Собачья радость

 Две причины были у Шарика обижаться на жизнь – куры и коты. Из-за них и влипал он во всякие истории. Одни бесили его своей глупостью и чрезмерной словоохотливостью, в основе которой, уж он-то знал, лежала личная неустроенность, другие – слишком уж свысока поглядывали на этот мир, как показалось Шарику, даже на хозяев. Сам Шарик был тонкой душевной организации. И не сам, кстати, пришёл к такому выводу, подслушал разговор между хозяином и его дочерью. Та в городе на психолога училась и училась, видимо, хорошо, раз так сразу его раскусила. А вот хозяйка, кажись, ещё больше коситься стала. Уже всякую надежду потерял он достучаться до её сердца, да тут природа помогла. Третьего дня такой ливень был, что даже крепким георгинам цветы посшибало. Шарик – до чего привычный ко всяким природным катаклизмам, и тот в будке схоронился и только изредка, да и то по очереди, приоткрывал глаза. Но всё ж заметил какую-то пташку, сбитую сильным порывом ветра аккурат в эту клумбу. Пока он выбирал удобный момент, чтоб оказать помощь, Дашка уже тащила беднягу в свой лаз под крыльцом. Это была любимица хозяев, мастью в тигра и такая же злющая. Весь нос у Шарика был в отметинах от её острых когтей, но жизнь птахи оказалась для него важнее, кинулся он наперерез Дашке и преградил путь. Важно было не промахнуться, успеть до того, как та нырнёт в эту дырку, что явно не про его честь была сделана. Везение было на стороне Шарика, Дашка воровато огляделась по сторонам, выплюнула добычу и, пустив в ход все приёмы устрашения, данные ей природой, зашипела.

— Отошёл бы ты в сторону, старый! С кем тягаться вздумал! Забыл, как меня хозяйка любит! Иль мало получал от меня?

У Шарика от всех этих воспоминаний перехватило дух, но он вида не подал, что боится.

— И тебе надо бы помнить, что я могу поменять свои принципы, да поддать тебе, как следует. Пока просто жалел тебя, дурёху. А хозяин меня не меньше твоего любит.

— Любит, — рассмеялась кошка и напомнила, — вон, давеча, когда ты за курей получил, не стал жалеть. Слыхала, как всю ночь на луну выл. Моя это добыча!

— Какая добыча! Кормят тебя, всем бы такую житуху. А это, как я вижу, соловей. Петь будет.

— Плевала я на его песни! У меня природный инстинкт. Может, и не стану есть, а придушить должна. Какая я без этого кошка.

Шарик на время онемел от такой наглости, но не имел намерения отступать, лишь обдумывал какой-нибудь манёвр, чтобы перехитрить кошку.

— А, как же самолюбие? Я понимаю, когда ты выслеживаешь добычу, проявляешь охотничью сноровку, но тут ведь, эта твоя добыча сама тебе на голову свалилась, еле дышит.

Кошка оторопела от такого довода, а Шарик воспользовался этой заминкой и, схватив соловья, скрылся в будке и уже оттуда, перекрыв вход, вёл оборону. Стимул у него был мощный, он спасал чужую жизнь, к тому же, не просто птицу — прирождённый талант! Ничего эта кошка не понимала ни в музыке, ни в жизни, раз судила обо всём так мелко. Сам он для того и рождён, может, на свет этот, чтоб бороться с несправедливостью, одной царапиной больше, одной меньше – уже всё равно.

Битва между ними шла не на жизнь, а на смерть, когда на крыльцо выскочила хозяйка.

— Да, будет когда-нибудь покой в этом доме! – крикнула она и, не разбираясь, огрела Шарика веником. Тот не столько от страха, сколько от неожиданности потерял бдительность, и Дашка заскочила в будку и схватила птаху, которая уже начала подавать признаки жизни. Это был тот редкий и приятный для Шарика, случай, когда причина скандала вышла наружу. Хозяйка всплеснула руками и этим же веником шуганула любимую кошку, и та вдруг выронила добычу и, поняв всю бесперспективность иных действий, спряталась в любимый лаз. События имели такой стремительный характер, что Шарик только успевал вертеть головой и чуть не прикусил язык, когда хозяйка присела на корточки и бережно, боясь навредить, взяла птаху в руки.

— Господи, Шарик, это ж соловушка. А ты, получается, спасал его от этой кошачьей морды. А я ей всё потроха куриные, рыбку, сметанку. А она, вона чё задумала. И, поди, не первый раз ты от меня зазря получил!

Шарик, хоть и мечтал о том, чтоб женщина эта смягчилась в его адрес, смутился под её виноватым взглядом. Да и не ради этого старался, просто следовал велению своего сердца.

Та, тем временем, быстро поднялась по ступеням и скрылась в доме, но очень скоро вышла, держа в руках миску с едой. Шарик вильнул хвостом и, не дожидаясь особого приглашения, приступил к трапезе. В жизни он, кажется, не ел такой вкусной похлёбки, там тебе и потроха куриные, там и косточка сахарная. Но даже не это было приятней всего, а тёплая и беспокойная рука хозяйки, которая трепала его по шее в точности так, как это делал хозяин, единственное для Шарика родное существо, ради которого жил тот на этом свете, где хоть изредка, но случается справедливость. А ради неё – родимой и потерпеть не грех.