ПРАКТИКУМ ПО ПРОЗЕ. О ДОБРЕ.
«Постоянная доброта может многое сделать. Как солнце растапливает лед, так и доброта испаряет непонимание, недоверие и враждебность» – Альберт Швейцер.
«Доброта важнее мудрости, и признание этого – начало мудрости» – Теодор Исаак Рубин.
«Один-единственный добрый поступок пускает корни во все стороны, и из этих корней вырастают новые деревья» – Амелия Эрхарт.
«Тщательно охраняйте внутри себя это сокровище, доброту. Умейте дарить без колебаний, терять без сожаления, приобретать без скупости» – Жорж Санд.
«В жизни человеческая доброта – богатство» – Лидия Смирнова.
«Доброта – это единственное одеяние, которое никогда не ветшает» – Н. Шамфор.
«Доброта — это то, что может услышать глухой и увидеть слепой» – Марк Твен.
«Живут лишь те, кто творит добро» – Л. Толстой
«Люби добро, и тогда ты будешь необходимо полезен своему отечеству, не думая и не стараясь быть ему полезным» – В. Г. Белинский.
Уважаемые авторы нашего сайта, дорогие добряне.
Приглашаем вас поучаствовать в Практикуме по прозе «О ДОБРЕ».
Напишите миниатюру, эссе, короткий рассказ. Это может быть интересный случай проявления добра, случившийся в вашей жизни, услышанная от кого-то интересная история.
Словом, выбор за вами. А читатели, заглянувшие на страницу Практикума, с удовольствием прочитают ваши повествования.
Успешного всем творчества!
Издалека, с разных сторон, ехали два всадника. С правой стороны спешил веселый и добрый, в светлой одежде наездник. С левого пути торопился злой, гневный и весь в темном одеянии силуэт. Их тропы привели к общей дороге. Поравнявшись, один улыбнулся другому, сказав:
— Здравствуй, молодец, куда путь держишь?
— Вперед, — буркнул второй, зло скривив рот.
— И мне туда же, — улыбнулся первый.
Ничего не ответил второй, лишь ускорил своего коня и еще хуже насупился. Чем — то нехорошим повеяло от него, отталкивающим, мерзким…
— Давай знакомиться, — предложил первый. — Я — Добро, несу людям радость.
— А я — Зло, — рыкнул второй и зыркнул на него красными, безумными глазами, — несу твоим людям гадость.
Не испугалось его Добро, а ответило ему так:
— Не по пути нам с тобой дальше… и свернуло на другую дорогу, просторную и светлую.
— Скатертью дорожка! — крикнуло злобное Зло и расхохоталось диким смехом.
Никак не отреагировало Добро, убегая от него подальше, улыбаясь попутному свежему ветру.
13. 11. 2019 год
В ночном безмолвии слышится мелодия собственной души. Эхом доносятся чей — то ворчливый питерский фагот, озорная девичья флейта, незатейливая еврейская скрипочка, амбициозная и пафосная бальзаковская арфа. Совсем близко играет желанный подтянутый саксофон, и звучит моя старинная семиструнная гитара, дорогой длинною опять зовущая к цыганам.
Россыпью созвездий планов, идей и креативного движа зажигаются звезды надежды, добра и оптимизма.
Я люблю тебя, Жизнь.
Пятилетний Серёжка, стоя на цыпочках и налегая грудью на подоконник, тянулся к залитому дождём окну. На улице было пасмурно, ветрено. Он периодически вздыхал, всхлипывал, смахивал со щёк слёзы. В квартире стояла тишина. Серёжка был поглощён размышлениями.
— Почему – думал он – взрослые такие странные? Учат, что надо делать добрые дела, а часто это заканчивается наказанием или обидой…
Мальчуган шмыгнул носом, переступил с ноги на ногу, уткнулся лбом в холодное оконное стекло. Он был один. Родители на работе, сестрёнка в школе, бабушка ушла в магазин, а он не пошёл в детский сад, потому что болел ветрянкой.
— Вот сестра, Наташка, расстроилась, что в дневнике тройка появилась. Всё говорила – ну, хоть бы четвёрка, а то попадёт. Чтобы этого не случилось, я и пририсовал тройку с другой стороны, только наоборот. Так ей замечание сделали в школе, а меня дома в угол поставили. Я же хотел, как лучше, я думал, чем больше, тем лучше, поэтому и нарисовал восьмёрку. Может, нужно было одним цветом, а я к синей тройке прибавил зелёную?
