Два утра

1

Не помню, когда из утра исчезла неповторимость.

Об этом ни разу не думал – данность, как инвалидность

стала константой отсутствия, чего бы то ни было. В общем,

неизменимо – на отклик, на отзвук, на ощупь.

Сутки кончаются цезурой, начинаются тем же.

Морфею адью сказав – медленно веки разнежив,

сон не забыть пытаясь в котором был рост карьерный,

первое, что увижу – шкаф трёхдверный.

Голову влево-вправо, глаза закрывать больно -

В них уже утро. Шкаф, вероятно с молью.

Вчера сочинял, что тоже, видимо, неизменно.

И сочинил, и понял: мстительны и бессменны

правила жизни. Вообще, избежать как штампа,

связанным с вечным русским четырёхстопным ямбом?

Встану, нагрею чайник. Он – продолженье

с первой струёй начавшей сей день теченья.

Всё так обычно, что хочется крикнуть в голос!

Но и у звука тоже изменится вряд ли скорость.

Не представляю – вот ведь! – статичности высшей формы

выше, чем ход времён заведомо нам знакомый:

снова зевать всем ртом, снова тереть глазницу,

пальцем вести к углу глаза его ресницу,

время тянуть и снова играть в пятнашки,

меняя местами рукопись, бутерброд и чашку;

сверив часы извне с внутренними своими,

к двери идти обитой, конечно же, дерматином.

Когда я захлопну дверь, выйдя вон из квартиры,

встретится мне сосед с рожей неповторимой…

2

Я лежу в своей постели.

Утро раннее пока.

Изучаю пол и стены

и неровность потолка.

Вижу штор рисунок сложный –

полтора на два размер,

удивительную пошлость

впечатляющих портьер.

Всюду волосы собачьи

и сама она в углу

рядом с тумбою в калачик

тело рыжее согнув.

Плачет чадо у соседей

на четвёртом этаже –

то ли даун, то ли бредит

трёх лет от роду уже.

Полежу ещё немного

без терзания ума.

С книжной полки смотрит Гоголь,

в руки просится Дюма.

Нет! Пора вставать с постели,

а то заново усну.

Недостигнутые цели,

как и прежде на кону.

Потянувшись для зарядки –

всё ж поэт, а не сёгун -

я отыскиваю тапки

и в уборную бегу.

2015