Весенние зарисовки

(из записок охотоведа госохотнадзора)



Апрель. Холодно не по весеннему. Снега еще полно, хотя уже наметились каньоны первых ручьев, грачи вовсю уже, усердно таскали палки на деревья, ремонтировали гнезда, строили новые. Воробьи несмолкаемо чирикали. Самцы топорщили перышки, мели крылышками по грязи, расправляли веером хвостики, доказывая самочкам, что они павлины. И некоторые верили! Северо — западный ветер раскачивал деревья, гонял серую массу облаков, сбивал их в тучи, то там, то здесь моросил какой-то неуверенный дождик.

Весеннюю охоту, как всегда, открыли рано, не учитывая местных погодных условий и не наученные горьким опытом прошлых лет. Недовольных было много. Охотники засиделись дома за зиму, душа просила воли, свежего ветра и охотничьих приключений. Весь март собирали собрания по охотхозяйствам, решали вопросы по срокам открытия, составляли какие-то протоколы, отсылали наверх и надеялись-ну наконец-то нас спросили.

 Те, кто решал судьбу  открытия-в эти сроки не охотились, а если и охотились, то не здесь, а если и  здесь, то не на ту дичь, на которую открыли охоту.

Но путёвки раскупили, внесли денюшки за отработку, егеря распродали подсадных, кто-то наладил бизнес на корзинках для уток, кто-то усердно строил шалаши для охоты на гусей, надеясь получить чаевые от Московских охотников. И вот её открыли-на дней десять раньше, чем хотелось бы. Отшумела волна недовольства, охотники помыли кости руководящим лицам и засобирались в угодья-а вдруг?
Быстро пролетели девять дней, почти без выстрелов, без хвастовства(я вчера тройку крякашей взял, а я пару серых сшиб и пару не нашёл, а я..., а я..).

Кое где постреливали, но не по птице, а по другим мишеням, которые еще долго будут торчать острыми осколками из прошлогодней травы, пока не скроются свежими зелеными побегами. Кое как отстреляли квоту глухарей и всё, даже тетерева молчали.

Последний день охоты наконец-то обрадовал теплом. Передавали новости-гусь пошёл ночью, отсиделся видать где-то под Тулой и попёр. И правда-по всему району стреляли с раннего утра. Надо прокатиться, посмотреть порядки, да и самому постоять вечерком на тяге. Может быть полетит вальдшнеп, не наш, пролетный, который долго не задержится.

 Почему-то из весенних охот нравится только эта. Легкая она какая-то. Встал где нибудь в перелеске и слушай.

Часов в пять вечера выехали с другом на моем газоне в сторону деревни Нушполы и дальше, вдоль реки, по набитой мной же колее, до Окоемовского моста, по нему перебрались на ту сторону реки. Постояли на мосту, послушали. Выстрелов не слышно. Над Журавлиным заказником парил на неподвижных крыльх сломанный клин журавлей, описывая дугу над лесом.Очень высоко, быстро, торопилась пара косяков гусей, негромко, без умолку, переговариваясь между собой. Прошелестели крыльями чирки -свистунки. Ну вот-ожило всё, дождались.

За мостом, через реку Дубна, раскинулись поля урочища БАМ. По центральной дороге объехли не большей участок леса и скатились по следам машин к староречьям. Здесь обычно охотились Вербилковские охотники. Много было москвичей и местных. Хоть документы посмотреть, себя показать, мол охрана не дремлет.

На углу леса был виден дым от костра и кучка людей окруживших его. Пока до них добирались, проверили документы у двух охотников, пожелали счастливой охоты, посетовали, что опять не удалось нормально поохотиться. Подъехали к костру. Вокруг него сидело человек пятнадцать охотников. Некоторые, увидев мою машину, встали, замахали руками.

-Агафоныч! Давай к нам! Махни рюмашку!

Вербилковские! Как всегда организованно закрывали охоту. Кстати, так же и открывали. Ружья даже и не вынимали из машин.

-Да ну их! Пусть живут! Садитесь!

Поздоровались, присели. Стол был шикарный. Колбаса разных сортов, сало в прожилках розового мяса, вареные яйца, лук зеленый(чья-то хозяйка на окошке в баночке растила), репчатый, огурчики соленые, маринованные, банка красных помидор, варёная картошка в мундире. Водка, бутылки с не совсем прозрачной жидкостью. Сразу заверили:

-Агафоныч, не парься, ружья даже и брать не будем! И, как обычно в этой компании-баян. Запели.

-Ой да не вечер, да не ве-е-чер...

И полетела песня над поймой, через поля к далекому лесу, за речку, отталкивалась от него, возвращалась к поющим, забиралась в душу. Красиво подхватили. Тепло и уютно-мы дома.

Закрытие справляли, как свадьбу.