— А в воскресенье, когда мама и папа собирались в театр, мама, глядя в зеркало, вздохнула, проведя пальцами возле глаз. На папин вопрос ответила:
– Ох уж это зеркало! Новые морщинки показывает, старею! – и улыбнулась грустно.
Мне тоже стало грустно. Чтобы мама не старела и не огорчалась, я решил действовать. Пока бабушка с Наташей на кухне готовили пирог, я коричневой краской, что папа на балконе красил ящики для рассады, закрасил зеркало так, что ни одного пятнышка не осталось. Пусть оно стареет, а не моя мама в нём! А меня опять в угол. Хоть бы разобрались! Эх, взрослые! Ещё с насмешкой «маляром» называют.
Серёжка увидел, как из булочной напротив дома вышла бабушка и начала торопливо переходить улицу, плотнее поправив шарф на голове. Дождь лил сильный.
Когда бабушка собиралась в магазин, он только капал, но тучи нависали тяжёлые, серые. Серёжке совсем не хотелось, чтобы бабушка шла за покупками по такой погоде, и он спрятал зонтик на вешалке под пальто. А потом ему срочно понадобилось сходить в одно секретное место, и как раз в это время бабушка ушла без зонта…
Услышав звук открывающейся двери, Серёжка выбежал в прихожую. Бабушка, стряхивая капли дождя с шарфа и плаща, укоризненно спросила:
— Ты куда спрятал зонт, негодник?
— Нет, бабушка, я годник! Годник! – горестно всхлипнул внук, — я думал, хоть ты меня понимаешь, ведь говорят: старый, что малый! Я думал, ты без зонта не пойдёшь, хотел как лучше! А ты, ты…
Нижняя губа его вдруг вспухла корытцем и по щекам покатились горошины слёз…
Через час примирившиеся бабушка и внук пили чай с пышными горячими оладьями и рассуждали о том, что сделать доброе дело не так уж просто. Прежде всего нужно знать, что оно будет добрым.
Мама пошла пригласить Наташу, мать Сони, и приходит обратно вся растерянная. Спрашиваю: что случилось? Оказывается, мама слышала весь разговор Сони с Наташей и очень удивилась, что та запретила дочери идти обирать крыжовник, мотивируя тем, что однажды она накололась на шип этого колючего куста и ей даже пришлось делать операцию.
Мы сначала удивились: как такое может быть!? Но это оказалось правдой.
Пришлось нам самим собирать для соседей ягоды.
Лето дождливое, холодное. Урожай не уродился. Птицы ещё в августе склевали не только ягоды, но и яблоки. Старожилы вздыхали: зима будет голодной.
Первый снег в начале октября покрыл продрогшую, почерневшую от хляби землю. В густых потёмках мохнатые хлопья падали медленно. Намокая, ледяными звёздами таяли в воде, и глубокие лужицы вновь подёргивались чёрными проплешинами. К утру посёлок засверкал белизной, ветер тяжёлую снеговую тучу потащил на север.
В светлеющем небе солнце поочерёдно расправило лучи в разные стороны. Дети радовались, а воробышки кружили вокруг домов и жалобно чирикали.
Тётя Оля принесла из кладовки старую кормушку, приладила её под навесом крыльца, насыпала хлебных крошек.
Воробьи облепили берёзу, боясь подлететь. Тогда она ушла в дом, протёрла уголок запотевшего окна, чтоб наблюдать, как, опережая друг друга, пернатые склёвывают угощение.
Осенние дни коротки. Чуть рассветёт – и вот уже мрачные сумерки спускаются на землю. Тётя Оля обедать приходила домой. Стайка неугомонных птах ровно в полдень занимала свои места на берёзе, терпеливо ждала.
Хозяйка насыпала корм и пряталась. Птицы как люди: все разные. Казалось, она даже начала различать их. Самочки поменьше размером и серые, у самцов горлышки с чёрными пятнами. У некоторых недоставало перьев на хвосте, у других – на крыльях. Эта пернатая мелочь умиляла тётю Олю: они выясняли отношения из-за любой крохи. А если мимо крыльца пробегала собака или, чего хуже, кошка, то с бандитским размахом всей стаей набрасывались на противника, прогоняя прочь.
