Слава предков

Автомобиль подкатил к кемпингу, когда до заката оставалось еще часа два. Хозяин вышел навстречу: в будние дни ранней весной сюда редко наведывались постояльцы, только летом озеро привлекало любителей рыбалки, молодежь и семейные пары с детьми. 

Первым из автомобиля выскочила рыжая девчонка лет четырнадцати, за ней – элегантная даже в джинсах и футболке дама лет сорока. Водитель, судя по цвету сильно поредевшей шевелюры, отец девочки, помог выйти старику, тяжело опирающемуся на  палку. Услышав речь гостей, хозяин кемпинга  вздохнул. Иностранцы… Хорошо, сын уже вернулся из школы, поможет с переводом…

Через полчаса приезжие разместились по номерам. Рыжая девчонка быстро освоилась и весело болтала с сыном хозяина на неродном для обоих английском,  а мужчины изучали какую-то старую карту. Интересно, что тут можно искать, в их-то захолустье? 

Ответ  хозяин получил незамедлительно — молодой подошёл к нему с картой в руках. Хозяйского сына снова призвали поработать переводчиком.

— Пап, они ищут дуб.

— Что ищут?

— Дуб. Огромный дуб на берегу озера. Где-то тут, неподалёку.

Всю жизнь проработав в кемпинге, перешедшем к нему по наследству, хозяин повидал немало чудаков и уже почти ничему не удивлялся.

— Сынок, ты сам знаешь, у нас тут дубы не редкость. Отведи их к какому-нибудь, раз им  нужен дуб.

— Да нет, так не пойдёт. Они ищут совершенно конкретный дуб, — сын очень старался переводить точно, — говорят, целая история,  вернее, семейная легенда связана с дубом.

Из дома вышла дама, рыжая девчонка, видимо, заявила, что хочет есть, поэтому семейную легенду  хозяин услышал, попивая пиво и наблюдая, как туристы уминают его фирменные свиные отбивные.

— Это – мой отец, — представил старика молодой, — а история, которая привела нас сюда, случилась с его дедом, моим прадедом. Ему исполнилось восемнадцать, когда началась война. Прадед учился в университете, не горел желанием воевать, но его призвали в армию, а значит, считал он, теперь дело  чести — сражаться до последней капли крови.

Пятнадцатилетний сын хозяина, судя по всему, проникся пафосом переводимых слов, но на отца они не произвели большого впечатления. Он помнил, как про войну, другую войну, рассказывал отец. Он тоже сражался, но какая честь была в том, чтобы хоронить друзей, убивать таких же парней, которых угораздило родиться по ту сторону границы, а потом вернуться к разоренному хозяйству? Все эти громкие слова – для юнцов, да для таких вот, как эти, сытых и благополучных, на каком бы языке они не говорили.

— Прадед воевал полгода, и даже не был ранен ни разу. Он привык к обстрелам и взрывам, привык стрелять сам, хотя и помнил первого убитого им человека всю жизнь. И вот его часть оказалась на вражеской территории, неподалёку от этого места. По всем сведениям, здесь не могло быть ни одного вражеского солдата. Часть расположилась поблизости от озера, командир поручил прадеду и еще одному пареньку вымыть коней. Они прискакали на берег, там рос огромный дуб, вымыли и вычистили коней, а потом сами залезли в воду. Что с них взять – пацаны совсем, да и опасности вроде бы никакой.

И вдруг, откуда ни возьмись, на берег выскочил вражеский солдат. Огромного роста, вооруженный до зубов. Он наставил на ребят винтовку и что-то заорал. Напарник прадеда оказался чуть подальше от нападавшего и чуть поближе к берегу. Он молнией метнулся к ближайшей лошади. Вскочил, прямо как был, голый, на её спину, и скрылся в кустах. Вражеский солдат выстрелил вслед. Как потом оказалось, пуля пролетела мимо, ни всадник, ни лошадь не пострадали.

И прадед остался лицом к лицу с врагом. И в совершенно беспомощном состоянии. Голый. Оружие – на берегу. Худенький восемнадцатилетний паренёк против огромного громилы с направленной на него винтовкой. И тут у прадеда, как он потом говорил, возникло какое-то остервенение. Возможно, это голос предков: в нашем роду по отцовской линии — дворянская кровь, по некоторым сведениям,  даже крестоносцы были. В общем, он выскочил из воды и пошёл на врага. И тот – только представьте себе! Тот сначала что-то закричал, потом застыл на месте, а потом опустил винтовку и убежал в кусты!

С тех пор прадед отмечал два дня рождения. Его сын, мой дед, выросший на этой истории, стал военным. И отец мой – военный, и я – тоже. Вот только теперь традиция прервется, у меня – единственная дочь, которая не имеет никакого желания продолжить путь предков.

Молодой замолчал. На лице девчонки была написана невыразимая скука, её мать, судя по всему, испытывала то же чувство, но тщательно скрывала его. Старик, не знавший английского, тем не менее слушал рассказ сына с  благоговением.

