Кардиологи

Руины, расселённые дома, заброшенные здания – излюбленные места для подростков и любопытных туристов. Несмотря на очевидную опасность, которую представляют осыпающиеся развалины, многие исследуют их снова и снова. Кто-то ради веселья и экстрима, кто-то для отдыха и уединения, кто-то порисоваться перед друзьями. Кто-то мародёр, а кто-то краевед. Но среди этих ребят порой находится такой человек, который преступает закон с искренним желанием помочь. Помочь городу, истории, культуре.

Когда-то один местный журналист Андрей Коломойский в интервью сказал: «По моему глубокому убеждению, Выборга больше не существует. Того Выборга, каким его знал я, когда приехал сюда 51 год назад».

Он очень за город болеет. И говорит это в контексте положения историко-культурного наследия.

Меня не было здесь 51 год назад, и я не видел того, что видел он. Но по количеству заброшенных зданий, состоянию ещё жилыхдомов и отношению людей к памятникам архитектуры без того очевидно — город переживает отнюдь не благоприятное время. Для наглядности: несколькими годами ранее одна из всемирных организаций занесла его в список пятидесяти городов на грани уничтожения.

Одним из наиболее пострадавших историко-архитектурных объектов стала Часовая башня. Бомбы во время войны пощадили её, но только не время и ветер.

На данный момент её официальным смотрителем работает недавний выпускник местной школы — Иван. Я увидел его в новостях и решил познакомиться лично. Он приветливо ответил на просьбу встретиться и даже согласился провести экскурсию на башню. Тогда уже начались работы по реставрации, и мы, надев каски, поднялись по старинной лестнице к старинному механизму. Комнату ещё не успели расчистить, и поэтому ещё много мусора болталось под ногами. Я увидел тетрадь, раскрытую на странице с зарисовками механизма. Подняв её с пола, начал листать. Она вся исписана плотным текстом, небрежно сотканным из корявых букв, местами даты, цифры, иностранные слова. Я спросил Ивана:

— Что это?

— Мусор, — ответил он не смотря, так как был занят расчехлением механизма. – В ту сторону его пока сгребли весь.

— Могу я забрать это? – спросил я, показав тетрадь обложкой.

Он нахмурившись взглянул и ответил:

— Конечно, это ведь мусор.

Я положил тетрадь в сумку. Затем Иван показал на камеру механизм, скромно рассказал свою историю и продемонстрировал звон колокола. После всего небольшого тура мы побеседовали в кафе, я угощал.

Придя домой, я повнимательнее изучил тетрадь. Это оказался дневник, причём не регулярный. Все записи из него представлены ниже без рисунков и без фантазии озаглавлены.

Октябрьская заметка за сентябрь. Дата не известна. Возможно, середина месяца.

В один солнечный осенний день мы с приятелем, по-обычному гуляя, по-обычному болтая и обсуждая свои рутинные проблемы и гениальные идеи, которым, возможно, никогда не суждено увидеть свет, решаемся на такой же рутинный для нас поступок.

Зайдя во двор у подножья скалы, на которой стоит старинная колокольня, мы уверенно подошли к воротам забора, остановились и огляделись.

— Ладно, я первый, — говорю я.

— Когда идёшь впереди, ты всегда находишь ништяки...

— Ага, а ты натыкаешься на гвозди, — я посмеялся, напомнив ему, как он годом ранее проткнул кроссовку насквозь.

— На этот раз я пойду впереди, — уверенно сказал он и тронулся с места, но я его придержал.

— Подожди, неужели тебе меня жалко, больше чем себя? Не факт, что леса прочные, а ништяки на ней вряд ли есть. Сюда никто и не ходит, — я отчётливо понимал, что это не так, сюда ходит очень много туристов, причём таким же образом — без приглашения.

— Если упаду, то на тебя, — задумавшись, сказал он и рванул через приоткрытую дверь забора. Я за ним.

На первом лестничном пролете не оказалось ступенек, но это не остановило нас и нашу гонку. Мы ловко забрались по балкам и устремились наверх скорее от людских взглядов. Деревянные леса можно было признать прочными, что придавало уверенности, но не такой открытости, позволяющей всем кому угодно узреть наши длинные волосы, падающие на ярко-красные куртки.

На седьмом этаже мы увидели окно с распахнутой створкой. Когда Заяц поскакал уже выше, я окрикнул его.

— Хей, давай через окно внутрь.

Я встал перед пропастью между деревянным настилом и наклонной рамой небольшой арки. Вперед — полметра пыльного воздуха, вниз – двадцать.

Шаг. Ошибка? Я почувствовал скорость, с которой бьёт ветер, я почувствовал силу, с которой сжимается сердце. Шаг? Назад.

— Жутко, — говорю я. – Хочешь первый?

— Ха, сачкуешь? – он усмехается. – Пустите цар…

Шаг. Я дослушал его уже внутри. И сказал:

— Это детский лепет, вот Говинг-хаус – настоящий экстрим.

Внутри зрелище ещё более жалкое, чем снаружи: под каждым из десяти окон свалка штукатурки, кирпичей, досок разных размеров и фантиков. Наступив на выломанную створку, можно насладиться симфонией в исполнении Песка на маракасах, Пакета — гитара, а также Громкого Эха, на деревянных басах проносящегося до земли и обратно.

Для начала спустились на нижний этаж проверить, есть ли кто-нибудь. И вообще узнать, могли ли мы зайти по-человечески. Но там нас встретила лишь огромная куча строительного мусора: потрескавшиеся балясины, банки, мешки и прочее. Аккуратно дернув дверь и убедившись, что она всё-таки заперта, мы стали подниматься вверх. На одном из пролетов находилась дверь в комнату с механизмом. Видно было, что у неё выломали замок, а в самом центре огромная четырёхугольная дыра. Мы прошли внутрь.

— Это кое-что напоминает, — говорю я. — Хижину Люпина из «Гарри Поттера». Там тоже проблема с дверями была.

— Может быть.

В комнате был шкаф с маятником внутри и также не обошлось без свалки: пакеты с пивными бутылками и тряпками. На полу в центре валялся пыльный пуховик. В другом конце комнаты находилась лестница, ведущая на следующий этаж.

Я поднялся, подошёл к тылу циферблата и прокрутил рычаг с отвесным грузом. Снаружи стрелка завертелась с такой же скоростью. Пока я обходил и осматривал комнату, мой друг уже поднялся по лестнице и тоже привел стрелки в движение.

— Хей, зачем ты это делаешь? — возмутился я.

— Простите, что? Ты зашёл раньше и сделал то же самое.

— Не важно, что я делаю, ты должен брать пример свыше.

— Брать примеры с кого-то — отстой, — он скорчил кислую мину, — лучше поступать как нравится.