Как-то в выходной зашла Полина. И они вместе заворожённо стояли у окна, любовались воробьями. Хозяйка показала на берёзу:
– Видишь, на ветке сидит худенький воробей, его не пускают.
Действительно, как только воробей приблизился к кормушке, остальные сгруппировались и оттеснили конкурента в сторону. Спустя несколько минут, он повторил манёвр, но попытка оказалась безуспешной.
– И так всегда! Двенадцать воробьёв кормятся, а этот голодный.
Девочка не поверила, пересчитала птиц:
– Ой, и правда, тринадцатый – изгой!
Тётя Оля держала блюдце с кормом в руках.
– Не изгой, отдельно кормлю.
– Счастливый!
Ёлку решили не покупать — живые были редкостью и стоили дороговато, а ставить искусственную в съёмной квартире не было смысла. Сделали небольшую композицию из веток и гирлянды в виде снежинок, поставили на подоконник, стразу стало уютнее.
Однако деревца из синтетики, которые выглядели как живые, притягивали взгляд. Ёлочки, сосенки, зелёные, серебристые, припорошенные снежком и даже с настоящими шишками. Иногда он останавливался и подолгу рассматривал этот сказочный лес за стеклом. Вспоминал, как в детстве вместе с мамой доставал из коробок хрупкие шары, фонарики, длинные связки бус, тянулся сам повесить их на гибкие ароматные веточки. А потом под ёлкой появлялись подарки, завернутые в шуршащую бумагу, именно те, о которых он просил Деда Мороза… Повзрослев и понимая, что их кладут туда родители, всё равно ждал этого момента как чуда...
Вчера мама рассказала, что познакомилась с одной семьёй, беженцев из Арцаха, в которой младший сын, Давид, от пережитого стресса перестал говорить. А ему скоро в школу, в подготовительный класс. И что впервые они будут встречать Новый год не в родном доме, а в чужой квартире, без ёлки и игрушек. Всё пришлось оставить, взяли только самое необходимое.
Вечером вышли за продуктами. Путь лежал мимо хозяйственного магазина, того самого, со сказочным лесом в витрине.
— Зайдём? — позвал он маму. — Посмотри, какая чудесная, не отличить от настоящей. Берём!
— Ты всё-таки хочешь, чтобы мы поставили ёлочку? — удивилась мама. — Что ж, я не против.
И полезла в сумку за кошельком.
— Не надо, я сам, — он расплатился картой, на которую получал свою зарплату по контракту. Заодно набрал целый пакет игрушек, гирлянд.
Нёс её по улице, взвалив на плечо, и сам себе казался похожим на Деда Мороза.
Мама стала освобождать место в комнате для новогоднего деревца.
— Не суетись, — остановил он с улыбкой. — Завтра отвезём её в ту семью, пусть у Давида и его сестёр будет настоящий Новый год. Ну ты что, не плачь! Я тебе тоже куплю, самую красивую...
Только слёзы у матери были вовсе не из-за ёлки, а от того решения, которое принял сегодня её сын. Значит, вырос мальчик…
Через пару дней мама Давида прислала фотографии улыбающегося мальчугана возле нарядно украшенного деревца. И написала, что Давид впервые с сентября заговорил. Сидя на диване, они рассматривали снимки, а в углу комнаты переливалась огнями их новогодняя красавица. В такие дни чудеса приходят в каждый дом.
(основано на реальных событиях)
Я считаю, что мой рассказ «Минута славы Исидоры Дубковой» о добре. Точнее, и о добре тоже. Просто добро не всегда принимает яркую парадную форму, иногда оно тихое и незаметное, а иногда оно, на первый взгляд, даже больше похоже на зло и очень часто оно вопреки злу. Ну да хватит предисловий:
«Минута славы Исидоры Дубковой»
Сколько себя помнила Исидора, мама всегда ей говорила:
— Исидора, ты рождена для великих дел.
И дальше продолжение тоже было одинаковым: мол, мама ничем не связывает Исидору в выборе, как прославиться, но это обязательно должно быть то, что сделает жизнь людей лучше. Например, когда она вырастет, то, сможет найти лекарство от рака. Исидоре нравились эти разговоры. В те детсадовские годы, это «когда вырастешь» казалось очень далеким, а «найти лекарство» представлялось лёгким и необременительным, как в сказке: вот идёт себе девочка по тропинке, несёт пирожки бабушке, а под кустиком бутылёк. Все проходили мимо — никто не замечал этой скляночки, а хорошая девочка Исидора её нашла! А в ней и оказалось «лекарство от рака»! На бутылочке так и написано! А дальше… Мечтать под лучистыми глазами мамы, нежно обнимающей будущую знаменитость, было легко и радостно — жизнь представлялась интересным и многообещающим приключением. А потом началась школа.
