Людмила

Литературный клуб «Писатели за Добро» поздравляет Вас с днём рождения и желает творческих успехов!

ХРАНИ ТЕБЯ ЛЮБОВЬ МОЯ
Маше снился солнечный день, теплый ветерок, распахивающий занавески на балконе, щедро бросающий снопы солнечных лучей в комнату. Со двора доносилось её имя, кто-то кричал радостно, звонко:
— Маша-а-а-а! Выходи-и-и! Жду-у-у!

«Ванюша ждёт, что же это я, забыла, что ли?», — Девушка вскочила с постели, распахнула дверь на балкон. Но под балконом никого не было. Маша оглядывалась, крутила головой, пытаясь рассмотреть, не в беседке ли спрятался Ваня, не за каштаном ли присел на лавочку? Но двор был пуст, только качели поскрипывали, тревожно раскачиваясь. От скрипа старых качелей волнение глубже проникло в сердце, верткой ящеркой царапалось, будило. Маша просыпалась в панике, обнаружив себя дома, на кровати, с золотым обручальным кольцом на пальце. В глубине зеркального шкафа скучало её кружевное свадебное платье с расшитой серебром вуалью-фатой. Маша не стала продавать платье, пускай останется на память, будет её талисманом, чтобы у них с мужем все было хорошо. В их семейном гнездышке спокойно, уютно. Только мужа нет рядом. Второй месяц воюет. Забрали на третий день после свадьбы. Ваня не искал способа уклониться, что-то придумать, кого-то попросить.

— У нас в роду все мужчины служили. И я должен. Это мой долг, понимаешь? Тем более сейчас.
— Вань, подумай, война идёт. Тебе людей убивать придётся!
— Это и есть долг: Родину защищать.
— Но почему ты?! Только свадьбу сыграли! У Ленки вон муж в больницу лёг, чтобы не забрали, у Титовых сын куда-то за границу уехал заблаговременно.
— Заблаговременно это хорошо…Но я не умею заблаговременно избегать трудностей. И в больничку не
лягу. Здоров. И не привык задницу в кусты прятать. Извини.
— Не понимаю, почему ты?! Ведь можно же…
— Нельзя!!! Кто, если не я, понимаешь?! Мне отец так говорил! И дед!
— Сейчас другие времена!
— Жена, в любые времена семью, дом, женщину, родину нужно идти и защищать. Ты хочешь жить в мире?
-Хочу, конечно.
-Вот и мир тоже нужно защищать. И кто, если не я, должен ТВОЙ МИР защитить? И хватит причитать. Собери в дорогу.

Он тогда так и не дал ей продолжить разговор. А теперь её Ваня на линии боевых действий, командует ротой. Звонит почти каждый день, бодрым голосом спрашивает о друзьях, шутит, но непонятные сны тревожат молодую жену, лишая покоя. Точнее, один, настойчиво повторяющийся сон, пугающий гулкой пустотой двора, скрипом качелей и громким зовом невидимого Вани:

— Маша-а-а!

Словно сказать что-то хочет. Может позвонить самой? Но вдруг помешаю? Просил же не звонить. Может подождать, пока наберёт? А вдруг случилось что и не может? Как быть-то? …Нет, лучше уж пусть ругает, чем терпеть разъедающую изнутри тревогу.
***

В одном из районов спецоперации хмурым ноябрьским утром выпал снег, запорошив лощину, дорогу и поле за посадкой. Явление пушистых снежинок в ноябре не диво. Бодрит, знаете ли, снежок солдатское сердце, похрустывая под ногами. Но дело в том, что маскировочных сеток на складе просто не было. Пропил ли их худосочный завскладом или старшина куда на сторону продал, — сказать сложно, да и что об этом говорить? Зима пришла на позиции, снег укрыл землю пушистым пледом, а на белом полотне очертания орудий, фигуры солдат, снующих туда-сюда, проступали как на экране: четко, внятно, словно сквозь узкий паз прицела: стреляй сколь хочешь.
Иван как командир решил действовать: собрал своих и потащил в посадку за ветками, надеясь, что падающий снег запорошит ветви деревьев, если их быстро принести и закрыть орудия, Но от веток с остатками сухих листьев толку было мало. Иван пошел к командиру с предложением укрыться в лощине или в посадке, чтобы хотя бы самоходки не мозолили противнику глаза.

— С какого перепуга отступить предлагаешь?
— Не отступить, передислоцироваться в целях маскировки, товарищ командир. Снег же, мы как на ладони у противника.
— Отправь бойцов на склад за маскхалатами и маскировочными сетками. Всему вас учить надо, салаги.
— Нет на складе ничего. Маскхалаты забрали разведчики, сеток и не было.
— Как нет? Не может быть? У завскладом спроси!
— Так уже спрашивал, он невнятное что-то бормочет.
— Понял, вызови его ко мне, сам проверю.

По итогам проверки командир отправил завскладом на 5 суток на сельхозработы: делать маскировочные насыпи, самоходки велел отвести в лощину, маскировочные сетки заказать снабженцам.

— И сколько ждать, когда снабженцы справятся?
— Не знаю, я не волшебник!
— Перебьют же ребят! А завскладом по ходу волшебник, были же сетки! Он же неделю копать будет!
— Поможете, не маленькие. И за ним присмотрите, пусть поработает!

