Заглянуть за дверь

Этот вечер я провожу у костра. Вокруг безмолвие лесного хутора. И если днем еще можно увидеть редкого жителя вышедшего из уютного дома по каким-то неотложным делам, то к вечеру хутор замирает, и только огоньки в окошках редких домов мигают, пробивая ощутимые дыры в моем одиночестве.

Вечера у нас тихие, все застывает каменной неподвижностью, ни ветка, ни травинка не шелохнется. Так же тихо и в этот вечер. Но как только пламя поднялось над костром, объявился ветер.
Слабость он имеет к огню. И где бы ни возник огонь, он его всегда настигнет и будет терзать, пока не догорит последняя щепка.

Но отчего ветер не равнодушен к огню?
Может потому, что он в сговоре с разумом, охраняет нас от непроизвольного выхода из реального мира. А огонь — наоборот, играя пламенем, уводит нас в неведомое. Он усыпляет особым трепетом пламени и  открывает дверь в неведомое.

Ветер. Он стоит на страже. И когда нас начинает уносить монотонная игра пламени, он врывается и разгоняет магию огня — разум просыпается и возвращает нас в рамки известного мира.

Нужно затаиться и своей неподвижностью обмануть ветер. Я застыл, расфокусировал взгляд, лишился мыслей и исчез для вселенной. Ветер потерял меня, он немного потрепал пламя и утих, забравшись в колючую крону облепихи, и, покряхтывая от удовольствия, резвился в её цепких колючках.
Пламя же, освободившись от ветра, возвращается в свой гипнотически ритм и опять поглощает меня. Разум засыпает, и пламя открывает мне дверь в неизвестный мир.

Пустыня. Яркое солнце в зените голубой бездны. Два цвета: песка и синего неба, местами смешиваются, искаженные жаркими лучами. Жара звенит горячим воздухом. Пустыня уходит за горизонт, и только огромный камень выше моего роста в одиночку созерцает вечность. На камне замечаю глаза, уродливую морду; когтистые лапы царапают камень. Это ящерица, она смотрит на меня.
Ее тяжёлый взгляд трудно вынести.
Ящерица разговаривает со мной образами далёкого прошлого.

Мужчина и женщина вышли из больницы, на руках у мужчины болезненно — исхудавший младенец. Они молча идут. Я их узнаю — это мои папа и мама. Молча идут по улице к вокзалу.. На лице женщины решимость. Врачи сдались и согласились выписать ребёнка домой. У ребёнка проблемы с пищеварением — немного поест и кричит. Он ничего не ест и каждый день теряет в весе. Мама уже не верит врачам, ведь два года назад умер её первенец, не прожив и двух месяцев. Она настояла на выписке, и, подписав какие-то бумаги, забирает малыша домой. Там её мама, и она знает, как помочь внуку.
Бабушка осторожно приняла на руки изможденное тельце мальчика. У него крупная головка, обтянутая пергаментом кожа на лице и огромные печальные глаза. Он не плачет, и со взрослым пониманием смотрит на окружающих. Отец этого не выдерживает и убегает пораньше на работу. А бабушка, одолжив у соседки козьего молока, смешала его с толчеными калачиками*, растущими в изобилии во дворе. Вскипятила эту смесь, остудила, и осторожно напоила ребенка.
Это я, мне всего лишь два месяца, но я узнаю себя, узнаю маму и отца. И уже знаю, что бабушка выходит меня. Вот только взрослый печальный и понимающий взгляд останется со мной навсегда.
Ящерица показывает все новые картинки, но я уже их не воспринимаю.

Опять жаркая пустыня и глаза ящерицы. Пустыня закручивается вихрем и тает в пламени костра. Это ветер торопится вернуть меня в настоящее. Дверь закрывается.

Костер догорает. Ветер, справившись с пламенем, сердито зашипел на углях, взлетел на облепиху, потрепал её крону, и с чувством выполненного долга метнулся в сторону леса.

Луна скрылась за горизонт. Звёздное небо отяжелело и просело на землю. Образы родителей остались за той дверью. Их уже нет со мной, и эта встреча с ними для меня — весточка того далёкого прошлого, их молодых, любящих, только начинающих жить после тяжёлой войны и трудных послевоенных лет. И я сам, маленький, между жизнью и смертью, со взглядом, в котором взрослое понимание
жизни. А на Востоке уже сереет небо близким рассветом.

* Калачик — Просвирник низкий, обладает целебными свойствами.