— Все берут примеры, не осознавая этого. Именно поэтому ты и прокрутил стрелки: взял пример свыше.

Он опять не согласился со мной.

— Ладно, всё-таки они занимательно вращаются, — я снова крутанул отвес.

Последовала неловкая пауза.

— Не хотел бы себе забрать одну из шестеренок? — я усмехнулся, чтобы разрядить обстановку и указал на механизм, — сомневаюсь, что он ещё когда-нибудь заработает.

— На кой они мне?

— Ну не знаю, сувенир?

— Хочешь, сам возьми, мне не нужно.

— Тоже не хочу заморачиваться.

Через пару минут мы вышли из комнаты и по главной лестнице поднялись на смотровую площадку.

Огромные арки, открывающие душещипательную панораму города, были залеплены пластами металла. Свет исходил из щелей размером с голубя. Возможно, это было сделано намеренно. Здоровенные доски небрежно были навалены в углу площадки, слегка прикрывая вертикальную лестницу к куполу. Наверху висел серо-зелёный колокол, а ровно под ним участок полового настила был мягок и, казалось, вот-вот провалится.

На лестнице, ведущей к куполу, не было ступеней, да мы и не видели смысла туда забираться, поэтому сразу вышли на леса от слегка выгнутого серебристого листа.

— Панорама что надо, — заметил мой друг. — Надо будет сюда обязательно вернуться с хорошей камерой.

Октябрьская заметка за сентябрь. Конец месяца.

«Часовая башня (улица Крепостная 5) 1494 — бывшая колокольня кафедрального собора. Она была построена в конце XV века. В 1753 году на башне были установлены первые часы, и до конца XVIII века постройка была двухъярусной. В 1796 году надстроили её третий ярус по проекту архитектора Иоганна Брокмана, на башне был укреплён новый колокол, подаренный городу императрицей Екатериной II. В 1848 году часовой механизм заменили на новый, соединив его с колоколом, чей голос звучит над Выборгом и сегодня».

Так гласила надпись на справочной табличке на углу квартала Часовой башни и руин кафедрального собора.

Табличка, словно намеренно, вливалась в антураж её архитектурных соседей. На это указывало разбитое стекло и добела отполированные руками нижние углы бумаги.

Мы с моим другом Иваном отошли от информационного стенда и двинулись в сторону Крепостной улицы.

— Так тоскливо стало после закрытия Говинг-хауса^[1]. Жаль, что туда доступ ограничен, и в тоже время правильно — те, у кого плохие намерения, не попадут туда.

— Да, Штаб прогорел, желтый дом на квартале четырёх балконов закрыли на консервацию, в остальных нечего делать.

После неловкой паузы я, говорю:

— Как на счёт башни?

— Какой? Олафа?

— Эм, нет. Часовой.

— Чего там делать?

— Ну, там механизм интересный, да вид сверху что надо.

Мы зашли во двор и увидели двух Зайцев, спускающихся по лесам. Конечно это были не настоящие зайцы-зверьки, это были Зайцы-люди, то есть фамилия у одного была Заяц, а другой его брат двоюродный, поэтому кличка и к нему привязалась. Ваня тоже их узнал. Разноцветные хипарьские футболки под яркими куртками, различные подвески на груди, а также неухоженные длинные волосы в целом создавали достаточно характерный образ.

Когда они подошли к арке (то есть достаточно близко к нам), я поздоровался с одним из них, с тем, который был на полголовы ниже другого. Он составил мне компанию при первом походе на башню. В момент ответа «Салют» Ваня вступил в беседу (Да-да, именно. «вступил»):

— Механизм на месте?

— Ну такое, — эхом ответили братья.

— Фоткаться поднимались?

— Да, — пробасил высокий.

— Вид просто шикарный, — негромко проговорил мой приятель.

Я поспешил закончить этот конструктивный диалог:

— Мы как раз спешим в этом удостовериться, — я сразу же пошёл к башне.

Пройдя через ворота, мы вскарабкались по сломанному пролёту, затем по зигзагообразной лестнице до окон и залезли внутрь. Мне показалось, что мусора ещё больше, чем было несколько дней назад. Вход открыт для посещений ежедневно.

Мы поднялись на этаж с дырявой дверью ровно под механизмом. Ваня достал фотоаппарат и стал документировать надписи на стенах, которым ранее я не придавал значения.

156 уд в сутки

Пархоменко Д.М.

1945 год 30 апреля

— было карандашом написано на стене.

В шкафу, под маятником, печатные буквы из чёрной краски бросались в глаза.

Рем. Д. М. Пархоменко, май, 1945

Ниже жёлтой латиницей каллиграфически выведено:

Repar: af

F. Elfstrёm

1887

В другом месте:

1806

Repar: af

P. E.

Наведя справки, мы выяснили, что это записи имени часовщика и даты ремонта, им проведённого. F. Elfstrёm (Ferdinand) – инициалы одного из представителей династии шведских часовщиков, живших по большей части в Выборге. Основатель династии – PetterElfstrёm.

О Пархоменко информацию не найти. Но остаётся очевидным, что он участвовал в ремонте в 1945 году.

Также было много других надписей, часто неразборчивых, включая «Здесь были Женя и Ваня в 2010». Но самая старинная, которую мы нашли, скромно выцарапана на двери в колодец с гирями: «1611».

Зайдя в комнату механизма, я, как в прошлый раз, прокрутил отвесной груз стрелки. Её ось загрохотала и заскрипела. Ваня моментом встал рядом и остановил крутящийся отвес.

— Не стоит, сломаешь раритетную стрелку, — сказал он, и я с виноватым видом принял его замечание.

Ваня внимательно осмотрел комнату — и с грустью сказал:

— Жалко ведь это всё так оставлять.

— Да, — согласился я, — по шестерёнкам всё разберут.

— Спрятать бы как-нибудь, чтоб не растащили и не испортили.

— Ха, давай разберем его и привезём к тебе. Неплохие настенные часы, а?

— Черта с два ты их разберешь и перевезёшь.

На лестнице к смотровой площадке находилась металлическая растяжка на уровне лба. Мы по очереди её прокляли за неуместное расположение.

Красный луч заходящего солнца нещадно слепит глаза, северный сентябрьский ветер треплет тёмные волосы и обжигает кожу холодными потоками воздуха.

Здесь-то и просыпается поэт. На последнем этаже лесов Часовой башни.

С севера на запад расстилается панорама лесов и маленьких, еле торчащих из-за деревьев поселков. В сторону юга радует взор залив, со своими островами, иногда проплывающими яхтами, катерами, промышленными кораблями. Весь остальной угол на компасе с этой точки уделён городу, его паркам и вытянутому дымному заводу.