Иван шел к себе в роту, когда Маша наконец решилась нажать кнопку вызова:

— Привет, Ванечка! Как ты?
— Привет, Машенька. Иду в роту. По снегу иду, между прочим. У вас снег выпал?
— Немного совсем, но и пора уже, ноябрь наступил…
— Демаскирует он нас, понимаешь? А сеток и маскировочных халатов нет!
— Демаскирует вас? Это как?
-Хреново это, противнику видны, как на ладони, понимаешь?
— Ой…. А что же делать? У вас же должны быть сетки эти. Скажи командиру, не молчи!
— Не знаю, Машуня, что и делать. И командир не знает. От него иду.
— Ванечка, а из чего делают-то сетки эти? Где их брать?
— Не знаю, Маша, ей Богу не знаю. Где-то делают, наверняка. Где-то возможно на складах пылятся, но где именно?!
— Ваня, давай я сейчас тётке Зинаиде позвоню, она на швейной фабрике лет двадцать уже работает. Должна знать. Они там всё шьют.
— Позвони, конечно, но вряд ли она станет по твоему звонку сетки шить или маскхалаты, у них же график, план, да и сырья нет, наверное.
— Сырья?
— Из чего-то ж шить эти халаты и сетки нужно, верно?
— А может есть, я ж не для себя прошу!

***

Маша позвонила тётке, но та ответила, что никаких маскировочных сеток они никогда и не шили. Белые халаты шили, когда был заказ, для медиков. Года два назад.

— Чего ты суетишься, Маш, привезут им халаты и сетки, у них специальная служба есть.
— Теть Зин, ты что, снабженцев не знаешь? Привезут к концу месяца, а если Ваню ранят за это время? А у него рота. Десять человек, тёть Зин. Нельзя ждать!
— И что ты предлагаешь?
-Звони начальнику цеха, сейчас звони, проси начать шить сетки и халаты.
— Из чего шить?
— А из чего их шьют, что надо?
— Сетки можно крутить из чего угодно, лишь бы белого цвета. Их и шить не надо. Собери подружек и делайте. А про халаты маскировочные я поговорю с начальством.
— Сейчас поговоришь?
— Сейчас и поговорю, раз просишь.

Тетка Зинаида не подвела, позвонила в профком фабрики, в пресс-службу, начальнику цеха. До директора дошли тетки, убедили развернуть компанию по пошиву маскировочных костюмов для солдат. И нашлись добровольцы, чтобы шить после смены, задерживаясь на 2 часа. И ткань удалось получить по бартеру у смежников. Партию из 100 костюмов к концу недели отгрузили волонтерам, согласившимся отвезти коробки на личных автомобилях в расположение части, где служил Иван. Вдохновленная Мария на этом не остановилась. Несколько дней не выходила из дому, собирая волонтеров для очередной кампании в соцсетях: Маша размещала объявления и объясняла людям, что на фронте солдатам-артиллеристам, защищающим их дома, жизни, мирную жизнь, нужны маскировочные сетки для орудий. В её интернет-отряде было уже более двадцати женщин, бережно хранивших свои свадебные платья в коробках, шкафах, на антресолях и в гардеробах, словно талисманы, обереги семей, женственности и счастья.
Люди отозвались. Женщины, ранее не соглашавшиеся продать или подарить подвенечные наряды, согласились свить из них маскировочные сетки. И днями напролет кромсали кружева, резали расшитые серебром вуали, сплетали в жгуты, чтобы укрывать стальные стволы орудий. И открывали двери курьерам, доставляющим охапки кружевных юбок, рюшей от тех, кто тоже хранил свадебные убранства. Облака из вуалей лежали у ног мастериц, без устали уничтожающих сверкающие блестками и стразами убранства.
Маша давно уже искромсала свое свадебное платье, свила сетки из нарядов нескольких своих подруг и знакомых, вытащила платья у родственников, обошла соседей и обзвонила однокурсников по университету. Почему-то она была уверена, что платье, которое считала оберегом для себя, сбережет и Ивана, его солдат, а это главное.
Мне бы очень хотелось завершить историю о любви Ивана да Марьи счастливым финалом, но война есть война: ломает судьбы, калечит тела и разлучает влюблённых. В нашей истории о любви пока поставим многоточие. Но одно можно сказать наверняка: солдаты, закрывающие орудия сетками, из которых выбиваются цветы, кружева, рюши, будут стоять насмерть за мир в наших домах, за детский смех и покой в миллионах семей, за трудолюбивые руки матерей и жен, сестер и подруг, за веру в могущество любви и верности.

