Безумный август

Следом зима, как холодно с ней,
Ну а за ней нагрянет апрель,
Почки набухнут и жизнь веселей.
И снова любовь восхваляет нам Лель.

Елена, браво.

Елена, гляньте стихотворение:«Бабушка».готовиться книга.

Огромное спасибо, Елена.

Сильно, пронзительно, испепеляюще!

Не то слово — сильные образы…

Елена! Я словила себя на том чувстве… Когда читаешь, «не дыша»… СПАСИБО!!!

А вот интересно, Елена, Ваша ЛГ хоть чего-нибудь в жизни научилась? Или обречена вечно наступать на одни и те же грабли? Вот представим, попался ей нормальный во всех отношениях мужчина (хотя, понимаю, это маловероятно), не потянет ли её снова к яблоку «с гнильцою», нет ли в этом подгнившем к августу яблоке нечто греховно сладкое, перед которым ЛГ не в силах устоять? А стихотворение мощное. Но мне от этого только становится грустно: раз ставятся вопросы, на которые нет, по крайней мере у меня, ответов… И вот ведь что я еще заметил: мне хочется сопереживать не Вам, автору, чтобы отметить поэтические достоинства стихотворения, а — Вашей ЛГ…

Елена, так и я вообще-то о том же. Когда поэт (поэтесса) пишет прекрасное стихотворение о некой трагичности ЛГ. Ты, если у тебя нормальная душа, в первую очередь сопереживаешь ЛГ. Ты переживаешь именно за трагедию. И как в это время можно говорить поэту спасибо за доставленное эстетическое удовольствие. Я понимаю, когда это говорят актеру (актрисе). Но в театре заведомо вместо крови льется клюквенный сок. А ведь поэты пишут кровью, порою буквально собственной кровью, как их можно благодарить за прекрасно написанное произведение? Я понимаю это так: если ты хвалишь именно автора, то таким образом говоришь ему, что все. о чем ты пишешь не настоящее, а бутафорное. Потому что одновременно сопереживать и получать удовольствие (пусть даже эстетическое) невозможно. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Но может быть я и не прав…

Вот, вот, Елена, и я стал замечать, что тут какая-то «шизофрения» (беру специально это слово в кавычки), раздвоение сознания что-ли. Когда форма вступает в противоречие с содержанием. Прежде, когда не было виртуального общения, скажем, я читаю чужие стихи, и если они меня задевают за живое, тот же самый Есенин, я переживаю, переживаю на всю катушку: мне по настоящему плохо. И ни о каком эстетическом (или ком-либо еще) удовольствии и речи быть не может. И автора мне благодарить не надо (его уже или нет в живых. или он далеко и меня не слышит). Но мое переживание от прочитанного — настоящее и глубокое. Проходит время, и оно меня очищает: это очистительное переживание (страдание). И уже потом (через некоторое время, несколько дней) я только могу оценить и мастерство стихотворения, которое на меня произвело такое впечатление. А если бы не произвело, то тогда, я к нему остался бы равнодушным, и соответственно — глух эстетически. То есть мука (переживание) и радость от эстетического совершенства у меня были всегда значительно разделены по времени. А сейчас, когда то и другое практически сливается — полноценно ли то и другое? Разве не губится чистота боли сопереживания радостью эстетической? разве не это называется пренебрежительно — ЭСТЕТСТВОМ? Это когда врачи шутят в ординаторской, а за стеной умирает безнадежный больной? Но поэты ведь не врачи, или я опять чего-то не понимаю в поэтическом ремесле. Ведь выше названный Есенин, Цветаева, Рубцов — страдали по настоящему, и «жаловались» в своих стихах читателю на свою не проходящую боль по настоящему… И не у кого из окружающих их близких людей и язык не мог повернуться, чтобы сказать: ух, как ты лихо (мастерски) написал(а), что тебе хочется повеситься…