— Посмотри, — неожиданно сказал Ваня, — наш добрый Говинг-хаус.

Дом выглядел куда хуже, чем снизу. Если снять его на чёрно-белую плёнку, то вкупе с другими разрушенными зданиями можно выдать за фотографию военного времени.

Заглянешь дальше, за пределы старого города: зелёные парки, современные отели, церкви, новостройки — это и некоторое другое поднимает настроение.

Ваня вновь поймал моё внимание:

— Похоже, это работа Зайцев.

Он указал на конец вертикально стоящей доски. Она была окрашена в триколор. Красный, жёлтый, зелёный.

— Это такая фишка у хиппи, — отвечаю я. – Весь мир покрыть яркими цветами. Это уже не первая их работа.

— Что они здесь забыли? – спросил Ваня.

— По-видимому, клёвые аватарки. Несколько дней назад мы с одним из них были здесь.

— Какова вероятность встретиться разными компаниями на том же месте!

— Поразительно!

Октябрьская заметка на 29 сентября.

Мы подошли к двери забора и подозрительно огляделись.

— Ну всё, никого нет, можно идти, — я хотел было прошмыгнуть в щель, но Ваня меня остановил, схватив за плечо.

— Подожди, там в окне бабка смотрит.

— Где ты её видишь? — с нетерпением спрашиваю я и бросаю взгляд на все окна, которые только есть в поле зрения.

— Да не смотри ты в упор, прям как N-ов. Он всё время уставится и смущает прохожих или палит нас. Вон на первом этаже второе от арки. Прямо за моей спиной. Находится оно на уровне второго этажа, но технически может считаться первым, хотя кого это волнует, потому что она выходит.

— На Ленина опять флаг из окна Лобанкова торчит, видел?

— Что? Какой флааа… — он угрюмо на меня посмотрел, и я понял, что здесь пошло не так, моментально среагировал, — А, да-да, не то слово, светится, — продолжал декларировать, стараясь делать это все убедительней. — И что же, опять?

Он снова на меня угрюмо посмотрел, очевидно, дело было в моей актёрской игре. Женщина не обратила на нас ни малейшего внимания.

— Я решительно отказываюсь понимать, почему ты так боишься людей. Даже начинаю сомневаться, кто из нас экстраверт, а кто интроверт. Мне надоело, я пошёл, — но он снова меня остановил.

— Подожди. Всё, я первый, подержи сумку, подашь её мне.

В сумке лежал массивный замок-засов, поэтому даже за забором мне пришлось тащить его вверх по лесам. Удивительно, что я не был представлен к этой чести сразу же при встрече.

Пока мы забирались, солнце уже окончательно зашло, и мы смогли приступить к делу. Ваня достал из рюкзака шуруповёрт и сами шурупы, я достал замок. Через щель окна, заделанного металлическим листом, периодически проскальзывал свет фар машин, редко проезжавших по Крепостной улице. Мне становилось некомфортно. Я не боялся темноты, нет. У меня не было каких-либо фобий, к радости, я от них давно избавился. По крайней мере, я так считал и уверен в этом до сих пор. Я боялся людей. Да, у каждого здесь присутствующего монета перевернулась. Он уверен и спокоен, а я трясусь из-за каждого шороха.

— Чщщщ, — выдал я и замер, Ваня застыл тоже.

— Что ты слышал?

— Скрип, скрежет.

— Это шуруп, видимо, в сук попал.Масло не спасло, — он смачивал шурупы маслом, чтобы легче входили.

— Такой шум поднимается из-за шуруповёрта, не думаешь, что нас услышат?

— Да никому до этого дела нет, а если и кто-то вызовет полицию, то мы сможем сбежать, а если и нет, то мы стараемся на благое дело.

— Ну да, ты прав.

— Помнишь ту теорему, которую мы вывели в Говинг-хаусе?

— Напомни-ка.

— Нужно бояться не завываний ветра в ушах, не скрипа дерева, не скрежет металла, а человеческого голоса.

— А если человек один?

— Никто не пойдёт сюда один, тем более, эта теорема позволяет не реагировать на каждый шорох.

— Пожалуй, ты в очередной раз прав.

Несмотря на убедительность тех сентенций, мне не стало спокойней, особенно после прозвучавшей сирены. Мы заволновались оба. Пока Ваня фотографировал стены, кирпичи, наскальные рисунки и механизм, моей задачей было выйти на леса и проверить, всё ли идёт по плану. Я спускался на четвёртый этаж очень медленно, стараясь как можно тише передвигаться, но это было невозможно: собственное дыхание резонировало по стенам башни, металлические обоймы ступеней периодически звякали, а песок под ногами то и дело просыпался между половых досок. Выбравшись наружу, я притих, и меня обдало кипятком ледяного ветра, вместе с очередной порцией мурашек. Голоса. Тревога?! Нет. Не разобрать. Отдельные слова: машина, дизель, жрёт, башню. Башню! Я задержал дыхание и рванул наверх.

— Там, — я запыхался, — говорят, — не могу отдышаться, — башню упоминали.

— Ну-ка, поподробней.

Я вдруг задумался, как эти слова могут быть связаны вместе, но ничего по этому поводу не решил.

— Внизу два мужика разговаривают, и один из них сказал «башню», остальное не разобрать, — проговорил уже с расстановкой.

Мы решили спуститься вниз, на самый первый этаж, и послушать. Я волновался. Заметил, что спустились довольно быстро, Ваня же обратил внимание на шум.

Мы приникли к арочной двери. Разговор на улице продолжался, но слова всё же были неразборчивы. Вдруг загрохотал забор и наши глаза ослепил белый свет. Запаниковав, мы отключили фонари и схватились за ручку двери. Снаружи послышалась мелодия домофона с последующей тишиной.

— Кажется, ушли, — сказал я через несколько минут ожидания.

— Ложная тревога.

Мне полегчало, когда засов был поставлен, замок был повешен и мы ушли. Выбираться всегда интереснее: пулей вылетаешь из здания и спокойно идёшь, будто так всё и должно быть. А почему это не может быть правдой?

— Теперь никто не сможет пробраться к часовому механизму и навредить ему, — сказал Ваня, шагая со мной по мостовой.

— Плюс один к карме (или как это по-homo-sapientissimus[2])?

Вероятно, ноябрьская заметка на октябрь. 6 октября.

Ваня отправил мне в соцсети несколько видеорепортажей на тему Часовой башни. В одном из них простая экскурсия по колокольне. В другом рассказывается о плане реставрации. В третьем интервью директора Выборгского замка Владимира Цоя. В нём он информирует жителей о том, что башня закрыта не просто так, что это сделано в первую очередь в целях безопасности. Также он упомянул о мере наказания за незаконное проникновение – административная ответственность, штраф до двухсот пятидесяти тысяч рублей.