РУСАЛОЧИЙ ГРЕБЕНЬ (сказка)

У русалки мерцающий взгляд,
Умирающий взгляд полуночи,
Он блестит, то длинней, то короче,
Когда ветры морские кричат.
У русалки чарующий взгляд,
У русалки печальные очи.
Н. С. Гумилёв, «Русалка»

О том, что опасно засиживаться у воды вечерами: не ровён час русалки защекочут, утащат в реку, – Митя услыхал от деда. Как раз летом, когда довелось городскому парнишке пасти коров. В колхозное стадо водить бурёнок деревенские хозяйки не захотели: далеко, а дед Петро с неутомимым псом гончей натуры по кличке Рыжий и приехавший к деду на лето Митя вполне управлялись с немногочисленными добродушными коровушками, парой ладных коней и стайкой капризных коз. На рассвете пастухи собирали стадо по дворам, а вечером приводили обратно, взимая с хозяйских дворов плату деньгами или продуктами.
В ту ночь они остались на дальнем пастбище вместе с двумя деревенскими подростками и их четвероногими помощниками. Коней на ночь стреножили, коз привязали. Коровы, позвякивая бубенцами на шеях, бродили неподалёку. Рыжий с приятелями приглядывал за ними.
Поглядывая на закипающий в котелке над костром кипяток, мальчишки нарезали хлеб и сало, раскладывали домашние припасы. И случали байки деда о делах давно минувших дней:

– На слёзном камне когда-то девки да бабы-солдатки рыдали, судьбу кляли, почернел он от скорбей. Потому и прозвали Горюн-камнем…А русалки заводь ещё раньше освоили: видать тёмное нутро омута притянуло нечисть.

– Это тот камень, что под ивами на пригорке, за деревней? – спросил черноглазый вихрастый Толик.

– Он самый…

Мальчишек старинные предания не пугали, будоража воображение, напоминая о страницах учебника истории, о давно прошедших временах, когда, вероятно, и русалки в заводи водились.
Молчаливый, с веснушками на курносом носу Денис авторитетно заметил:

– Русалок не бывает. Выдумки, фольклор.

Митя, задумчиво следя за пляшущими над костром искрами, из солидарности с дедом возразил:

– Никто наверняка не знает. Деревенские туда не ходят и детей купаться не пускают. Почему?
Дед помешивал угли в костре, переворачивая пекущиеся по краям кострища картофелины. Снопики искр поднимались вверх, освещая на мгновения ночную мглу. Становились видны лица расположившихся вокруг костра, силуэты прилёгших поодаль собак и пасущихся коров.
– Об заводи издавна дурная слава ходит… Мой дед сказывал, что с камня девка Анютка в речку прыгнула, русалкой стала, потому заводь Русалкиной и кличут. А Горюн-камень после войны почернел, до войны я с него мальцом рыбу ловил, обыкновенный камень был-то.

Толик, поёрзав, хрипловато спросил:

– Какая Анютка? Чья?
– Дык старой Фомичихи хату на краю возле гречишного поля видали? Вона её Зорька с бурым пятном на боку.
– Дед, Анютка-то Фомичихе кто? – Митя восторженно распахнул глаза в предчувствии очередной истории.
–Знаю только, что из их рода. У самой-то Анютки деток не было.
– Денис, поправив очки, ответственно заявил:
– Анфиса Егоровна, которую по мужу Фомичихой прозвали, – родная бабушка моего дяди. Он механиком в мастерских работает.
– Деда, ты про Анютку-то расскажи, что с ней случилось? – попросил Митя.
– Давно, ишшо до революции дело было. Анютка не с матерью родной, а с мачехой и с отцом жила… Митя, ну-ка котелок сымай, – закипел…Толик, картошку-то отгорни, не то сгорить…

Степь звенела стрёкотом сверчков, где-то изредка ухала сова, пофыркивали пасущиеся кони и потрескивал костёр. Вдруг тревожно заржал конь, лаем откликнулся Рыжий, повернув морду к пасущемуся стаду. Дед поднялся, подпоясал ватник, размял ноги:

– Рыжий, идём-ка на коровок да коников посмотрим. А вы картошку проверьте, поди поспела, почистите, но не обожгитесь, осторожно. Соль под миской возле моей сумки.

За Рыжим потрусили к коровам ещё два лохматых сторожа, изредка перебрасываясь друг с другом отрывистым лаем.

Мальчишки ощутили восторг: тайна, как оказалось, жила с ними рядом:
– Так Анютка действительно была? – Недоверчиво спросил Дениса Толик.
– Она красивая была, но несчастливая, мне так бабушка говорила.
Митя, сглотнул слюну, вдыхая аромат печёной картошки, наставительно произнёс:

– Вы картошку чистите и в миску кладите. Про Анютку деда потом расскажет.
– Моя мама говорит, что на ночь нельзя страшные истории слушать, ни к чему ребёнку нервную систему портить, – возразил Денис, отвернувшись.
– Нет уж, пусть расскажет, интересно же! Нас тут много! – Заволновался Толик, шумно дуя и перебрасывая с ладони на ладонь румяную картофелину. После сала с печёной картошкой мне ни чёрт, ни русалки не страшны!
– А у меня с собой котлеты домашние, так пахнут, сил нет! – приободрился Денис.
– Так ты их поди отполовинил за день-то!
– Скажешь тоже, две всего съел и одну Дружку дал!
– Ну ты мужик! Я бы все уплёл!
– Мне некогда было, мы с Дружком за козами бегали, они всё время разбредаются и на колхозное поле удрать норовят. Ох, и набегались!
– А потому спать ты будешь, Дениска, без задних ног, не переживай!
– А ты сам-то заснёшь или побежишь к заводи русалок искать?
– А я после картошки с салом отяжелею и ещё пару дней бегать не смогу, на Орлике домой поеду.

