Искушение. Святочный рассказ.

Посвящается отцу Андрею Бондаруку.

Черт появился в клубах зловонного серного дыма, как и положено уважающему себя бесу. Отец Ксенофонт, молодой инок N-ского монастыря, только приготовился творить полуночницу – особое монашеское правило, для этой цели он приподнял потертый подрясник и опустился на колени.

Увидев давнего недруга отец Ксенофонт заревел как раненый бык и ретиво подскочил с потемневших от времени половых досок:

— А-а, враг рода человеческого, – инок высоко поднял правую руку готовясь перекрестить демона, – я ща тя ожгу крестом честным и непорочным!

— Не надо, – запаниковал бес, – я ненадолго и по делу, а потом сам, того…, изыду, добровольно.

— Какие у меня с тобой дела могут быть? – монах удивленно посмотрел на черта и медленно опустил руку, затем видно ему в голову пришла новая мысль и он опять яростно зарычал на демона. – Хочешь, чтобы я от Христа отрекся, ирод!

— Ничего я от тебя, Ксенофонт, не хочу, – бес примирительно улыбнулся, – только не крести меня, пожалуйста, вся шкура от этого в шрамах.

Демон не врал, трудиться в монастыре чертячей братии было сложно. Одно слово – ортодоксы. Другим бесам, которые трудились на ниве человеческого грехопадения приходилось не в пример легче. Здесь же, для того чтобы заставить согрешить этих неулыбчивых и вечно хмурых монахов следовало основательно попотеть. Все время только и делают, что молятся и работают. В остальное время читают, изредка общаются на богословские темы, еще реже спят.

Вот и поди искуси этих отшельников, пока на самый никудышный грешок соблазнишь, сам не рад будешь. А как заметят чего, то сразу давай крестами жечь. Поэтому и обитали возле монастыря самые крепкие бесы, так сказать матерые. Вот и этот незваный отцом Ксенофонтом демон был ушлым чертякой, думал легко начнет изводить молодого инока блудными помыслами, гордыней и чего там еще для них припасено. Но монах, несмотря на возраст был твердым, как кремень, усмирял плоть многочасовыми молитвами, скудной пищей и сном на жесткой, как стол кровати. Демон совсем приуныл и решил просить начальство перевести его на другую работу, в связи с отсутствием прогресса с отцом Ксенофонтом.

— Ты третьего дня согрешил, – будничным голосом протянул демон, это было не вопросом, а констатацией случившегося, – возжелал оскоромится куриным яйцом.

— Что? – молодой инок густо покраснел. – А откуда ты…, хотя что я спрашиваю, и так понятно, твоя работа?

— Моя, — не стал отпираться демон, – но не вся, а частично.

— Как это? — удивился монах.

— Давай по порядку, – бес строго поднял кривой волосатый палец, – отделим мух от котлет.

— Я сразу исповедовал этот грех, – вздохнул отец Ксенофонт. Третьего дня игумен монастыря отец Питирим благословил инока на послушание в курятник. До Рождества Христова оставалась неделя и весь монастырь строго постился. В среду и пятницу вкушали раз в день сухую пищу без соли, в другие дни трапезничали дважды, но без елея. Говели и сугубо молились, все как обычно перед сочельником. Вот тут инок и соблазнился в курятнике.

— Это ваши дела, – скривился черт, – меня они не касаются, сами разбирайтесь. Тут вопрос в другом, что ты с яйцом сделал?

Отец Ксенофонт покраснел еще сильнее, это можно было без труда заметить даже в освещенной только одной лампадой келье. Третьего дня, как и сказал бес, монах трудился на птичьем дворе, убирал куриный помет, вытаскивал из-под несушек еще теплые яйца. С утра он выпил пол кружки святой воды и сжевал сухую просфору, но молодой организм требовал другой пищи. Перед глазами инока вставали образы аппетитных яств, которые он вкушал в миру и те, что описывались в прочитанных им книгах. Отец Ксенофонт брал в руки округлые, с прилипшими к скорлупе соломинками яйца и боролся с диким желанием выпить их.

Вот тут-то демон его и подловил, он что-то шепнул несушке, и та сбросила свое яйцо прямо в карман старого пальто, которое отец Ксенофонт накинул на подрясник. Вернувшись в келью инок полез в карман за четками, дабы сотворить иисусову молитву и обнаружил там бесовский подарок.

С глухо бьющимся сердцем монах сел в пальто на кровать и вперил свой исступленный взгляд на яйцо. Боролся отец Ксенофонт с искушением долго, но не очень…

— Молчишь? – спросил бес, он сейчас больше напоминал полицейского следователя чем посланца ада. – Ты попытался его запечь, и использовал для этой цели большую восковую свечу за двадцать гривен.

На молодого монаха больно было смотреть, отец Ксенофонт низко опустил голову и внимательно изучал свои старенькие тапочки, руки его слегка подрагивали, бедный инок снова переживал минуту своего позора.

— А потом в келью без стука зашел отец Меркурий, и что ты ему сказал?

Монах оторвал глаза от горбатого из-за повышенной влажности пола и со вздохом посмотрел в маленькое оконце. Зима рано пришла на южную Волынь, первый снег выпал в конце октября, полежал неделю и полностью растаял. А потом пришли лютые морозы, и земля застыла, скованная стужей. За оградой монастыря в свете месяца открывался прямо-таки лунный пейзаж, свирепый ветер гонял по голым холмам остатки осенних листьев и гнул измученные холодами деревья.

— Ты сказал – прости, отец Меркурий, не сдержался, бес попутал.

Инок оторвал взгляд от окна и полными слез глазами посмотрел на демона.

— А мне, – скривился от обиды черт, – такое даже в голову не пришло бы!