Сначала я не придал этому значения и просмотрел все видео по диагонали.

Ваня написал сообщение, в котором говорит, что у него есть одна идея и ему нужна моя помощь. Я согласился.

Шестого октября в 5 часов вечера мы встретились у рынка и двинулись в сторону башни.

— Так, что за идея? – спросил я.

— Сегодня мы заведём часы.

— Оу. Заявление конечно оптимистичное, но я не очень уверен, что они вообще ещё смогут идти.

— Я сравнил видео, где последний часовщик заводит механизм, с моими фотографиями механизма. Вроде все шестерёнки на месте.

— У тебя есть опыт работы с часами?

— Нет, я посмотрел устройство в интернете и как Вдовин заводил. Посидим, разберёмся.

Вход через забор был замурован гвоздями и шурупами. Ни один из нас не смог не выругаться на этот счёт.

— Может, со двора попробуем? – с надеждой спросил я.

— Пошли.

К нашему счастью, туристы уже успели сломать забор в другом месте. Балка, к которой крепился металлический пласт, была сломана, и забор легко отгибался. Совершив очередной ритуал отведения глаз, мы пробрались на ту сторону поближе к башне. Здесь находилась ещё одна лестница. Как нам показалось, более подходящая для данной ситуации. Не зигзагообразная, а прямая. Более беспалевная, как Ваня заметил. Когда мы поднялись к двери, мне предоставили честь отворить засов импровизированным ключом. Он представлял из себя два прутка арматуры, скрепленных болтом и гайкой посредством сварки. На одном из прутков приварено овальное ушко, чтобы легче проворачивался ключ.

— Ты смотрел те видосики, которые я тебе скинул? – спросил Иван, откидывая крышку на этаж с механизмом.

— Эм, напомни-ка.

— Эх ты…

— Я смотрел. Только скажи, о каких конкретно ты говоришь?

— С Вдовиным и ЧБ.

— Ах, да, я проглядывал.

-У тебя есть интернет? Эти видео — единственная помощь при заводе механизма.

— Есть. Сейчас включу.

Я прошёлся по периметру комнаты и открыл все окошки, чтобы было больше света, на этот раз удержавшись от желания прокрутить стрелки циферблатов.

— Колокол бьёт каждый час?

— Да, бил когда-то.

— Думаю, что нам надо будет убраться отсюда до того, как ударит колокол и все обратят внимание.

— Само собой. И поэтому мы сначала отцепим его.

Мы открыли все дверцы коробки, прикрывающей механизм, сели перед тросом, ведущим к колоколу, и Ваня аккуратно стал распутывать веревки, связывающие рычаг и трос. Я схватился за трос, боясь, что тот приведёт колокол в действие. Ваня снял все намотанные веревки и тряпки. Оказалось, что их работу выполнял карабин. Пока я удерживал нашу операцию в тишине, мой коллега отцепил карабин и скомандовал медленно отпустить всё. Я чувствовал себя абсолютно невозмутимо, но мои действия говорили об обратном. Тихий звон лёгким эхом пронесся по стенам башни. И такая же лёгкая паника коснулась наших плеч. Во всяком случае, моих точно.

— И это все, на что он способен? – протянул я.

— Ты слабо ударил.

— Не ударил, но всегда пожалуйста.

Мы посидели несколько минут в некомфортной тишине и решили, что нам ничего не грозит.

В то время как я проводил время, наблюдая из окна и подозревая каждого прохожего в попытке позвонить в полицию, Ваня изучал механизм, рассуждая вслух:

— Допустим, эта катушка раскручивается, тогда она приводит в движение через шестерёнки спусковое колесо против часовой стрелки. Хм… Маятник раскачивается, и эти коготки… Хм… Включи видео.

— Один момент, — я достал телефон.

— Он берет этот рычаг, ставит сюда и крутит.

— Да, по часовой стрелке, — я подошел к механизму. – Да, тут и так видно, что по часовой.

— Вот интересно, для чего этот зеленый рычаг? Он зелёного цвета, значит, должен двигаться, а красные детали стоять. – Ваня бросил ладонь сверху на прямоугольный конец рычага и слегка приподнял. – Тяжёлый.

— Может, он служит фиксатором. Посмотри, у рычага квадратное ушко, и выходит три режима для лебёдки: первая катушка, вторая и ждущий режим.

— Только для фиксации режима уже есть стерженёк.

— Значит это четырехугольное ушко на нём… Слушай, я думаю, он никакой функции не несет, посмотри, если его приподнять, то по системе приподнимается другой конец, который ничего не касается в любом положении, — мы снова просмотрели видео. – Тут он тоже не несёт никакой смысловой нагрузки. Он просто поднимает рычаг и опускает, чтобы сменить катушку.

— Я думаю, что он останавливает механизм, чтобы можно было настроить время. Но зажим заел, и его невозможно использовать. Короче говоря, атавизм.

-Всё, проблема исчерпала сама себя.

— Ну что, заведём его? — наконец сказал он.

Я несколько заволновался:

— Ты уже изучил, для чего служат эти катушки, в каких случаях срабатывает молот-рычаг?

— Оф корс (ofcourse), вторая катушка для часов, а первая для минут.

— Дай-ка я тоже гляну, — и я навис над шестерёнками. – Ты прав, заводим.

Иван установил рычаг на лебёдку и, переспросив меня, куда крутить, начал под оглушительно пугающий аккомпанемент трещоток.

-Стой! – воскликнул я. — Что это? Стопора?

— Да.

— Их наверняка можно приглушить.

— Очень громко?

Я высунул голову в окно.

— Очень громко.

Он безмолвно вышел из ямы, в которой очень удобно заводить механизм (на то она там и сделана), и стал разглядывать шестерни катушек. После чего обошёл часовую коробку и сказал:

— Попробуй завести.

Я подошёл к лебёдке и закрутил настолько медленно, насколько было прилично. Он что-то подобрал с пола и остановил меня, после паузы скомандовал продолжать. На этот раз трос наматывался почти бесшумно. Я боялся крутить до упора, не доверял прочности конструкции, поэтому останавливался, чтобы проверить, насколько низко ещё гиря. Не домотав несколько оборотов троса на катушке, я отпустил рычаг и понял, что сильно устал, но больше утомился Ваня. Он отклонился от механизма и, устало выдохнув, сказал:

— Я отогнул отвёрткой, мой палец! Как он устал держать!

— Давай у следующей катушки я стопор держать буду? – для соблюдения формальности спросил я.

— Нет, думаю, ты не справишься.

— Это вызов! Но да будет так.