Из темноты вынырнула косматая собачья морда. Рыжий ткнулся мокрым носом в ухо Мити, потянулся к ароматным домашним котлетам.

– Рыжий, нельзя! Обожди! – Приструнил пса Митя.
– Деда, иди ужинать, картошку почистили, остывает!

Вы помните вкус картошки, испечённой на углях, с дымком, сдобренной салом с горчицей и хреном? А вкус деревенской сметаны, пахнущих свежестью хрустящих огурчиков и зелёного лука? А ночные посиделки с невероятными историями у костра? Воспоминания детства прочной нитью привязывают память к родным просторам.
Никакие гаджеты не заменят запахов луговых трав, искрящейся утренней росы, влажного пофыркивания мягко перебирающих копытами коней в ожидании водопоя, их призывного нежного ржания по утрам и прикосновения тёплых шершавых губ, осторожно берущих из твоих рук посыпанную солью краюшку. А преданность деревенских собак, сопровождающих тебя в самых дальних походах, бросающихся на помощь по первому зову, а по утру радостным визгом встречающих у крыльца? Детство остаётся с нами на всю жизнь, чтобы согревать теплом родного очага, поить энергией живительной силы родной земли.

Дед Петро вышел из ночи, постукивая палкой и покашливая:

– Где тут мой табачок, не раскидали, сорванцы?
– Дед, какой табак? М-мы картошку едим, – с трудом проговорил Митя, уплетая за обе щеки. В одной его руке лоснился шмат розового сала, в другой красовался ядрёный огурчик.

– Вот это дело! Картошечка-то с сальцем в самый раз! Сейчас и я с вами причащусь.

Воцарилось сосредоточенное молчание, нарушаемое хрустом луковиц да огурцов и повизгиванием вежливо напоминающих о своём присутствии собак:

– Вы, конечно, ешьте, но и о нас не забывайте!

Припасов хватило на всех, дед днём разжился на ферме косточками-собачьими радостями да овсом, коней побаловать.
Утомлённые поздним ужином, труженики неторопливо пили чай с дымком, наслаждаясь ароматом лесной малины и смородиновых листьев, впитывая красоту летней ночи и осознавая собственную значимость в непростой деревенской жизни.

– Дед, так что с Анюткой-то случилось, почему она в омут кинулась?
– Опять вы про своё. Чай допивайте, пироги доедайте да спите, завтра вставать чуть свет.
Митя выглянул из-под тулупа, чихнул и недовольным баском проговорил:

– Мы так не договаривались! Она ж из нашей деревни, нам знать положено.
– Из нашей деревни, это верно… Ну, слушайте, коли так. Ладная была девка, пригожая, парни заглядывались, но жилось ей с мачехой и сводными сёстрами непросто…
– Как Золушке?
– Куды там вашей Золушке! У нас в деревне один колодец на улицу, поди воды натаскай на хозяйство, да огород полей, да грядки прополи, да за животиной присмотри… С песней, с улыбкой и с приветливым словом всё у неё в руках спорилось. И жених сыскался, Степан, видный парень из соседнего села, подсоблять Анютке стал: то воды принести поможет, то огород полить, то сена накосить возьмётся, и в хороводы позвал.

– Это на дискотеку, что ли?
– Ну, вроде того. По весне девки хороводы в березняке водили, песни пели. Вот и Степан с Анютой с ними, на Купала через костёр вместе прыгали, да травами их знахарка окуривала, чтобы, значица, всё у них сложилось. А ближе к осени Степан сговариваться пришёл.
– То есть жениться?
– Женяться, а прежде сватаются потом, на первом сговоре в старину присматривались и о втором сговоре договаривались, родниться начинали со сватами. Но мачеха недоброе задумала: у неё свои дочки на выданье, а падчерица того и гляди из хаты уйдёт, кто станет работать? А тут ещё одной из сестёр Анюткин жених приглянулся. И стала мачеха в гости к сватам с дочкой ездить да приговаривать: «У Анютки-бесприданницы коса долгая, но ум-то короток, потому ноги всегда в навозе, спит она с курами в сарае, приданое ей и не светит, да и манерам её никто не обучал, родной отец работницей сделал, чтобы хоть чему-то девку научить. А вот присмотритесь к моей Настеньке: статная, шустрая, кожа белее снега, ручки нежнее атласа, и с приданым не обидим, и стыдно за неё не будет в приличном доме да на людях!»

Вторая дочь мачехи возьми и расскажи обо всём Анютке из зависти к сестре или по другой причине. Та в слёзы, в крик. Мечется по двору, места себе не найдёт от горя. Тут как раз мачеха с дочкой из гостей приехали, и Степан Анюткин с ними идёт, улыбается, Настю пряником угощает. Анютка увидала их и обмерла, побелела, затряслась, кинулась к реке, к самому омуту. Как она на камне плакала да рыдала, – то люди слышали, а что в речку бросилась, – этого никто не знает, пропала Анютка с того дня.

