукой блаженством – боготворить женщину, которая делает нас своей игрушкой, быть рабом прекрасной тиранки, безжалостно попирающей нас ногами»…

Это не просто слова, это – кредо, если угодно, ключ к сердцу художника, и Аврора, со школьных лет завидовавшая женщинам литературной знаменитости, мечтавшая занять их место навсегда, воспользовалась этим ключом с виртуозностью! «Я… воображала себя женой писателя, в изящном доме, окружённая прелестными детьми», — читаю в её дневнике – откровении.

Началось с писем. «Доктор! – писала она кумиру своих школьных лет, чьи сочинения внимательно проштудировала. – Во мне бушует демон! Я не знаю, любовь или ненависть заставляет жаждать видеть Вас у ног моих, изнывающим от желания и боли. Я хотела бы Вас видеть умирающим от страсти, — о, как дрожит моё сердце, пока я пишу эти строки, от нетерпения…»

Я не знаю, дрожало ли её сердце, тем более от нетерпения, но вот что его дрожало – это точно: на такого рода признания и такого рода призывы Мазох откликался мгновенно.

«С тех пор, как я имею счастье знать Вас, то есть, с тех пор, как Вы милостиво разрешили писать Вам и отвечали на мои письма, мои мысли и чувства совершенно изменились. Мне кажется, что я нашёл свой… идеал» («Венера в мехах»).

Идеал? Какой идеал? Вопрос далеко не праздный, так как по собственному признанию Захер-Мазоха, «в его воображении колебались два женских идеальных образа – один добрый, другой злой». («Венера в мехах»).

Добрый олицетворяла мать, существо благородное и возвышенное. Но он скоро понял, что подобной женщины ему не встретить. Почему? Да потому что, видел, «современное воспитание, среда, общественные условия делали женщин лживыми и злыми… Их нравственность и доброта были или расчётом, или недостатком темперамента; в них не было ни капли правды». А раз так, он, больше всего на свете ненавидящий ложь, предпочитает иметь дело со злой женщиной – та, «по крайней мере, искренна в своей грубости, эгоизме и дурных инстинктах».

Вот о каком идеале толкует он! Она прекрасно понимает это (Аврора и сама отменно владела пером, хотя на хлеб себе зарабатывала шитьём перчаток), она знает, что он обожает меха, и делает ещё один смелый ход: таинственная незнакомка (до сих пор виделись лишь однажды, и она, несмотря на его уговоры, не подняла вуали), она милостиво соглашается принять от него мех – красную с горностаем, кофточку, — но честно предупреждает, чтобы он ни в коем случае не дарил её своего сердца.

«Я растопчу его, потому что мне не нужна Ваша любовь. Вы любите меха, — да, найдите блестящий, прекрасный и мягкий. Вы увидите такую красоту, на которую будете молиться на коленях, но коснуться не посмеете…»

И вдобавок ко всему подписывается именем героини «Венеры в мехах»: Ванда Дунаева. Отныне это становится её именем. Вот и близко к осуществлению – одно из самых заветных его мечтаний: «Если бы я встретил женщину, способную быть «Венерой в мехах», я бы любил, боготворил её до безумия, я обратился бы в её раба».

А она продолжала упорно отказываться на все его приглашения, пока не прочла в газете, что Захер-Мазох серьёзно болен, у него воспаление лёгких. И гордая девушка отбросила все свои романтические штучки, написав ему, что будет в пять вечера. Ответ не заставил себя ждать: «Сегодня вечером я буду счастливейшим человеком на земле».

Жил Мазох с братом и отцом на втором этаже добротного дома. Войдя в подъезд, девушка растерялась – не знала, в какую дверь стучать. И тут одна из дверей распахнулась, на пороге появился хозяин, взволнованный, растерянный, не в состоянии вымолвить и слова. Он опустился перед ней на колени и сложил руки так, будто собирался молиться…

С этой минуты заочная дружба, которая состояла из переписки, перешла в горячие личные отношения. Захер-Мазох опекает Ванду как литератора, знакомит её с писателями и художниками. «Я всецело подчинялась его уму, который изливался на мою истерзанную душу точно прохладный источник в бесплодной пустыне. Он открыл моим глазам новый мир, мир лучезарной красоты». 13 октября 1873 года они обвенчались.

