Моё море

Море я полюбил давно, с самого раннего детства. Сразу и навсегда! Мне нравилась безграничная даль, где воображение рисовало острова с необычными растениями и загадочными животными, его постоянно меняющийся цвет, то игривый нежно-голубой, то сердитый грязно-серый, запах, насыщенный ароматами солёных водорослей, рыбы и корабельных канатов.
Я впервые увидел море семилетним пацаном в далёком теперь от нас 1957 году.
Накануне зимой я часто простужался, болел, подолгу лежал с температурой, но учёбу не запускал, старался и первый класс окончил отличником.

 Родители, наставляемые обеими бабушками, приняли решение оздоровить меня,  всего «такого худого и прозрачного», «отправить мальчика на природу», подальше от пыльных угольных терриконов, «на свежий воздух».

 Моя родная тётя, Анна Кондратьевна – учитель младших классов, каждый год отдыхала на побережье Азовского моря, где проживала её давняя подруга, тоже педагог, Прасковья Кузьминична. Когда-то они вместе окончили педагогическое училище, одна осталась в городе, а вторую направили сюда в сельскую  школу.
Вот к ней, в небольшое рыбацкое село, прилепившееся у двух холмов на самом берегу моря, мы и поехали отдыхать тем летом.

Добирались на попутках среди возвращавшихся с базара рыбачек. Я стоял в кузове старой раздолбанной полуторки  и всю дорогу смотрел по сторонам, –  «ну, где же оно, море?»