– А что Степан?
– Степану мачеха сказала, что Анюта больна душевной болезнью, потому ушла куда глаза глядят или руки на себя наложила. Видно Бог от него беду отвёл, ведь какое у такой матери дитё родится? Ещё через пару месяцев Степан позабыл о пропавшей Анютке, Настю сватать пришёл. Договорились о свадьбе, о приданом, всё вроде ладно и складно, но по ночам стал кто-то к дому невесты ходить, в окна стучать да воду под ворота лить. Девка и в церковь к обедне ходила, и Батюшку приглашали дом освятить, и икону новую в светёлку принесла из монастыря, – всё без толку. Как полночь настаёт да луна в окно заглядывает, так вокруг дома кто-то ходит да вздыхает, в окно постукивает или песни поёт, а выглянешь, – никого, только водоросли вокруг крыльца и мокрые следы по подворью, узкие да ладные, точь-в-точь, как у Анютки.

Мальчишки слушали деда, затаив дыхание, только носы из-под полушубков и ватников торчали:

– И кто это ходил?
– Неужто Анютка в русалку оборотилась?
– Деревенские их дом обходили, сторонились. Говорили, что нечисто у них, что Анютка, став русалкой, душегубов изведёт.
Омут-то затягивает человека, а когда погубит, начинает новую жертву искать: сначала в душе у слабого человека накрутит, потом жизни лишит. Старые люди предупреждали, что для молодого мужчины русалочьи игры – верная погибель, если он присядет покачаться с русалкой на ветке или на качелях. А кого уведёт за собой русалка, – тот сам становится русалкой.
– А почему русалками становятся? – Шёпотом спросил Толик.
– Чаще всего от тоски и страданий, так говорят. Если чувства сильные, душа и на том свете успокоиться не может. Спасение у попавшего в сети к русалке одно, народные поверья гласят, что от неё можно откупиться подарком. За доброту русалка даже может наградить, так сказывают.
– И что, русалка отомстила обидчикам?
– Хотите верьте, хотите нет, а мачеха вскорости в ту самую реку бросилась. Говорят, что русалки её затянули в воду за волосы, когда через мост шла. Даже находились очевидцы, сказывали, что видели, как на мосту её сама Анюта встретила в белом платье, с венком из лилий на голове. Поклонилась мачехе и на свадьбу свою пригласила, та в отказ, а за ней уже тянутся длиннющие руки-водоросли, так под воду и затянули.
– Мачеха тоже стала русалкой?
– Не стала, нашли утопленницу спустя пару дней неподалёку от Горюн-камня, всю опутанную водорослями.
– А Степан?
– Сказывают, что после свадьбы молодые уехали на дальний хутор, Настя в скорости дочку родила. Поехали они одного дня дитё крестить, а, как через реку переезжали, так кони и понесли, словно испугались вусмерть. Сказывают, Степан успел выскочить, подошёл к реке отдышаться, умыться, а из воды ему прямо в глаза Анютка-русалка глядит, к себе манит, ластится, обнимает. А ведь ни в коем случае нельзя смотреть русалке в глаза – зачарует, подчинит вашу волю, тогда спасения нет. Говорят, когда его нашли, парень не в себе был: то плакал навзрыд, то смеялся и всё к реке рвался, так и сгинул в больнице, не вернулся назад. А Настя с дочкой остались в повозке. Кони-то в деревне уже успокоились, шагом пошли. После того Настя с дитём, с отцом и сестрой уехали из деревни. Но Анютка-русалка, сказывают, ещё долго к дому своему приходила ночами, причитала, просила вернуть ей гребень.

– Какой гребень?
– Степан ей гребень подарил, когда женихался. Старые люди сказывали, что она не успокоится, пока не найдёт тот гребень или не изведёт всех в округе. Потому с той стороны реки и не стали селиться, заводь с камнем стороной обходили. А трава возле Горюн-камня гуще стала, сочнее. Русалки любят в траве повалятся, а растения их любят: где русалки водятся, там цветы да травы растут и цветут пышнее.

– Деда, а мне жалко Анютку! Я сделаю ей гребень и на камне оставлю! Ей видать подарки никто не дарил, один гребень и был, поэтому ходит за ним. Она же несчастная просто! – Прозвенел в ночной тиши взволнованный голос Мити.

– Герой! Ты сначала научись токарному делу, тогда и обещай! А сейчас спи уже, ночь-полночь.
– И выучусь, – прошептал Митя, плотнее заворачиваясь в тёплый тулуп.

Костёр едва тлел, Денис с Толиком давно спали, дед ворочался, поплотнее запахивая ватник. Митя свёл глаза, утонув в курчавой овчине, обёрнутый тулупом, как коконом. Его покачивало, словно он всё ещё ехал по полю на Орлике. «Коней надо утром напоить», – пронеслось в голове мальчика, и он нырнул в сон.

Это был странный сон. Митя оказался на лугу, пригоршней собирал росу с травинок и умывал лицо утренней росою. А потом очутился возле Горюн-камня. На камне сидела русоволосая стройная девушка, расчёсывала длинные волосы солнечным лучом, словно гребнем. Солнце сияло в её волосах, отливавших то золотом, то медью и янтарём. За волосами, покрывавшими всю её фигуру, девушки и видно почти не было, только гибкая рука плавно ходила вверх и вниз, расчёсывая пряди.

Девушка обернулась к пареньку, смеясь:

– А что, Митя, не забудешь гребень для меня выточить?
– Ты кто такая? – Ошарашенно спросил Митя.
– Не узнал? Посмотри-ка внимательно, и она подняла густые ресницы.