Исидора быстро сообразила, что рассказывать как ты однажды прославишься не стоило, но было уже поздно: простые дети трудящегося пролетариата, которым родители ничего не говорили о высоких материях, дружно объединились в своей мести над её «придурошными» мечтами, и над именем. Над именем даже больше. А ещё больше над внешностью. Однажды, какой-то школьный шутник обозвал светленькую близорукую, вечно щурющуюся, Исидору «Китаезой» и эта кликуха намертво, будто жвачка к волосам, к ней прилипла. И до одиннадцатого класса все, начиная с первоклашек звали её Китаёзой. И даже учителя, вызывая к доске, произносили её фамилию с едва заметным недоумением, мол, какая-такая Дубкова — это ж Китаёза. Так Исидора впервые познала оборотную сторону славы.
Было очень больно. К горлу подкатывал комок несправедливой обиды. Исидора плакала. Мама ходила в школу разбираться. Учителя только разводили руками — это ж дети. А дети, после очередного прихода мамы, только усиливали травлю. И Исидора к выпускному уже твёрдо решила, что слава — это не для неё — жить надо тихо. Но в медицинский поступила. Там тоже старалась быть незаметной. Одевалась неброско — за одиннадцать лет в голове намертво отпечаталось: выделишься — заклюют. С однокурсниками общалась робко. Радостная, шумная энергия студенческой жизни привлекала её — она тянулась к одногруппникам … И боялась. Сильнее всего страшило, что если сблизится с кем-то по-настоящему, то кто-то обязательно узнаёт, что она — Китаёза. А тогда…. Дальше Исидора не позволяла себе даже думать, только сильно зажмуривалась и со словами «Нет! Нет! Нет!» поскорее садилась за лекции, или шла в городскую библиотеку. Одна.
Но слава — этот личный рок и проклятие — нашла Исидору и в институте. Боявшаяся ровесников как огня, жаждущая любви Исидора влюбилась в преподавателя Сергея Александровича.
Всё произошло случайно: они оба не были в этом виноваты. Преподаватель неосторожно сказал, что Исидора — красивое и оригинальное имя, а потом ещё похвалил за вовремя выученные латинские термины, а Исидора разглядела между строк этих случайных слов то, чего там и в помине не было. Никаких ухаживаний Сергей Александрович не предпринимал и не планировал. И не мог планировать, так как не различал студентов по отдельности: для него они были общей массой молодых, разгоряченных тел, которым вечно тесно в аудитории. Он отстранённо наблюдал с какой радостью и напором эта масса выплёскивается из класса, словно переспелое тесто из миски: в свободное от обучения студиозусов время Сергей Александрович любил готовить. И вдруг заметил в аудитории слева, всегда на одном и том же месте, пару восторженных глаз, каждую лекцию, неотрывно смотрящих на него. Сначала Сергей Александрович недоумевал, даже занервничал: ему было хорошо под сорок, человек он был невыдающийся, даже в юности не пользовался успехом у девушек, а теперь и вообще начал лысеть и, что самое главное, был давно и безнадёжно женат. Но глаза продолжали смотреть и… Как говорится, однажды в Сергее Александровиче взыграло. Или, как он потом, ползая на коленях, объяснял своей ненаглядной Аннушке, черт попутал. И Исидора стала женщиной. Но толком так и не «познала пыл плотской любви», да и роман не завязался. А вот скандал разразился.
Неопытный в таких делах Сергей Александрович дома стал слишком задумчив и один раз даже отказался от выполнения супружеского долга. Его жена, дама боевая и сообразительная, быстро сложила одно с другим. И, отпросившись на работе, в первый же день отследила парочку. Расцарапала несчастной Исидоре лицо и устроила грандиозный скандал в институте.