Шло время. Мастер писал сочинения и давал их прочитать супруге. Ванга, читая их, всё больше убеждалась, что описанные в сочинениях мужа странности – не только плод его безудержной фантазии, но и то, к чему он тайно вожделеет. «Любовь – это рыцарское служение, это песнь трубадура, это цепи раба».

Цепи раба! Безоговорочное, полное унижений и физических мук подчинение мужчины своей избраннице, выполнение любого её, пусть даже самого вздорного каприза – сквозная тема едва ли не всех его книг. Забавы с горничной и с ним, когда они, облачившись в шубы, бегали друг за другом, потом его ловили и шутя наказывали веревками, вдруг превращается в более ощутимое: однажды он захотел «настоящего» наказания… «чтобы мы били верёвками, которые он сам приготовил для этой цели». Жена долго отказывалась – Леопольд настаивал. Пришлось уступить. «Не проходило дня, чтобы я не била своего мужа… вначале испытывала необычайное отвращение, но мало-помалу привыкла, хотя всегда исполняла это против воли».

Исполнла – что? Роль своего литературного прототипа, героини «Венеры в мехах», демонической женщины, которая не знает пощады, что, собственно, и вызывает восторг её добровольного раба. «Если любишь меня, будь жестока со мной!» — умоляет Северин.

Ванда любила! И Ванда – героиня книги, и Ванда реальная, вынужденная – ради любви! – не только взять себе чужое имя, но и добросовестно копировать поведение, сотворённое её мужем, образа.

А муж шёл всё дальше и дальше. «Видя, что я подчиняюсь его желаниям, он ухитрился придать этому ещё более мучительный характер. Он заказал по своему укаазнию различные кнуты, между прочим, плеть в шесть ремней, утыканную острыми гвоздями»…

Термин «мазохизм», введенный в обиход венским психиатром Р. Краффт-Эбингом, подразумевает не только физическое, но и моральное страдание. Возможно даже, моральное в большей степени. Произведения писателя, и прежде всего, «Венера в мехах», дают для такой интерпретации все основания. Северин не только заставляет Ванду, предварительно облачённую в меха, стегать его кнутом, но и страшно вымолвить! – подбивает изменить ему. «В неверности любимой женщины, — постигает Северин, — таится мучительная прелесть, высшее сладострастие»…

Вот так – высшее сладострастие! И он не желает лишать себя этого изысканного удовольствия, а потому буквально толкает возлюбленную в объятия другого. В романе это Алексей Пападополис, грек. «Он напрямик стал просить меня изменить ему», — пишет в своих мемуарах Ванда. И приводит разговор с ним: «Для работы мне необходимо быть в хорошем настроении и чтобы у меня было какое-то поощрение. Ты знаешь, что я хочу сказать»… Она знала, чего он хотел. И она, ради любви, подчинилась.

«Я прошла в маленькую комнатку, где ожидал меня другой»…

Но сердце её осталось с мужем. Только это было не то, прежнее сердце взбалмошной девчонки, которая, озорства ради, строчила знаменитому писателю письма в духе его романов и которая в угоду ему стала живой героиней одного а может быть, и всех вместе, романов. Это было сердце умудрённой опытом, усталой, измученной бесконечными беременностями, дрожащей за своих детей, вынужденной исполнять дикие фантазии своего супруга, женщины. И тем не менее, она не озлобилась. «Всё то отвратительное, безобразное и безумное, что я пережила… возбудило во мне глубочайшую жалость к этому несчастному человеку. Из этой жалости возникла любовь, пустившая глубокие корни в моём сердце»…