Митя ощутил холодок между лопатками, озноб внутри, и уставился в землю:

– Тебя Анюткой звать?
– Кликали Анюткой, а он звал Нюшей, цветочком лазоревым, а потом разлюбил, мой гребень другой отдал! Верни мне мой гребень!

Митя продолжал разговаривать с девушкой, не поднимая глаз:

– Вернуть не могу, прости. Я не знаю, где твой гребень. Но научусь токарному делу и выточу гребень красивее прежнего. И атласную, как речная вода, ленту подарю! Обещаю!
– Тогда и я обещаю тебе помощь. Знаменитым мастером станешь, коли своё слово не нарушишь! Запомни!

В студию при доме детского творчества Митя записался в сентябре уже в городе. Говорили, что у него большие способности, острый глаз. Мальчик легко обучался, читал чертежи, точно вытачивал хитроумные детали.
Следующим летом Митя вновь приехал к деду. В тот же день, улучив минутку, сбежал по лугу к заводи над рекой. Остановившись у Горюн-камня, огляделся, достал из кармана полотняный лоскут, развернул. На ткани лежал красивый костяной гребень с резным верхом, с длинными зубцами. Рядом с ним отливала лазурью атласная лента. Митя положил дары на камень:

– Анютка, я выполнил обещание, не держи на людей зла. Ты заслуживаешь дорогих подарков за трудолюбие, за красоту. Прими мои дары, своими руками делал для тебя гребень. Я долго учился, было нелегко, даже хотел бросить, но не мог нарушить слово. И голубую, словно речная гладь, ленту выбрал.

Помолчав, паренёк добавил:

– Пусть твоя красота украшает землю. Пусть красота, доброта и любовь всегда украшают нашу землю! Спасибо тебе.

Тихим плеском отозвалась река, летний ветерок растрепал ему чуб. Сквозь шорох листвы Митя отчётливо услышал переливчатый девичий смех. Кто-то гулял неподалёку? Митя не стал проверять, он знал, кого обрадовали его дары, но не повернул головы. Спасибо деду, паренёк хорошо усвоил, что людям нельзя смотреть в бездонные, словно омут, русалочьи глаза.

АРБУЗ (рассказ)

Летний вечер ласков, неспешен и упоителен свежестью очнувшегося от дневной знойной дрёмы ветерка, ароматами наполненного запахами воздуха. Вечером город становится оживлённым, бодрым, энергичным, словно вспомнив о множестве дел, которые ещё можно успеть завершить. Пока не закатилось раскалённое, дышащее жаром солнце и не сгустились сумерки.
Она смотрела в окно на вечерние улицы, размышляя о том, как далеко от неё сейчас всё происходящее в небольшом городке её детства. Она не была здесь почти десять лет, но вот приехала к матери на лето, не в силах оставаться в их очень малосемейке с двумя детьми и без мужа. Муж поступил в аспирантуру, часто ездил в столицу на научные конференции, занимался там же в столице в крупных библиотеках, собирая данные, выискивая новые научные труды и сохранившиеся только на плёнках тексты рукописей одного из малоизвестных авторов. А она занималась детьми, вела хозяйство и иногда писала стихи на клочках бумаги, на оторванных листках календаря и на пожелтевших от времени, но так никому и не подписанных почтовых открытках. Последнее время стихи получались грустными. Она не пыталась вдуматься в причины своей грусти, полагая, что просто устала от рутины домашних дел. О том, что ей хотелось бы больше проявлений внимания и заботы от мужа, даже не задумывалась. Просто не было такого опыта. Заботилась обычно она. С утра до вечера, собрав в узел пушистые непослушные волосы и заколов их обычным карандашом, надев старые джинсовые шорты и футболку. Двое детей, дочь и сын, словно по заказу, разве это не чудо? Чего ещё желать? Дочь уже начала ходить в школу, занимается эстрадными танцами, сыну всего полтора года.
Её размышления прервала трель звонка в прихожей, она открыла дверь и замерла от удивления, увидев сначала большой полосатый арбуз в дверном проёме, за ним бывшего одноклассника с улыбкой до ушей:

– Привет! Отлично выглядишь!
– Привет! Откуда ты взялся?
– Можно зайти? Это тебе. С арбузом пустите?
– Ну, раз с арбузом, тогда пустим. Заходите.
– Понятно. Арбуз пустили, я при нём. Ты одна?
– Мама на работе, дочь на танцах, сын спит, муж в Москве…А что?
– Чаем напоишь?
– Чай с арбузом – это что-то особенного!
– Арбуз вам, мне просто чаю налей.
– Вот уж нет! Просто чай не получится, есть свежий пирог с яблоками, любишь?
– А ты не помнишь?

Предательски звякнула чашка. И дрогнул голос:

– Я помню, что ты исчез…после пирога…и после выпускного. Просто исчез.
Да, а ты чай с сахаром пьёшь? Вот сахарница. Представь, я даже приходила к тебе домой, знаешь? Думала, может что-то случилось, поэтому пошла однажды вечером. Тебя не было дома, но твоя мама сказала, что всё у тебя в порядке. Просто ты не всегда приходишь ночевать домой… Я не спросила, какой чай ты пьёшь, зелёный или чёрный?