Ваня перебрался к другой катушке и подстраиваясь к стопору говорит:

— Эта будет полегче, 128 килограммов весит гиря.

— А другая сколько?

— 200, крути.

— Погоди, — я торопясь переставил лебедку на другую катушку, — готов?

— Сначала медленно. Зацепил.

Стопор всё равно звонко щёлкал. Оказалось, на одной из катушек один стопор был сломан.

— Эта гиря спустилась до самой земли, наматывать долго, — выговорил он и вздохнул: эээх.

— На середине тебя сменю, не переживай.

Ване не понадобилась смена, и мы с потом, без крови подняли катушку на шестой этаж. Друг с охами поднялся и загулял по комнате, я повис на ручке лебёдки. Мы оба замерли в молчании. Но тишины уже быть не могло. Шестерёнки зашевелились, паллеты нещадно забили по зубьям спускового колеса. Тук… тук… тук. Время пошло.

— Ого-го, да мы сделали это! – возрадовался я. — Мы завели!

— Полдела в кармане, осталось настроить часы и привязать колокол.

— Так давай займёмся этим! – я вылез из ямы и посмотрел на механизм. – Ну и как это работает?

— Я видел, как Вдовин отводит эти коготки и прокручивает спусковое колесо очень быстро, а вот эта стрелочка двигается вместе с ним, — он указал на циферблат размером с ладонь вверху механизма, на котором была лишь одна красивая стрелка.

— Хорошо, но сначала, думаю, стоит настроить часовую.

— Да, ты прав, но на видео не было показано, как настраивать.

— Сейчас разберёмся, — во мне вспыхнул костёр энтузиазма.

Мы нависли над правой, часовой частью механизма.

— Вот эта шестерёнка необычная, — он указал на диск золотого цвета с разной ширины зубьями, расположенными на разных расстояниях. В одном из таких пазов лежал крохотный Z-образный рычажок. Я приподнял его.

Удар. Катушка стала резко разматываться, шестерни интенсивно завращались, а система рычаг – молот пришла в действие. Мы запаниковали, но ничего не могли предпринять. Молот-рычаг сработал верх-вниз девять раз, и Z-рычаг рухнул в паз, под жуткий треск пропеллера. Всё замолчало, только паллеты ритмично отбивали секунды. Тук…тук…тук…

— Фух, — выдохнул я, — всё в порядке, часы идут.

— Ты, похоже, искусственно перемотал на час вперёд.

— Похоже на то. Для чего этот пропеллер?

— Я думаю, он тормозит, чтобы не разгонялся механизм.

— Хм, глянь, на этих зубьях есть цифры, — я указал на необычную шестерню. – От 2 до 12.

— Чем больше число – больше зубец.

— Получается, колокол не перестаёт бить, пока рычажок не пройдет по зубчику и не упадёт в паз?

— Гениально!

— Сейчас 18:54, по башенным часам — 21:03, — сказал я после небольшой паузы.

Мы, не зная лучшего способа, прослушали 61 бесшумный удар, тем самым сравняв время.

— Ну, что, — говорю я, — привязываем трос, пару фотографий с вершины лесов и валим, пока нас не засекли?

— Главное, про фоточки не забыть.

— Сорок минут вполне хватит на операцию.

Мы со скоростью газели, удирающей от хищника, спустились и пробежали три квартала подальше от башни, поближе к центру города. Встав за руинами исторического квартала, на бывшем перекрёстке четырёх балконов, мы стали ждать. Без пяти минут восемь, без двух минут восемь, три, два, один, тишина.

— Без погрешности никуда, — сказал Ваня.

— Наверно, немного отстают.

Мы прождали ещё две минуты, пять минут, десять минут.

— И ничего? Звона нет!

Мы были очень расстроены и подавлены. Механизм остановился.

— Давай завтра вернёмся и попробуем снова? – предложил я.

— А давайте без давайте, давайте? — видно было, что он расстроен ещё больше. – Попробуем на следующей неделе.

7 октября.

С южной стороны видно, что башня стоит на огромной крутой скале. Леса норовят сползти вниз и рассыпаться, словно спичечный колодец. Но на удивление остаются крепкими. Зелёный забор разрисован красочными рисунками «дети за мир».

Мы провели традиционный ритуал скрытности, и я пошёл первый. Ваня ждал своей очереди. Я вскарабкался на скалу и хотел было подбежать к забору, как меня словно сверхзвуковой волной откинуло назад, я скатился со скалы вниз. Колокол ударил шесть раз, и звон пронёсся на несколько кварталов вокруг.

— Он что, всю ночь бил? – возмутился я.

— Никого нет, лезь! – словно, не слыша меня, шепнул Ваня и пробежал вперёд.

Только внутри, на шестом этаже, он ответил мне:

— Похоже, что мы вчера ушли слишком далеко и звону тяжело было пройти через металлические листы, — Ваня отворил замок и прошёл внутрь.

— Ну и что же мы будем здесь делать, настраивать не надо, часы идут секунда в секунду с московским временем.

— Поразительно! Тогда запишем видео работы механизма и уйдём.

— Но нам тогда придётся ждать час! – я взглянул на отломанную штангу циферблата и продолжил. «Может, стоит починить всё остальное?» — пронеслось у меня в голове.

— Может, починим всё остальное? – неожиданно произнёс Ваня.

— Отличная мысль! – я был поражён совпадением. — Например, вот эту палку поставим на своё место и настроим стрелки так, чтобы было видно снаружи, сколько времени.

— Давай, наверняка у дяди Юры остались здесь ключи.

Мы быстренько навели порядок со штангами, но вот незадача. Каждый циферблат показывал разное время, и ни один не был верен. Это очень удивило нас.

В каждом из циферблатов было сделано в своё время маленькое четырёхугольное окошко, в которое можно было протиснуться худому человеку. Любой из нас это мог сделать. Я высунулся наружу и сравнивал по интернету показания стрелок, передавая Ване, куда теплее, а куда холоднее крутить.

Хоть вандалы немного пощадили механизм, они повеселились с циферблатами. По дореставрационным фото можно с уверенностью сказать, что в период консервации сломали минутную стрелку и унесли тройку на восточной стороне.

Я заметил, как кто-то пробежал по лесам этажом ниже.

— На лесах кто-то есть, — мы прислушались.

Раздался детский голос. Трое ребят лет по 11-12 прошли мимо нашего окна и до нас донеслись обрывки разговора: «А чо? Часы ходят?» — «Да не, много лет уже стоят».

— Тссс, – зашептал Ваня и поднял маленький обломок штукатурки, — я их припугну, а ты по моей команде ударь в колокол.

— Зачем, если люди засекут нас?

— Да плевать, все и так знают, что кто-то здесь есть, а эти пусть обделаются.