— Отведёшь их утром к тому дубу, что растет у плёса. Думаю, это единственное место, где удобно было купать коней. Да даже если это и не так, какая разница? Им нужен дуб – они его получат.

Загружая посуду в посудомойку, хозяин думал о том, что услышал. Похоже, рассказчика ничуть не смущало, что слушатели —  соотечественники того самого громилы, что чуть не убил их прадеда. А ведь дед хозяина тоже воевал на той войне. И, между прочим, где-то здесь, в этих местах. Он и трактир, который потом стал кемпингом, купил именно здесь лет через десять после войны в память о своём боевом прошлом.

Дед поздно женился, поэтому хозяин помнил его только совсем древним стариком. Помнил и его рассказы о сражениях. Смешно, но у него тоже была  история, похожая на ту, что рассказал этот иностранец. Только деду перед войной исполнилось не восемнадцать, а всего пятнадцать. И никакими предками-крестоносцами он похвастаться не мог. Предки деда – крестьяне, и управляться с сохой ему было намного привычнее, чем с винтовкой. Но кто-то от семьи должен идти в армию, а старшие братья уже обзавелись семьями. Вот и пошёл воевать дед.

Ему не повезло – не прошло и недели, как их часть попала в окружение. Дед отбился от своих и остался совсем один, да еще и раненый в руку. Он потерял много крови, ослаб, еле тащил ноги, когда вышел к озеру. Напился, промыл рану, и тут на берег вышли трое вражеских солдат. Другой бы попытался бежать, но дед понимал, что ему не уйти. Эти трое были сильны, здоровы, вооружены. Конечно, они бы его убили, но деда выручила крестьянская смётка. Он вскинул винтовку (в которой, кстати, не осталось ни одной пули) и закричал: «Вы окружены, сдавайтесь!» В этом месте рассказа дед всегда делал паузу, а потом объявлял: «И смелость победила!» Враги бежали, дед спасся. В отличие от предка иностранцев этот случай дед рассматривал, скорее, как иллюстрацию бессмысленности всего, что происходило на войне. В конце рассказа он всегда прибавлял – мол, встретились бы враги похрабрее, не было бы на свете ни тебя, ни твоего отца.

Утром сын хозяина повёл иностранцев к дубу. Те долго фотографировались, о чём-то оживлённо переговариваясь. Молодой насыпал земли из-под дуба в припасенную заранее баночку, а старый прослезился. Сын хозяина поглядывал на рыжую девчонку и с сожалением думал о том, что им нельзя поменяться местами. Он бы с удовольствием стал военным, но отец и слышать не хотел о такой карьере для сына. Он всегда говорил, что хватит того, что его дед и отец были пушечным мясом, и что он не хочет расплачиваться родной кровью за чужие игры.

Рыжая девочка по-прежнему скучала. Её утомляла вся эта поездка с предками и набившие оскомину рассказы о  прапрадеде. Вот сын хозяина кемпинга – прикольный парень, с ним бы пойти на лодке покататься, или поплавать, а не торчать тут под дубом. Девочка окинула дуб скучающим взглядом и вдруг увидела большого чёрного ворона. «Какой огромный! – подумала девочка, — наверное, очень-очень старый, как дед!»

Но ворон был значительно старше деда. Что, впрочем, никак не сказалось на его памяти. Он внимательно разглядывал людей, нарушивших его покой. Рыжая девочка… Знакомое лицо. И у паренька, что заинтересованно поглядывает на неё – тоже. Такие же точно рыжие волосы были у того, что когда-то купал здесь коней. Он выглядел таким смешным – рыжий, худой, несуразный, с белой до синевы кожей. Он плавал на глубине, подначивая плохо держащегося на воде напарника, когда из кустов вышел другой, тот, что похож на паренька. Совсем маленький, грязный, в крови. Огромная винтовка сгибала мальчишку пополам, но он тащил её, бесполезную, без единого патрона.

Напарник рыжего вскочил на коня и исчез в кустах. Маленький вскинул винтовку и крикнул: «Руки вверх!» срывающимся детским голоском. Рыжий подплыл к берегу и вышел из воды. Они уставились друг на друга: рыжий, голый, синий, дрожащий от страха и от холода, и  маленький, раненый, изнемогающий под тяжестью винтовки, в которой не осталось ни одной пули. И каждый увидел в глазах у другого ужас. И от этого каждый еще сильнее почувствовал свой страх, свою беспомощность и уязвимость. И каждый подумал, что видит себя в зеркале.

Чрез секунду они кинулись в кусты, в разные стороны, подальше друг от друга, подальше от ужаса, собственного ужаса, отражённого в чужих глазах. Потом рыжий вернулся, оделся, увёл лошадей. И остались только озеро, дуб, чёрный ворон и огромное небо, привычно-безразличное ко всему, что происходит там, далеко внизу.