Она говорила спокойно, почти шёпотом, плавно двигалась по кухне, пока заваривала чай в расписном круглом чайничке. По тонкой шее рассыпались непослушные пушистые пряди. Она не смотрела на него, головы не повернула. Только поставив чайник, чашки и тарелку с пирогом на стол, села напротив и медленно подняла ресницы.

– Зачем ты пришёл?
– На тебя посмотреть.
– У тебя есть такая возможность, пока сын спит. Пей чай и смотри.
– Ты стала ещё красивее.
– Спасибо за комплимент.
– Но я никогда не думал, что ты будешь вся в семье.
– Почему? Разве это не самое важное для женщины?
– Для обычной женщины.
– А я какая? –
Дожидаясь ответа, она иронически прищурилась.

– Ты необычная. Особенная. И всегда была такой.
– Для тебя…Но тогда почему ты исчез?.. Ты женат?
– Да, женат. И дочь есть. Мы с женой так долго её ждали.
– Поздравляю. Значит все хорошо?
– Да, всё хорошо. А ты как?
– У меня, у нас, тоже всё хорошо. Сынишке уже 1,5 года… Осенью на работу выхожу.
– Покажешь наследника?
– Он сейчас спит, но можем заглянуть тихонько,…если хочешь…
– Хочу.
–Тогда пойдём.

Он поднялся, не в силах оставаться с ней наедине, словно задыхаясь от подступившего к горлу комка, сглотнул и, пряча волнение, громче обычного пошутил:

– Готов лицезреть наследного принца!
– Ш-ш-ш! Она приложила палец к губам, приоткрывая дверь в комнату, поманила его пальцем и кивнула на кровать у окна.

На детской кроватке, раскинувшись, сбросив к ногам покрывало, спал румяный мальчуган с ЕЁ пушистыми русыми локонами, с такой же как у мамы жилкой, голубеющей на виске под тонкой кожей. ОНА подошла к сынишке поправить покрывало, нагнулась поцеловать румяную щёчку. Именно в этот момент ОН отчётливо осознал, что больше всего на свете хотел бы, чтобы ЕГО сына так бережно, нежно укрывали ЕЁ руки, чтобы у ЕГО сына были ЕЁ кудри и глаза. И смех.

«Такой смышлёный, знаешь, уже хорошо говорит, различает цвета». – Голос молодой женщины наполнился нежностью и гордостью, словно зажурчал полноводной рекой.

– Папа в нём души не чает.
– Папа?.. Твой папа?
– Его папа. Мой отец умер, ты же знаешь. Не дождался внука.

Он поёжился, отчётливо почувствовав присутствие её мужа, медленно вышел из комнаты. От ощущения себя в её жизни, в её доме лишь непрошенным гостем вдруг защемило в груди, застучали молоточки в висках.

– Я, пожалуй, пойду. Темнеет.
– Спасибо за арбуз. Какой большой! Как ты его дотащил? Я так удивилась: открываю дверь, а там арбуз!

Она рассмеялась. Словно россыпью зазвенели хрустальные колокольчики, и он снова широко разулыбался, засмотрелся на её пушистые волосы и покатые плечи. И остался ненадолго в безвозвратно ушедшем прошлом, не смог его отпустить. Сел за маленький стол на кухне и, пряча взгляд, рассматривал обои с крупными вишнями, которые когда-то в прошлом помогал ей клеить.
Потом они пили ароматный чай с чабрецом. Она отрезала ломти от тёплого пирога, густо посыпанного сахарной пудрой, подкладывала ему, улыбалась, а он ел, шутил и хвалил её. Потом у неё из волос выпал карандаш, они вдвоём нырнули за ним под стол, нашли карандаш-заколку, стукнувшись лбами, встали, смеясь и охая, потирая ушибленные лбы, держась за один карандаш. И замолчали вдруг, слушая, как шевелит ветер кухонную занавеску в красный горошек, и пристально посмотрели друг другу в глаза. И замер фиолетовый летний вечер за окном. И разделяли их всего-то полшага. Но она резким движением вытащила карандаш из его ладони, отошла подальше, отвернулась:

– Тебе пора. Уже поздно.
– Да, мне пора… Поздно… уже.

И повёл плечами, словно решаясь что-то сказать. Но так и не сказал. Только спросил:
– У тебя есть спички?
В ответ она удивлённо подняла брови:
– Спички? … Наверное, есть.