Он выкинул кусок штукатурки на леса, и послышались голоса снова: «Что это?», «Да башня осыпается, наверно». Затем захлопнул дверцу и дал знак. Я же в свою очередь, натянув трос, отпустил его. Боммм. Колокол ударил один раз. А веселья в три раза больше. «Что это? Что это?», «Валим».

— Ха-ха. Дай пять!

Мы с Ваней долго смеялись.

— Слушай, — через некоторое время сказал я, — я так и не поинтересовался, почему башню забросили?

— Компания «Эшелъ» поставила леса, заделала видимые щели, прибрала три миллиона, выделенные на реставрацию и оставила башню до лучших времён в состоянии, благоприятном недоброжелателям, — после паузы он дополнил. – В газете прочитал.

На улице уже смеркалось, а мы спешили домой.

— Только представь, во всех газетах, новостях будут заголовки на первой полосе: «Неизвестные завели часы Часовой башни».

— Или «Городские хирурги вновь реанимировали сердце Выборга».

— Ты совсем в образность пошёл. Если на то пошло, тогда кардиологи больше подходит.

— Кардиологи?

— Да, за сердце отвечают.

— Значит мы коллеги-кардиологи.

— Весь город будет говорить про завод часов, а мы не признаемся, всё-таки сделали это не ради славы. Мы будем наблюдать из тени за тем, как, следуя нашему примеру, другие люди будут восстанавливать историю из руин по собственной инициативе, не надеясь на высшие инстанции и не сидя в углу, пока чиновники рушат город, — я был горд и радостно шёл домой по Крепостной улице, но горд не собой, а нашим поступком. Нашим.

И вот теперь. 17 ноября.

За прошедший месяц не произошло ничего, чему можно было бы уделить такое пристальное внимание. Я вкратце расскажу о самых интересных эпизодах работы никому не известной, но нужной городу команды часовщиков.

Сразу после восстановления хода механизма мы следили за новостями в газетах, телевидении, интернете. Но наш волонтёрский поступок не поднял даже упоминания в народе о себе. Никто ничего не слышит! Ваня подозрительно спрашивал у знакомых и прохожих про часы, я спрашивал. Мы насчитали трёх человек примерно из двенадцати. Три человека слышали, что часы пошли, и при этом не обратили никакого внимания.

Нас это возмутило, и Ваня начал писать письма известным журналистам и в городские группы с фэйковой страницы Вконтакте:

«Здравствуйте! Была новость про то, как деньги, выделенные на реставрацию Часовой башни — 3 миллиона — украли… Так вот, инициативные виипурцы на днях посетили данный объект и своими руками заделали вход в главное помещение башни — комнату с часовым механизмом. Реставраторы и строители, думаю, к сожалению, придут работать туда ещё не скоро… а эта защита обезопасит механизм от мародёров и прочих зевак. Это сообщение вам на заметку, что в нашем городе остались люди, сохраняющие историю и культурное наследие не словами, а делом!

С уважением, инкогнито!»

Были прикреплены фотографии. На одной из них запечатлена листовка, приколоченная к двери:

«Любопытные лезаки! Туристы! Люди!

Данный объект – Часовая башня – является памятником архитектуры, и, если вы читаете эту надпись здесь, то лучше бы вам поскорее уйти отсюда!

Во дворе у жильцов установлены 3 видеокамеры, и если, не дай бог, будет разбито хоть одно стекло, выломаны окна или двери, т.е. будет ущерб для башни – пеняйте на себя! Вырежем записи и передадим их в прокуратуру, и получите по полной катушке!

*можете попасть под статью 214 и 243 УК РФ

Предупреждение получили, теперь будьте любезны вылезти и спуститься на землю!»

Но эта запись была опубликована немного до завода часов и получила неодобрительные комментарии: кто-то жаловался на угрожающий текст, а кто-то на неграмотность (читатель сам может убедиться, что с орфографией всё в порядке), другие говорили, что вообще всё неправильно сделали, надо было найти вора и ткнуть носом в башню, словно котёнка, но также были и защитники. Короче говоря, комментарии к постам — это болото, вступив в которое, моментально проваливаешься по уши, и потом приходится снимать помои с плеч и глаз. Почти каждый пользователь норовит крайним образом пренебречь мнением другого.

Много позже Ваня повесил другую листовку, призванную удовлетворить жалобы недовольных.

«Уважаемые граждане!

Объект, в котором Вы находитесь, является памятником архитектуры и нуждается в бережном и уважительном отношении. Поскольку не все граждане добросовестно относятся к подобным монументам, во дворе были установлены 3 видеокамеры с функцией записи онлайн с целью зафиксировать случаи осознанного причинения материального ущерба данному зданию. Видеозаписи с камер будут переданы в прокуратуру для дальнейшей установки личности хулигана и привлечения его к материальной ответственности по статьям УК РФ №214 и №243.

Убедительно просим Вас покинуть данное место.

С уважением, члены управляющей комиссии совместно с ЖКХ г. Выборга»

«Вы» с большой буквы, всё как положено.

Пока за дело не взялись газеты и телевизионные каналы о башне знали лишь десятки человек, а это произошло лишь через два-три месяца.

Говоря о самой башне, мы не остановились на механизме. Ваня повесил предупреждение для нежеланных гостей и вместе со мной закрепил веб-камеру на видном месте, в качестве излишнего пафоса.

Мы также отслеживали фото туристов, выложенные в сеть. Особенно заметна была фишка забираться на купол по хиленькой лестнице, и, конечно же, мы на это среагировали. Вооружившись шуруповёртом и саморезами, заделали к чертям все большие щели, ведущие из купола и в купол. Но сперва выгнали оттуда всех птиц. Гнёзд не обнаружили, но пять лохматых голубей только с боем покинули укромное местечко.

Незадолго до сегодняшнего дня Ваня сделал стрелку, похожую на родную минутную. Во время её установки мы заметили, что она не подошла по размерам, и пришлось прибегнуть к импровизированным приёмам крепежа. Он химичил, а я ассистировал.

Стрелка напоминала оригинал лишь очертаниями и цветом, но видно, что работал человек, который делал это не для потехи, а ради идеи, великой идеи, которую несёт самостоятельно, на своих плечах и выполнит всё ради неё. Было бы замечательно, если в честь Ивана оставят эту стрелку после реставрации.

22 декабря.

Я Часовщик, смешной старик.

Пусть жизнь вращает маховик.

Я за работой много лет

И очень редко вижу свет.

Всю жизнь за временем слежу

И механизмы завожу,

Но вслед за стрелками часов

Знакомых слышен звук шагов...

Ваня напевал эту песню, пока смазывал механизм машинным маслом.

— Сам придумал или где-то услышал? — невзначай спросил я.

