ОДА ПЕРВО-СЛОВУ

1

В начале было Слово и в конце,

который должен снова стать началом –

для Слова обновленного причалом…

Идет по водам Иисус в венце
босым по ряби, как по мураве.

Его сияньем набухает Слово,

чтоб в мир вернуться первозданным снова

наперекор сложившейся молве

о том, что мир в упадке:

словеса

низведены в нем до рычанья зверя,

и даже в смыслы их уже не верят.

Хоть плюнь в глаза – всё божия роса,

а божию росу — сочтут плевком.

Единой правды нет: всяк – прав, и всяк готов

свою лишь правду, не жалея слов,

распространять мечом и языком.

Где в этом мире отыскать опору,

когда критерий истины утрачен?

Но я – поэт, я не могу иначе:

без истины я — нем.

Нет, не рождают в споре,

а убивают истину вином,

и долго дышат мрачным перегаром

злопамятно, распространяя смрад

на всех и всё.

Я этому не рад,

и больно мне, но эту божью кару

считаю справедливой, и вину

свою я искупляю послушаньем,

раскаянием, кротостью, страданьем.

Но не угрюмо боль поэзии струну

в моей душе царапает смычком.

И не уныние застрявший в горле ком

бросает в набежавшую волну

отчаяния: мой пытливый ум

в отчаянии даже ищет свет.

И верит: Перво-Слово мне привет

из глубины времен навзрыдных дум

передаёт: жемчужное зерно –

свет Перво-Слова, смысл его и дух.

Произнесу молитвой Слово вслух –

и станет мне опорою оно.

2

Скажи мне слово – я скажу кто ты.

Запас словарный весь в единственное слово

ты уместить в своей душе готовый

во имя жизнерадостной мечты?

Жизнь радуется там, где Перво-Слово

царит в словах, не высказанных вслух:

их слышит всякий, даже если глух.

В них – древний звук, и всякий раз он – новый.

Молчанье – золото: то Перво-Слово говорит

из сердца.

И сердца ему внимают.

Нас Перво-Слово прижимает к раю,

как мать ребеночка к груди, когда он спит.

И сон его – и чист, и безмятежен…

И лишь поэт сны видит наяву,

где Перво-Слово ластится к нему,

как кошечка, мурлычет. С ней он нежен.

И он молчит. В молчании своем –

подобен Богу. Он в молчанье гениален,

и с Перво-Словом сам — первоначален,

и – вечный рай, когда со Словом он вдвоем.

Зачем же раскрывает он уста?

И вместо Перво-Слова – слов поток

вторичных, пятеричных…

Даже Бог

за голову хватается, устав

ему напоминать о Перво-Слове:

его давно не изучают в школе.

В учёных книгах Слова не видать:

утоплена учебой благодать

в потоке слов, замусоренных знаньем.

Убей себя поэт: коль Слову изменил,

когда решил сердца жечь из могил

стихов, почивших в бозе: в том призванье

свое увидев. А оно – в другом –

Хранитель Перво-Слова. Все пройдет,

а Перво-Слово – вечно. И народ

наш развернется, коль опомнится, кругом -

узреет, что поэт его со Словом ждет.

3

Меня уводит Перво-Слово в пустоту,

и там — темно, и этот мрак кромешный

со мной заводит разговор неспешный,

точнее – как камыш, шуршится на ветру,

хоть ветра нет… Но есть свистящий шорох,

как будто щелк перетирает кто-то,

иль крылья расправляет для полета,

а перья могут вспыхнуть, словно порох,

в любой момент. 

Заряд великой силы

пока что дремлет в чреве Перво-Слова.

И дух мой битый жизнью и бедовый

робеет пред таинственностью милой,

доброжелательной, но незнакомой прежде,

точнее – знал её я до рожденья,

но позабыл, когда в одно мгновенье

свет яркий ослепил меня надеждой

на жизнь самостоятельную в свете.

И вот теперь я вновь, как будто в лоне,

не знаю только — в материнском, толи –

вселенских недр… Но нет мне лучшей доли - 

начать жить заново, как Праведник-В-Законе,

чтоб жизнь моя и Перво-Слова в русле

одном текли мечтой о Златоусте,

чтоб Слово больше, чем себя любить.

А пустота – шуршит, слегка искрится,

и набухает в ней любовь и нега.

Да, я таким еще ни разу не был.

Из человека превращаюсь в птицу:

от Перво-Слова – крылья (перья в блесках,

как у жар-птицы),

ум – от человека,

любовь — от Бога.

…Душ заблудших лекарь

в ночи с рассветом проступает, как на фреске.

4

Я выстрадал, я вымолил его.

Бог дал мне дар: я созревал до Слова,

и стало Слово новым моим кровом

и эталоном духа моего.

Обязан Слову всем – что лучшее во мне:

живя лишь Словом – лучше становлюсь.

О, как светла на сердце моем грусть.

Принадлежу я разом Слову и земле:

жизнь – из земли, а Слово — из небес.

Меня к земле клонил лукавый бес,

а я смотрел, как придорожный лес

тянулся ввысь, как будто с неба слез,

и к небу вновь всей мощью устремился:

живет в высь всякий, кто в раю родился…

И я — такой,

но вместо неба – Слово,

пока беспомощное: пух заместо перьев.

Я с ним роднюсь, и может стану первым

я человеко-словом невесомым

после вердикта Страшного Суда.

Мой дух земной в словесный дух вольется,

и Перво-Слово снова к нам вернется,

и оживут любовью города.

И дальше – больше.

Сказочной жар-птицей,

взлетит, блистая перьями, над миром,

чтобы созвать все флаги в гости лирой - 

Москва, слов возродившихся столица.