Она нашла коробок спичек и протянула ему. Он ушёл, ругая и жалея себя одновременно, не понимая, откуда взялась тревога в душе, что же с ним такое происходит. Ведь всё в его жизни хорошо! Он долго вспоминал прошлое, сидя на лавке возле её дома, курил, поджигая и бросая в сгущающиеся сумерки горящие спички. Они вспыхивали, освещая тёплый фиолетовый вечер трепетными язычками пламени, и гасли. Словно мотыльки пытались взлететь, искрой вспыхивая сквозь фиолетовый вечер, но слабой искры было недостаточно, сумрак сгущался, и мотыльки обессиленно падали на землю.
Он вдруг вспомнил, как впервые услышал её лёгкий искренний смех, похожий на звон хрустальных колокольчиков. Она тогда стояла у окна школьной столовой и заворожённо смотрела на падающие кленовые листья. Качнёт головой, поправит упавшую на глаза рыжеватую чёлку и снова разглядывает плавно кружащиеся листья. В ту осень она была новенькой в их девятом классе, но совершенно не пыталась привлечь внимание, расположить к себе, особнячком держалась, словно внутри неё был свой собственный мир, в который мало кому позволено было проникнуть.
За окном во дворе школы упитанная ворона важно бродила по дорожке, переваливаясь с ноги на ногу и время от времени вороша клювом опавшие листья, словно проверяя, всё ли на месте? Везде ли прядок? Под охапкой листвы хозяйственная ворона обнаружила аппетитный кусок булки. Остановилась, подозрительно повернув голову набок, каркнула, огляделась вокруг и снова повернула голову теперь уже на другой бок, вторым глазом внимательно разглядывая добычу. Пока ворона придирчиво изучала находку, нахальный воробей слетел с дерева и стремительно кинулся к булке, впиваясь в неё лапками и клювом. Так и взлетел наглец вверх, остервенело полоща крыльями. Точнее, взлетела булка, из-за которой видны были только яростно трепещущие воробьиные крылышки. А ворона осталась стоять в буквальном смысле с раскрытым клювом.
Сначала он с любопытством наблюдал за новенькой, но уже спустя минуту вместе с ней следил за птицами, проследив воробьиную охоту с начала и до конца. Когда дерзкая атака воробьишки увенчалась успехом, они рассмеялись почти одновременно. И он не смог отвести от лица девочки восторженного взгляда, услышав серебристые переливы её смеха. И словно ниточка протянулась от её тонкого запястья к его широкой ладони боксёра-разрядника.
Почему ироничный подросток из малообеспеченной семьи, по выходным подрабатывающий грузчиком на хлебозаводе, обратил внимание на немного замкнутую и романтичную худышку-новенькую? Как возникает притяжение между людьми, почему вспыхивает искоркой тонкая нить взаимной симпатии? Кем и какой срок отмерян для этих незримых нитей? И какой запас прочности?
Он исчез после выпускного вечера из её жизни, потому что их история не была для него единственной, потому что запутался и решил оборвать детскую дружбу-влюблённость, чтобы не осложнять себе жизнь ответственностью за хрупкую романтичную сверстницу, у которой за полгода до выпускного бала умер отец, а мама всю жизнь работала воспитателем в детском саду. Маленькая «хрущёвка» на пятом этаже пятиэтажки, где она жила, угнетала его, не сулила никаких перспектив. Потому он успешно продолжил другие отношения. И через два года женился, нашёл более выгодную партию, как он сам тогда говорил. И жил стабильно, спокойно, пока не узнал, что она где-то рядом, что ходит по одним с ним улицам. Пока вновь не ощутил натяжение незримой нити, которую считал отрезанной.
Закрыв за ним дверь, она зачем-то достала из комода альбом со школьными фотографиями. Перебирала старые снимки, разглядывая лица одноклассников, находя его и себя, сидящих в выпускном классе за одной партой, улыбающихся, корчащих забавные рожицы, беззаботных и счастливых. Она вспомнила осенние прогулки в сквере возле дома, весенние свидания и поцелуи в зарослях цветущей сирени, где он по вечерам ожидал её.
Убрав альбом в комод, какое-то время смотрела на него из окна, стоя за шторой, обхватив ладонями плечи, словно вдруг озябла тёплым июльским вечером. Затем, решившись, метнулась к входной двери, схватилась за ручку, но не вышла, оглянулась, задержав взгляд на арбузе. Медленно вернулась, подошла к кухонному столу, достала нож, резким взмахом руки разрезала арбуз, с усилием разломила на две половины. В середине плод был нежно-розовым, незрелым, с мелкими белыми косточками. Она улыбнулась, коснулась розовой мякоти пальцем, присела у стола:
«Такой человек. Ему нравится маяться, мучить себя и других. Живёт этим. Незрелый. Как и его арбуз»
Она говорила медленно, тихим шёпотом, словно беседуя с полосатым плодом, водя пальцем по розовости глянцевой мякоти, и с облегчением выдыхала поднявшееся откуда-то изнутри волнение. Вымыла и убрала нож, подошла к зеркалу, всмотрелась в своё изображение, распустила небрежно заколотые волосы, и обернулась к окну:

– Спасибо тебе за то, что пришёл, за то, что была между нами ниточка-симпатия, за то, что считал меня особенной. И за арбуз тоже спасибо. Пусть даже незрелый. Он помог мне понять, что именно нужно изменить в нашей жизни.
– Ты особенная! Запомни: ты особенная! – Вдруг, поднявшись со скамьи, почти прокричал он, глядя вверх, на белеющее кружевными занавесками окно её кухни.
ОНА не побежала вниз, к нему, поджигающему фиолетовые летние сумерки. Просто выбросила разрезанный арбуз в мусоропровод на площадке. Стукнула крышка мусоропровода. ОН поднялся со скамейки. И вытащил последнюю спичку из коробки. Спичка вспыхнула трепетным мотыльком и погасла.

Золотом пейзаж рисует осень,
Рассыпая листья по траве.
Окуная ветви в неба просинь,
Лес грустит о лете в сентябре.
Осень рыжая легко ступает,
По листве спускается к реке.
Отступает лето, уступает,
Журавли курлычут вдалеке.