— Песня такая. Не помню, кто исполнитель.

Это композиция авторства группы «Береговое братство». Сингл, если не ошибаюсь. Потом мы гордо называли её гимном нашей команды. Между собой, естественно.

Я закончил читать статью из газеты «Выборгские Ведомости», которая называлась «Кто заводит нам часы». Да, да! О нас написали в газете, после стольких месяцев! Ну, первоосновно эта инициатива Ивана. Он написал в ВК местному журналисту Андрею Коломойскому, встретился с ним, а тот, в свою очередь, написал и опубликовал статью.

Коломойский рассказывает читателям газеты о знакомстве с Иваном, кратко о заводе часов, а также о легализации моего друга. Да! Журналист сообщил о случившемся Владимиру Цою – директору ГБУК ЛО историко-архитектурного музея-заповедника Выборгского замка. Ответом было: «Пускай этот молодой человек завтра свяжется со мной. Я готов предложить ему ту работу, которую раньше выполнял Юрий Вдовин, по состоянию здоровья не имеющий возможности продолжить ее. Сейчас наконец-то Часовая башня юридически перешла в ведение музея-заповедника. Реставрационные работы (подрядчик уже определен) начнутся в ближайшее время, и наблюдение за ней перейдет к тем, кто будет вести там работы. Будет совсем неплохо, если за часами присмотрит человек, которому их судьба не безразлична. Конечно, нас беспокоят нелегальные проникновения на территорию культурного объекта, но этот случай, безусловно, особый. И для нас, и для этого волонтера будет лучше, если он официально войдет в наш коллектив»

Вы только гляньте: «этот случай ОСОБЫЙ». «Безусловно». Несмотря на то, что изначальная смысловая посылка не относится ко мне, мне безусловно приятно, ведь моё, утрируя говоря, преступление могли уважать.

В конце статьи журналист упоминает о скромности моего друга: «На мое предложение снять его анонимность в этой публикации (раз уж, пусть задним числом, но его отношения с Часовой башней теперь легализованы), Иван ответил: «Нет, пожалуй, не нужно. Не хочу, чтобы кто-нибудь думал, что я все это делал для того, чтобы обо мне написали».». Какая самоотверженность. Я в восхищении!

Wait, вернёмся чуть раньше. На несколько недель назад. Мы шли на автобусную остановку по Крепостной после очередного кардиологического приёма. На улице уже темно, снег падает крупными хлопьями, и при нашем климате ему всё равно, январь ли, ноябрь или вовсе май.

Мы обсуждали наш анонимный пиар. Ваня защищал позицию раскрытия всех карт, а я предлагал повременить и посмотреть, как народ к этому может отнестись.

— Люди должны знать своих героев, — говорил он.

— Мы же заводим часы не ради славы и денег, а потому что нам это нравится и… — я сглотнул большой ком в горле, — и потому что этим никто не будет заниматься, кроме нас.

— Это так, но почему мы не можем заниматься этим официально, может, нам позволят заходить через дверь и отдадут ключи. Я в любом случае телеграфирую Коломойскому.

— Меня не называй, хочу остаться в тени.

— Ты уверен? – Ваня хотел, чтобы я обозначился как один из часовщиков. «Один из», а не «второй». Он никогда не ставил себя выше других. Никогда не пытался обойти кого-то, вопреки своей фамилии. Вероятно, именно поэтому он часто оказывался первым.

— Да, точно. Люблю быть инкогнито.

31 декабря.

После тонны съеденных мною новогодних салатов Владимир Владимирович говорит свою традиционную речь, и бой кремлёвских курантов напоминает мне о нашем колоколе. Наши скромные Выборгские куранты – символ – традиция города не молчат и в эту ночь. Вместе с кремлёвскими, в одну минуту, они пробьют двенадцать раз, и это будет потрясающе. Жаль только, что мало кто услышит этот звон сквозь зашитые арки смотровой площадки. И жаль, что в башне нет телевизора и всё население не может встретить новый год под сводом нашего вечно скромного и вопиющего Кремля.

Я пишу это карандашом на салфетке, я устал после весёлого дня и вспоминаю его фрагменты по мере… без меры, просто, что вспомню, то и запишу.

Я вышел в полдень, напялил дурацкий красный колпак и, несвойственно своему образу, широко вышагивал и размахивал руками. Настроение было что надо.

Но погода намекала на обратное. Туман, густой туман закрывал от нашего взора даже замок, а это триста метров! Туман с видимостью меньше трёхсот метров — это большая редкость в городе, по крайней мере я встречаю подобные явления редко. Должно быть это что-то значит. Но на самом деле нет. Абсолютно.

— В день они спешат на две минуты. В неделю это огого, — Ваня очень ясно сконцентрировал на проблеме внимание.

— В новогоднюю ночь они должны ударить секунда в секунду.

— Если мы этого не сделаем, мы подставим город.

— Давай посчитаем. Если в день ровно две минуты, а осталась четверть, значит, нужно отмотать на полминуты назад от настоящего времени.

— Да, — он с каменным лицом затрещал катушкой. Мы к тому времени уже не боялись, что нас застукают, Ваня здесь легально, а я его товарищ, всё в законе. Но из-за его ответа я почувствовал себя неловко.

— Да, это очевидно, мог бы и не считать.

— На неделе мне пришёл заказ, карманные часы; и угадай, какой детали нет?

— Понятия не имею. Может быть что угодно.

— Тройки нет, как на восточном циферблате. Вот это совпадение!

Ваня достал из сумки стакан и боевой термос, знакомые вмятины еле отражали тусклый свет переносного фонаря.

— Вода при себе?

— У самого сердца, — я достал пластиковую бутылку из внутреннего кармана.

Ваня разлил чай, а я разбавил водой нестерпимый кипяток.

— Желаю, чтобы все! – поднял тост Иван.

— И тебе с Новым годом, — мы одновременно сделали глоток.

Мы сели на фоне механизма.

— Улыбнись, сейчас вылетит птичка, — пошутил я, а Ваня сделал ещё более угрюмое лицо.

Щёлк — и первая фотография часовщиков в сборе появилась на цифровой камере.

— Надо будет здесь прибраться после прежних гостей.

— Ага, потом реставраторы увидят, как тут Эльфстрёмы отдыхали, — поумничал я.

— Да они не поймут, кто это.

— Ага, финская шпана писала. (П.С. Шведская)

Весна. Числа вперемешку.

Весь январь мы ходили на приём в прежнем режиме. Как по традиции, каждый четверг мы поднимались по лесам в кардиологический кабинет и заводили сердце Выборга. Уже скоро должна начаться глобальная реставрация, и мы к ней готовимся тоже. Нельзя же так позориться: четырнадцать минут в неделю. Кошмар! При Вдовине такого не было. Мы каждый раз пытались настроить механизм, заставить его бить минута в минуту, НЕ СПЕШИТЬ.