В те далёкие доперестроечные времена такие вопросы решались всем миром: Сергей Александрович отделался выговором с занесением в личное дело, а вот Исидора с треском вылетела из института и из комсомола. И учебное заведение ещё долго гудело, как растревоженный улей, обсуждая это событие. Пришлось уехать в другой город. Там она несколько лет проработала медсестрой и это были самые тихие и счастливые годы её жизни — так определила сама Исидора, когда однажды нашла у мамы дома своё, так и не пригодившееся, приданое. Десяток льняных простыней, два пододеяльника с мережкой, наволочки и махровое полотенце — всё это Исидора пересыпала шариками нафталина, вздохнула и снова убрала на антресоль.
Когда заболела мать — сердце — Исидоре пришлось вернуться. Медсестрой работать не пошла: страх, что кто-то из бывших однокашников узнаёт её и опять всплывёт та жуткая история, парализовывал. Но работать всё же устроилась в больницу — на пищеблок раздатчицей: работать с продуктами полагалось в маске. Да и небожители больничной иерархии — врачи, это она уже знала, не обращали большого внимания на обслуживающий персонал. Так что, за долгие годы научившаяся быть незаметной, Исидора чувствовала себя спокойно, да и близость к дефицитным лекарствам, а в те годы даже зелёнка была дефицитом, добавляла уверенности — так она хоть немного могла быть полезна маме и её сердцу.
Так они и жили: тихо и незаметно. А в стране отбушевали девяностые, пролетели двухтысячные. Одним безветренным осенним днём мамы не стало, и Исидора осталась одна. Уже сама немолодая, похожая на одну из многочисленных тёток в общественном транспорте. За многие годы её страх быть замеченной притупился, но не исчез. Наоборот, он будто затвердел — стал оболочкой, не дающей ей решиться хоть на какую-то перемену, но надёжно скрывающий Исидору от любых невзгод. Она довела до совершенства умение быть незаметной. Даже соседи, когда их спросили о Исидоре, мало могли рассказать о ней и лишь пожимали плечами, мол, да, жила одна, давно жила. Кажется с котом — её иногда видели с кошачьей переноской. А может и без — у неё всегда тихо было. Больше ничего добавить не могли.
И вот однажды Исидора снова прославилась. Да ещё так, что о ней написали в газете и даже рассказали в новостях по региональному телевидению. Правда на этот раз Исидоре было уже всё равно — она умерла. Именно об этом и был репортаж молодого журналиста, приехавшего по горячим следам снимать ролик.
А произошло вот что: однажды под утро, часов в пять, когда сон самый сладкий, тихий подъезд вдруг огласили истошные кошачьи крики множества животных. И пусть эти вой и мяуканье заглушали двери, стены и балочные перекрытия, но уже через час все соседи вышли на лестничную площадку и сгруппировались у источника столь раздражающих звуков — у квартиры Исидоры. Они стучали и звонили, звонили и стучали. Почуяв внимание, животные за дверью утроили истошные вопли и вой. На импровизированном собрании жильцами было срочно решено вызывать полицию, МЧС, а заодно и скорую: женщина с пятого сказала, что от такого шума у неё разболелась голова и, того и гляди, случится инсульт.
И когда наконец-то дверь взломали, то опешившим стражникам порядка предстала шокирующая картина: небольшая двухкомнатная квартирка просто кишела котами — вся, за исключением кресла, в котором опустив голову вниз, сидела мертвая хозяйка. Остановка сердца. А котов насчитали сорок шесть, так сообщил телезрителям молодой журналист. Все коты, кошки и котята были здоровы, привиты и имели паспорта, которые стопочками лежали в прихожей на специальной полочке. Ни один приют не мог принять сразу столько животных и журналист просил неравнодушных телезрителей обратиться по адресу, тут называли адрес Исидоры, и помочь с устройством осиротевших братьев наших меньших. Народ у телевизоров улыбался, качал головой, удивлялся. Кто-то, действительно, пошёл и забрал себе кота или котёнка. Но, удивительное дело, никаких криминальных происшествий в тот день не произошло — словно на один день люди стали добрее. Совпадение скажете вы. Возможно. Не буду спорить. Возможно вы даже скажете, что рассказ этот о человеке, который бездарно прожил свою жизнь и ничего хорошего не сделал. И тут Исидора наверняка бы с вами согласилась. Но с этим точно не согласятся те сорок шесть котов, которых Исидора полумёртвых находила на улицах, а потом выхаживала дома. А ещё Сергей Александрович, который именно после истории с Исидорой набрался смелости серьёзно заняться наукой и написал докторскую о различиях восстановительного питания для больных в периоды обострения и ремиссии заболевания и тем самым спас очень многих пациентов.