Абсурдизм

Возникший как направление в философии, литературе и театре, абсурдизм стал одним из «китов» современного авангарда в целом и постмодернизма в частности. Тем не менее, несмотря на связь, эти понятия не тождественны. Равно как необходимо разделять абсурдизм как идейно-философское направление и абсурдизм как эстетический принцип в творчестве: эти вещи могли как дополнять друг друга (на ранних этапах), так и существовать независимо (позднее).

Официально считается, что абсурдизм в литературе начался с Альбера Камю, поэтому между абсурдизмом и экзистенциализмом в философии зачастую ставят знак равенства. Это не вполне корректно, поскольку поздняя философия абсурдизма, поддерживая ряд положений экзистенциализма, в целом антагонистична идеям Камю.

Тем не менее, литература абсурда, написанная экзистенциалистами, действительно была выдержана в соответствии с их идеями, заметно повлияв как на последующую литературу абсурда, так и театр абсурда, зародившийся в рамках соответствующей литературы (драматургия абсурда).

Следы философии и эстетики абсурда существовали задолго до появления экзистенциалистов. И я сейчас говорю не только про «шендизм» Лоренса Стерна или шутки Антона Павловича Чехова; не только про античный театр, средневековых философов-схоластов и математиков; не только про знаменитое «Credo quia absurdum» Тертуллиана Квинта. Взять даже "Рамаяну", эпизод, где герой встречает персонажей, которые в рамках описываемой истории вдруг начинают цитировать непосредственное начало этой истории.

Словом, мы в который уже раз возвращаемся к теории исторического и трансисторического подхода к авангарду в искусстве. Благо сам термин в современном значении использовался Луи Арагоном уже в ретроспективе, для обозначения ранее существовавших явлений; авангардисты, называющие себя таковыми, возникли значительно позднее.

Иными словами, и философия абсурда, и эстетика абсурда существовали задолго до Камю, в том числе и в литературе. Аналогично тому, как, например, постмодернистские произведения существовали ещё до появления термина. Но просто Камю сформулировал пусть не бесспорную, но законченную концепцию, придав ей огранку.

Прежде всего необходимо различать такие понятия, как «бред» и «абсурд». Бред не является правдой или ложью, он лишён логической структуры, его не с чем соотносить. В то же самое время, согласно определению Ролана Барта, постструктуралиста и теоретика постмодернизма, бессмыслица абсурда есть не отсутствие смысла в значении бреда, а «обратный смысл». Т.е. в абсурде присутствует своя неклассическая логика, просто она смещена относительно традиционных стандартов.

По этому поводу Умберто Эко достаточно чётко высказывался в «Заметках на полях „Имени Розы“»: «В поэзии ограничения задаются стопой, строкой, рифмой. Всем тем, что мои современники называют „вдох по велению слуха“. В прозе ограничения диктуются сотворенным нами миром. Это никакого отношения не имеет к реализму (хотя объясняет, в числе прочего, и реализм). Пусть мы имеем дело с миром совершенно ирреальным, в котором ослы летают, а принцессы оживают от поцелуя. Но при всей произвольности и нереалистичности этого мира должны соблюдаться законы, установленные в самом его начале. То есть нужно четко представлять себе, тот ли это мир, где принцесса оживает только от поцелуя принца, или тот, где она оживает и от поцелуя колдуньи? Тот мир, где поцелуи принцесс превращают обратно в принцев только жаб? Или тот, где это действие распространено, положим, на дикобразов?».

Иными словами, в абсурдных лимериках Эдварда Лира, в приключениях Алисы у Льюиса Кэролла, в фантасмагориях Франца Кафки, в экспрессивных образах Альбера Камю и Жан-Поля Сартра, в психоделических пьесах Эжена Ионеску даже абсурд базируется на неком ряде принципов, законов и положений. Иначе не было бы ни литературы, ни театра, ни философии. Другое дело, что эти принципы, законы и положения резко контрастируют с повседневной обывательской логикой в массовом сознании.

Тем не менее, абсурд абсурду рознь. Мы можем выделить немалое количество ярких представителей абсурдизма (философов, прозаиков, драматургов): как ярких одиночек (Сэмюэль Беккет, Артюр Адамов и т.д.), так и представителей неких объединений (обэриуты и т.д.) и направлений («новый реализм» и т.д.). Но всё-таки, при некотором ряде общих черт и положений (не всегда соблюдавшихся безусловно), абсурдистские произведения отличались самобытностью, двигаясь под одним лозунгом, но в разных направлениях.

Например, обэриуты прямо указывали, что ставят своей целью обогатить, углубить и расширить смысл объектов, создав так называемое «пятое значение», наряду с начертательным, эмоциональным, целевым и эстетическим. Значение, задаваемое самим фактом существования объекта, очищенного от прочих наносных смыслов.

Обэриуты использовали умышленные орфографические ошибки для создания двусмысленности в предложении; многочисленные повторы; языковые аномалии и многие другие приёмы. Но их излюбленным коньком была релятивность в построении предложений: т.е. стиль написания, при котором новое утверждение (в рамках одного или нескольких предложений) опровергает предыдущее (не изымаемое из текста).

Философы-экзистенциалисты ориентировались не столько на эксперименты с формой, сколько на содержание, стараясь донести до читателя концепцию: «жизнь не имеет объективного смысла, но кончать с жизнью из-за этого — бессмысленно так же, поэтому нужно придать жизни собственный смысл; экзистенциализм — это гуманизм!».

Эдвард Лир (ощутимо повлиявший и на сюрреалистов, и на обэриутов), в свою очередь, просто любил валять дурака в своё удовольствие, не ставя перед собой каких-либо высоких целей и задач. Подобная литература, написанная просто из любви к сочинительству, прежде всего передаёт читателю ощущения, очищенные от обыденного смысла и содержания. Но даже при том — при сём здесь соблюдаются определённые поэтические принципы.

Вообще гротескность, парадоксальность, поэзия на основе вымышленных слов (всевозможные «бармаглоты» и т.д.), как и прочие излюбленные приёмы абсурдистов, довольно прочно укоренились в детской литературе.

Лауреат Нобелевской Премии, Сэмюэль Беккет, использовал абсурд просто в качестве некой площадки, посредством которой он мог вещать о достаточно реалистичных и насущных вещах, затрагивая вопросы политики, религии и морали, при этом проявляя немалую эрудицию на фоне достаточно резкой пошлости.

Что до абсурдных пьес Эжена Ионеску, принесших автору всемирное признание, то их создатель называл своим идейным вдохновителем течение дадаизма, при этом признавая лишь косвенное родство с сюрреализмом. Если в ряде случаев его абсурд просто является некой формой ради формы, не имеющей идейного наполнения, другие произведения мэтра пропитаны иносказательностью, несущей вполне конкретный, пусть и не всегда очевидный посыл. С одной стороны, это не провокации ради провокаций, а с другой, — в основе этих пьес стоит вполне конкретный замысел, а не выдернутые из снов фантасмагорические образы.