Я считал, что дело в гирях, и следует снять лишний, когда-то навешанный груз. Но это не помогло. Ваня утверждал, что дело в маятнике (его можно регулировать, закручивая гайку), но мнения наши сошлись на паллетах, коготках, которые регулируют раскрутку спускового колеса и непосредственно связанны с маятником. Со всем этим мы играли месяцами, и Ваня мечтал познакомиться и пообщаться с настоящим профессионалом. Позже он сделал визит часовщику-самоучке Юрию Вдовину в надежде получить дельные советы. Знакомство было интересным, но решающих проблему замечаний получить от старого смотрителя не удалось. И как же часы раньше не убегали?!

Друг уже, отчаявшись, перешёл на уровень выше. Он сравнивал механизм с другими экземплярами. С помощью сварки смастерил ванночку с маслом, в которой будет купаться спусковое колесо и не изнашиваться. Такой лайвхак он подсмотрел на часах в Петропавловской крепости по новостной программе. Также в целях исправить неточность времени он брал домой паллеты и полировал их, но это всё равно ни к чему не привело. Дело всегда в мелочах, которых мы, как назло, не замечаем.

Помимо механизма мы расчистили кардиологический кабинет. Весь мусор сгребли в угол этажом ниже, подмели и вымыли полы дождевой водой. Работать с механизмом стало гораздо комфортнее, а Ваня оправдывал это как помощь реставраторам.

СМИ всё сильнее поглощали и раскручивали нашу историю. Корреспонденты прямо из школы забирали Ивана и просили экскурсию на Часовую башню вместе с интервью. В феврале начали появляться на телевидении различные репортажи разных каналов с участием моего друга. Его теперь узнают на улицах. Когда мы шутили про идею проводить платные экскурсии на Часовую башню проходящим мимо туристам, к нам подошёл мужичок. В неаккуратно одетой чёрной куртке, шапке с козырьком, завёл с нами разговор:

— Я же тебя знаю! Ты тот парнишка, который завёл часы на башне, — хриплым басистым голосом начал он.

— Да, вы угадали. По телевизору видели или в газете? Какой канал?

— 47 такой канал, молодец, парень. Пока есть такая неравнодушная молодежь, ещё не всё потеряно.

— Вы слышите бой часов? Вовремя?

— Я здесь живу, в этом доме. Спешат немного, минут на пять. Но порой проснёшься ночью, бом-бом-бом, три часа, уже знаешь, не надо смотреть на часы. Ладно, ребятки, мне пора.

— Всего доброго!

Ивана устроили на полставки смотрителем башни, и заходил он теперь через главный вход. Все его замки выломали, а механизм зашили полиэтиленовой плёнкой. Заклеили также и шахту, по которой спускаются гири. Поставили новый забор вокруг, и внизу круглосуточно дежурит охрана.

К весне началась реставрация. Три башни, гордо стоящие в ряд и готовые стать обломками, теперь укутаны в леса. Бригады работников-белорусов постоянно ходят вокруг и вверх-вниз по перекрытиям. Но всё не так гладко, как может показаться.

Последний раз я заводил механизм в феврале, и больше у меня не было возможности подниматься туда. Одной из причин была усиленная подготовка к экзаменам. Ваня этим не обременял себя. Он так и ходил еженедельно. При входе рабочие выдавали ему каску и провожали в кабинет. Внутри сняли штукатурку. Обещали и деревянные конструкции снять, но к тому времени механизм уже остановят, и Ваня прекратит на время свою кардиологическую деятельность.

В мае я ждал друга в арке у основания башни, чтобы обсудить последние новости, да и просто прогуляться. Мимо меня прошли несколько человек и встали рядом с чёрным внедорожником. Двое из них были здоровые и в костюмах, третий поменьше, светловолосый, в джинсах и куртке, обычная повседневная одежда. Они находились от меня в зоне слышимости. Они разговаривали о башне. Белый изъяснялся достаточно громко, а, что отвечали остальные, было не слышно. Вот что мне удалось подслушать:

— Я понимаю, что вы в Ратуше уже давно провалились и в Часовой башне проваливаетесь, но зачем браться за проект, если не можете осилить!

Они уехали, и сразу подошёл Ваня:

— Хай, у меня философский-лингвистический вопрос: мы «починили» часы? Или?.. Ваше-с мнение?

— Думаю, нельзя так сказать, что мы починили механизм. Этот глагол можно отнести к циферблату, а механизм мы просто завели и дополнили, отчасти, — был мой ответ. Ваня согласился, а я сразу же рассказал об услышанном.

— Ого, это крутая информация, да я так и думал, что они провалились, там всё так вяло идёт.

— Провалились в сроках?

— Да, понимаешь, эта кампания «Меандр» нахватала очень много объектов по всей России и, видно, не успевает.

— Т.е. есть вероятность, что башню опять забросят?

— Думаю, что на этот раз этого не будет, но вероятность есть. Летом закроют башню, и я уйду в отставку на время. Обещали к 18 году закончить всё, и я смогу вернуться к работе, но я тогда буду учиться в северной столице.

— Ты же предложил мою кандидатуру смотрителя?

— Да, он сказал, что не могут принять на работу несовершеннолетнего.

— Логично и обоснованно, — всё было и правда так, правильно, но небольшой горький осадочек, как ни крути, остался.

Неравнодушные местные блогеры и те, которые проезжают мимо, стали усиленней жаловаться в своих видеороликах на состояние Выборга. Они дают советы по благоустройству районов, советы по организации восстановления и многое другое, что помогает лишь мнимо. Некоторые из них, вдохновившись собирают отряды добровольцев и работают над злободневной темой. Пример тому — старинная кордегардия, возрастом около 240 лет, которую видно с Часовой башни, если смотреть на север. Волонтёры собрали мусор, соорудили крышу и окна закрыли профилированным листом, чтобы ограничить посещаемость.

***

То, о чём молила добрая половина населения, происходит. Город спасают. Возможно, скоро Выборг превратится из бездушной деревни, от которой подальше стремится уехать весь свет, в Город, город с миллионами возможностей, в город, который будет не только любим старожилами, но жизнью в котором будет гордиться каждый, в который будут тысячами приезжать туристы со всего света. Город, который не будут порицать с высоты независимого финского Виипури и занесут в топ прекрасных мест планеты, город, жизнь в котором станет сказкой. Но это всего лишь мечты. А мне здесь климат не нравится, и я спешу уехать домой.

«Два с лишним года назад сердце Выборга замерло, но нам удалось его реанимировать»…

[2] Человек разумнейший (Лат.)