Вокруг простиралась раскалённая на солнце степь с жёлтыми полями пшеницы, да клубилась на просёлочных дорогах пыль. Даже когда Анна Кондратьевна, дёрнув меня за рукав, тыкнула пальцем куда-то вдаль, показывая, – «гляди, вон море», – я не сразу узнал его. Просто небо у горизонта оказалось чуть-чуть синее. Скоро эта полоска синевы стала расширяться, потом по ней запрыгали солнечные зайчики, сквозь зной палящего солнца дохнуло свежестью и на очередном повороте, прямо передо мной, раскрылось во всю ширь оно – моё море! Бескрайнее, голубовато — зелёное, украшенное белыми гребешками волн. Я стоял, как завороженный и не мог оторвать глаз от этого чуда. Казалось, меня уже качает в шлюпке на волнах, и мимо проплывают необитаемые острова с высокими пальмами, а из глубокой воды выглядывают раскрытые пасти огромных акул.
С той поры прошло немало лет, я видел разные моря – Чёрное, Красное, Жёлтое, любовался величием океана, но это первое свидание, как первый поцелуй девчонки, запомнил на всю жизнь. Восторг от встречи с морем охватывает меня до сих пор, и всякий раз я стараюсь уловить этот момент, увидеть ту заветную полоску синевы на горизонте, чтобы самому себе крикнуть, – «море»!
Рыбацкая деревня встретила нас тишиной и спокойным размеренным укладом жизни, который не был нарушен ни шумом пионерских лагерей, ни толпами праздно слоняющихся отдыхающих, которые заполнили здешнее побережье только лет через десять. Пыльные улочки сбегали двориками домов, по большей части крытых камышом и соломой, к глиняным обрывам, за которыми похожий на муку белый песок отделял берег от лениво плескавшегося на солнце моря. Изредка среди жаркого дня на улице можно было встретить загорелых, просоленных морем рыбаков, в трикотажных майках и широких штанах из грубой ткани, подпоясанных куском рыболовной сети. Работали они в основном ночами, уходя на своих широких, неуклюжих с виду лодках далеко в море, где по каким-то, только им ведомым ориентирам умудрялись находить и выбирать заранее расставленные сети. Рыбы было полно! В каждом дворе на длинных бечёвках сушилась, истекая жиром, знаменитая азовская тарань. Балыки из запрещенного к вылову осетра, припрятывали от греха подальше в сараях, а бычки, вкуснейшие азовские бычки, из-за низкой цены и вовсе не имели для рыбаков товарного значения. На жарку шёл судак. Местные хозяйки прожаривали его на огромных сковородках до румяной корочки, под которой открывались сочные нежно-белые куски тающей во рту рыбы. Отказаться от такого угощения не было никакой возможности, тем более наша Кузьминична преподносила его с поистине обезоруживающим радушием.
Каждое утро, позавтракав, я босиком шлёпал по пыльной тропке к морю. Оно ожидало меня, тихое и немного сонное, простелив навстречу ковровую дорожку из белоснежного прохладного песка. Берег был совершенно пустынным, но мы с тётей всё равно уходили подальше под обрывы, где пахнущий степными травами воздух смешивался с солёным морским ветром, создавая уникальную целебную композицию, подобно которой не встретишь больше нигде в мире. Натянутая на тонкие прутики простыня, защищавшая от солнца, да самотканый коврик, составляли наш скромный интерьер. Нас окружало только бескрайнее море, бездонное небо и тишина, изредка нарушаемая пронзительными криками низко пролетающих чаек.
Дни плыли за днями. С утра до вечера мы проводили на море, иногда уходили в степь собирать лекарственные травы. С наступлением ночи, когда становилось совсем темно, и выходила луна, Анна Кондратьевна часто приводила меня на высокий берег к обрыву, полюбоваться лунной дорожкой. Мы усаживались на широкую лавочку и долго наблюдали за серебристыми бликами, танцующими на волнах. Они очаровывали, манили вдаль, туда, где чернота неба сливалась с чернотой моря. Тогда я научился по звёздам определять части света, пользоваться компасом и здесь, на этом берегу, я решил для себя – когда вырасту и стану взрослым, то обязательно поплыву по лунной дорожке на большом корабле далеко, далеко…
Много лет, спустя, всякий раз приближаясь к Азовским берегам, когда моему взгляду открывалась с моря береговая линия, я поднимался на капитанский мостик с безумной надеждой разглядеть за дымкой тумана то место с заветной скамейкой, где мы ночами сидели когда-то…
Видимо, что-то из нашего детства уходит безвозвратно.
Так прошла неделя, во время которой одно событие нарушило однообразное течение нашего отпуска. Это был день, когда с неба спустился «рукав». Правильнее сказать – это был самый настоящий смерч, который местные жители называли «рукавом». Где-то в середине очень жаркого дня наш импровизированный тент вдруг сорвало порывом ветра. За несколько минут с горизонта небо укрыли тучи. Море почернело и вздыбилось белой пеной. Волны стали захлёстывать полоску песка, отделявшую нас от крутого обрыва и я, не на шутку испугавшись, предложил тётушке немедленно карабкаться вверх, что мы и сделали, укрывшись в небольшой ложбинке среди зарослей полыни. Тут я впервые увидел во всей красе этот пресловутый «рукав». Огромный чёрный столб протянулся вертикально вверх от поверхности моря до самых облаков. Он слегка извивался всем своим упругим телом, словно гигантский удав, высматривающий добычу, а потом вдруг стремительно пошел прямо на нас! Небо сразу потемнело. Стало вдруг тихо, и в этой тишине чётко был слышен отдаленный гул, напоминающий звук приближающегося самолёта. Тётя моя, вероятно, тоже испугалась, потому, как приказала мне немедленно прилечь на землю, а я не мог оторвать взгляда от гигантского чудовища, которое опять резко изменив направление, стремительно понеслось куда-то в степь. Небо понемногу стало очищаться, кое-где блеснуло в просветах облаков солнышко, но море по-прежнему бурлило и шипело. Купаться мне расхотелось, и мы пошли домой. По дороге от встречных прохожих услышали, что «рукав» где-то разметал стога, у кого-то сорвал крышу, а кто-то даже не досчитался во дворе кур. В последствие я много раз видел штормы и тропические шквалы, но тот, увиденный в детстве смерч, до сих пор иногда снится мне в ночных кошмарах…
И, всё-таки, я заскучал. Одним вечером, когда мы все вместе сидели на хозяйском дворе и «лузгали» семечки, я вдруг отчётливо представил свой дом и грушу, что росла у крыльца, и мне нестерпимо захотелось домой, обнять маму и маленького братика, уткнуться в тёплые дедушкины колени. Я едва сдержал слёзы и с этого момента у меня пропал аппетит, и зелёная тоска не отпускала ни днём, ни ночью. Тётушка, опытным глазом педагога, сразу это заметила и, поняв в чём дело, предложила простой выход – написать письмо деду и попросить забрать меня домой. Письмо, естественно,  должно было быть написано мною собственноручно, что я незамедлительно сделал, и в тот же день отнёс его на почту. Успокоившись, стал ждать приезда дедушки, прикидывая в уме, сколько времени понадобится, чтобы послание добралось до адресата.
Дед появился неожиданно, рано утром прямо на третий день, когда, согласно моим расчётам, я его ещё не ожидал. Мы только собрались идти купаться, как он бодрой походкой по-хозяйски вошёл во двор. Через секунду я уже висел у него на шее и без конца задавал один и тот же вопрос, – «деда, как же ты меня здесь отыскал»?
Оказывается, получив накануне вечером письмо от любимого внука, он выехал ещё затемно и на попутных машинах с тремя пересадками сумел к утру добраться сюда. Мы все хором уговорили его остаться хотя бы на один день. Я даже мысли допустить не мог, что мы уедем, и он не увидит, как я научился плавать. Весь день я таскал дедушку по обрывам, показывал морские камушки и коллекцию ракушек, которую успел собрать и, конечно же, плавал перед ним «вразмашку», как учили меня местные ребята. К вечеру я готов был остаться отдыхать дальше, только вместе с дедушкой, конечно, но видимо это не входило в его планы…
Так, закончилось моё первое свидание с морем. Утром Кузьминична снабдила нас в дорогу, завернув в газету несколько больших кусков жареной осетрины. Дед договорился с водителем «Сельмага», а вечером мы уже были дома, где я в который раз подробно и красноречиво делился своими впечатлениями. Родители, отметив, что я посвежел, загорел и поправился, остались довольны и весело обсуждали мои морские приключения.

Одна только бабушка ходила с непонятной для меня ухмылкой на лице и тихо ворчала в сторону деда. С чего бы это? Ведь я ей рассказал, как хорошо нам было с дедушкой, как мы все уговаривали его остаться, особенно хозяйка – Прасковья Кузьминична. Он ведь ей успел заборчик поправить, замок на калитке починить и даже кота Федота помогал ловить, когда тот ночью в кукурузное поле сбежал…