Попрощались. Объехали поля. Опять выбрались на центральную дорогу. На съезде стоял черный Чероки. Два охотника разглядывали поля через бинокль. Неподалеку бегала собака-красивый русский гончак. Обнюхивала обочины, чихала, нетерпеливо крутила хвостом, поднимая ногу на каждую кочку, не обращая внимания на налетавших со всех сторон чибисов. Подкатили, представились. Билеты в порядке, путевки-всё, как положено.

-Ребята, а собачка-то, что здесь делает?-спросил.

-Да пусть побегает, засиделась в квартире.

-Давайте так-собаку в машину и не будем портить последний охотничий день. Согласны?

-Ну всё, поняли, поняли-посвистели, покричали:- Дунай!.

 Тот послушно прискакал, накинули шлейку и запихали в машину. Пёс недовольно взвыл. Потерпит. Обошлось без крови.

Не торопясь подъехали на край леса. Дальше, по дороге, метрах в двухстах, весовая и, метров через сто- выезд на трассу Талдом-Большое Семеновское. За ней, на горушке, виднелась скромненькая деревушка Разорено-Семеновское. Здесь заканчивался БАМ.

Перед лесом, на дороге, банер-с журавлями и надписью "Заказник Журавлиная Родина" и, мелко, какие-то пояснения. По всему щиту россыпь дробовых вмятин, несколько пулевых дырок. Рядом еще один щит, поменьше. На нем бобер с прострелянной головой обращался к людям:

-Сохраним природу Подмосковья!

Тут же, дополняя набор, деревянный крест с бумажной выцветшей иконкой.Заказник освятили. Теперь ему ничего не страшно. Модно стало освящать всё подряд и галочкой отметить, отразить в местной газете о проведеном мероприятии по охране природы.Тоскливо шевельнулось в груди.

Стояли, слушали. До тяги еще далеко, часа два. Подождем, покурим. За кустами недалеко, негромко, сдавленно проскрипела утка. В отвалах, покрытыми густым ивняком, находился небольшой прудик. Звук повторился и тут мимо нас, утробно шкворча, маневрируя крыльями, пронесся селезень и вдруг, аж дух захватило:

 -Та-а-а, та-та-та!

 Осадка! Да такая уверенная, не откажешь! 

Селезня как подкосило-заюзил в воздухе и свалился в пруд. Секунд через пять со стороны пруда так ахнуло, что мы присели. Посмотрели и увидели синее облако дыма над розовыми березками. Кто-то дымарем пальнул. С подсадной охотятся. Спустились в кювет и по тропке пошли к пруду-работа обязывает.

Дед палкой доставал подбитого селезня, подтянул к берегу и, чуть не соскользнув в воду, всё же ухватил добычу. Выбрался на отвал, обмахнул испачканные штаны и, бросив её к плетеной корзинке, уселся на серую телогрейку, под кустом, на котором для маскировки, висели клочки прошлогодней травы.Подошли.

Дед опешил, сник. Поздоровались, присели рядом. В пруду работала куртизанка, завлекая очередную жертву. На рыхлом, не ярком снегу,  расправив крылья, лежал крякаш.Зеркало отливало яркой синью с зеленью, ободок на шее, кучеряшка на копчике, оранжевые лапки, с красной капелькой крови на пере-красавец!

Деду было за семьдесят, сухонький, высокий, с натруженными, морщинистыми, загорелыми кистями рук. Короткие, клееные заплатками, сапоги. Серые брюки с наведенной стрелкой, старенький, но чистый пиджак, поверх хлопчатой, в клетку, рубахи. С левой стороны, на кармане-затёртая орденская планка. Синяя кепка.

-Откуда ты, дед?
-С Разорёнова....


-Путевки у меня нет ребятки. И билет просроченный.

Он помолчал и заговорил.

-Трудно стало, старый стал, здоровье не то, даже до охотхозяйства съездить не могу. Дорого все, пенсии не хватает(какая пенсия у бывшего колхозника!) А на охоту хочется сбегать, посидеть зорьку. Ведь уже больше пятидесяти лет охочусь. Ружьишко вон, трофейное, почти из под Берлина привез.

Сунул мне в руки ружьё.Обожгло-первый раз держал в руках "Дарнэ", двенадцатого калибра, с откидным затвором. Казенник покрыт россыпью замысловатых рисунков: цветочки, птички, зверушки. Тонкая, резная шейка обернута слоем черной изоляции. Стволы тонюсенькие, короткие. Цилиндры. Короткое ложе-дамское видно.

 Отдал его обратно деду и, толкнув напарника в плечо, сказал:

 -Ну что, пошли?

Встали и направились к машине. Дед тоже засобирался, покачал головой, завздыхал, стал собирать пожитки, что-то бубня себе под нос.

-А ты куда, дед? Посидел бы еще!

-А разве мне не с вами?

-Сиди, может еще налетят.

Отвернулись.

-Сынок! А ты, случаем, не Лебедев?

-А то мне директор сказал, попадешься ему-шкуру спустит… Вот паскуда!

-Охоться, отец. Тебе всё можно.