Ах как она танцевала
Ах как она танцевала! Босые ножки невесомо летали над черными булыжниками мостовой. Плавные движения тела вливались в единый поток, словно подражая воде в фонтане посреди площади. Пшеничные волосы искрились в лучах утреннего солнца. И не существовало людей вокруг. Переругивающиеся лавочники, ржащие лошади, бурчащие себе под нос трудяги спешащие в места своего смирения. Все они остались где-то в другой реальности. Весь мир состоял из нее одной, из нее одной и ее танца.
— Молодой человек!
Хон встрепенулся, с трудом оторвал взгляд от большого окна, и с третьей попытки осознал себя сидящим за столиком в кофейной лавке, с чашкой холодного кофе у губ.
— Вы там живой? Уже полчаса так сидите. Я все жду, когда же кофе на штаны прольете, даже вот салфеток подготовила. Ан нет, как поднесли ко рту, так и сидите не шевелитесь.
Хон собрал свой затуманенный взгляд на стоящей над ним девице. Она была вполне юна и миловидна, возможно высоковата ростом. Впрочем, рядом с Ней все это не имело значения. Хон поставил чашку на стол так и не сделав глоток.
— Да, спасибо за ваше беспокойство, у меня все хорошо, — вежливо выговорил он. Словно это было такой работой — говорить слова. Он открывал рот и шевелил губами не от того, что было желание что-то сказать, но лишь в силу обстоятельств вынуждающих его делать это.
Хон вновь отвернулся к окну и пропал.
Звон стекла. Холодный кофе облил ботинки Хона, и крепкие руки крестьянской девицы стащили его со стула. Хон смотрел, как быстро двигаются челюсти перед его лицом брызжа слюной, и силился понять, ему хотят что-то сказать, или его хотят съесть.
— Каждое утро вы приходите сюда, и пялитесь на эту пигалицу! А тут между прочим Я есть! Я тут вам кофе налью, салфеток принесу. Я сегодня встала до рассвета и пекла кексы с апельсиновыми корочками и корицей специально для вас! Вы видели кексы? Вот на столе стоят. Нетронутые. Хлопаете глазами? — она тряхнула Хона за грудки словно тот был тряпичной куклой, а не взрослым мужчиной.
— Я, между прочим, вот волосы перекрасила, чтобы как у Нее было. А вы, вы…
Яростное выражение лица постепенно сменилось отчаянным, голос затих, глаза налились слезами. Пальцы девушки разжались, и Хон неловко грохнулся на пол. Он пытался вспомнить, неужели она правда обслуживала его каждый раз вот уже полгода, что Хон приходил в эту кофейню к восьми утра. Лицо казалось абсолютно незнакомым.
Подавальщица ушла.
Хон взглянул на окно, а затем на часы на руке. Девушка все еще танцевала, но время уже неумолимо гнало Хона вперед к дядюшкиной мастерской и шестеренкам. Едва слышное тиканье застучало теперь в голове набатом.
Хон встал, взял пару заботливо подготовленных девицей салфеток, вытер ими кофе с ботинок, и выскользнул за дверь.
Девушка все танцевала, но теперь для Хона звучал иной ритм. Последний раз Хон оглянулся на Нее, и на миг показалось, что они встретились глазами, что она видит его, что он существует для нее. Поток движений снова унес прекрасное создание куда-то в другие миры, где нет этого противного тикания. А Хон остался.
Спина молодого человека исчезла в переулке, и Тамми остановилась. Музыка в ее сердце достигнув эпогея, постепенно затихала.
Вот уже полгода она приходила утром на эту площадь и танцевала. Среди шума толпы, среди суетящихся людей, среди набирающей обороты городской жизни. Ничто из этого не имело значения. Кроме Него, глядящего восхищенными глазами из большого окна кофейни. Она представляла, эти глаза голубыми словно безбрежное море. Она никогда не видела их вблизи. Она танцевала для него.
Из переулка выходящего на площадь послышались крики. Следом за криками оттуда появились двое. Рослая девица с высветленными волосами тащила за собой мужчину. Тот упирался, но то ли силы были не равные, то ли женская воля столь сильно перевешивала.
Подавальщица приволокла Хона прямо к ногам Тамми, выставила перед ней, и удостоверилась, что тот стоит на своих ногах.
— Вот, — понуро сказала она танцовщице. — Забирай. Сил моих нету смотреть на вас. Живите долго и счастливо. И кексов еще вот моих забирайте. Зря что ль пекла?
