ГАРМОНИЗАЦИЯ ХАОСА (парадоксалинка)

Из одного угла на меня смотрят зеленые глаза головоногого чудища, сбежавшего с полотен Босха; но не пугающе, а наоборот, где-то даже смущенно, словно это пятилетняя девочка ковыряет носочком ботиночка влажную землю в детской песочнице. В другом углу – фашист-гей, справляя большую нужду, тужится, раздувая щеки, и залихватски играет на губной гармошке проникновенный вальс Шуберта, поглядывая одним вдохновенным глазом на ноты, отпечатанные на туалетной бумаге, пахнущей свежевыжатым апельсиновым соком. Рядом со мной, едва ли ни касаясь моих ног, лежит огромная уютно мурлычущая, как домашняя кошечка, змея, а может быть и змей: я пресмыкающихся как-то не различаю по гендерному признаку, и никак не могу взять в толк: кто из них родитель номер один, а кто родитель номер два. Но чувствую себя в присутствии этой змеи (змея) благостно. Может быть потому, что по паркетному полу еще и бегают, а точнее сказать, скачут мыши величиною с речных выдр: и все они в белых балетных тапочках и коротеньких белых юбчонках, вскинутых кверху; да и танцуют они под музыку Шуберта, взявшись за руки (а у них действительно вместо лапок – розовые ручки) — «лебединое озеро».

Я осознаю, что оказался в хаосе, погрузившись в него с головой до пят, и вроде бы должен воспринимать увиденное бредом. Ан, нет, напротив – чувствую себя воодушевленным и радостным. Ибо сейчас — не хаос разъедает меня изнутри, как бывает при бреде, а я сам по собственной воле погрузился в хаос своего подсознания, чтобы упорядочивать его, приводя ко всеобщей вселенской гармони, из которой он выпал может быть и не своей вине. Мне это удается. Да и сам хаос привык к моей созидательной власти над ним: ему самому давно нравится быть чисто вымытым, причесанным, одетым в красивые одежды и спрыснутым дорогими французскими духами. Хаос – он ведь та же самая дикая божья тварь, но введенная в человеческую культуру, как прирученные домашние животные.

«Правильно ведь я, змеюка, думаю?» — Ласково спрашиваю я у змеи (змея): она в ответ утвердительно кивает и доверчиво укладывает свою голову мне колени, и тоже, как фашист-гей, принимается мурлыкать вальс Шуберта.