Вне конкурса "О Петре и Февронии века двадцатого – и сродниках их".
ННеб
Нашим предкам благочестивым, от веры во Христа не отступившим, посвящается.
Небольшое вступление о судьбоносной встрече.
Однажды молодой доктор Ефрем с дежурства возвращался. В тот день, вопреки всем прогнозам, решил он больного прооперировать – последний шанс дать. И победил! А потом на несколько часов задержался в больнице, пока пациенту лучше не стало…
В автобусе, случайно бросив взгляд напротив, увидел он черноволосую красавицу, которая с увлечением читала стихи А.А. Фета, ничего и никого вокруг на замечая. Тёмные глаза выражали сосредоточенность, восхищение, доброжелательность.
Лицом была похожа она на главную героиню повести «Гранатовый браслет» А.И.Куприна. Ефрему образ этот много лет назад сразу в душу запал: красота, благородство, отсутствие высокомерия, умение сострадать. Только понять не мог, как можно, пусть и к самом-самой замечательной женщине словами Главной Молитвы обращаться. Был Ефрем сыном и внуком полковых священников, по которым власть антихриста в окаянные тридцатые залпы выпустила на полигоне смерти в Бутове. От подвига, от памяти их юноша никогда не отрекался — и богоборцем никогда не был. А ещё знал, что сам наречён был в честь одного из Отцов Церкви – и крещён тайно…
Будучи человеком скромным, в уважении к женщине воспитанным, стал Ефрем повод искать, чтобы разговор завести и девушку не оскорбить – стал вспоминать стихи русских поэтов века девятнадцатого…
Всё разрешилось словно само собою. На остановке вошёл изрядно зельем разгорячённый – и сразу к девушке направился. Пришлось осадить. Ефрем, разумеется, заступился бы, и не имея личного «интереса» — а тут словно всё изначально предначертано было…
Удивительно, непостижимо – но имя черноволосой красавицы было таким же, как у той самой литературной героини — Вера. Училась она на третьем курсе филфака.
Молодой человек каким-то шестым чувством родственную душу ощутил – похожее произошло и с Верой.
И вот решил Ефрем всё-таки несмотря на мучившие сомнения рассказать о том, что не раз камнем преткновения в общении с ровесниками становилось. О своей бабушке Серафиме – сестре милосердия, трудившейся в госпитале с Августейшими Сестрами Милосердия, и о шагнувших под пули с песнопением «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко…» на полигоне смерти отце и деде – иерее Спиридоне и протоиерее Василии…
Слава Богу! Никаких речей кощунственных, как не раз бывало, молодой человек не услышал – Вера внимала каждому слову – а потом вдруг разрыдалась – и не только из чувства сострадания! …
Рассказанное после девушкой потрясло Ефрема и окончательно укрепило намерение связать с Верой жизнь. Через две недели после этой встречи судьбоносной Ефрем и Вера окончательно решили дальше по жизни вместе идти…
А потому пришло время вернуться на несколько лет назад – в детство черноволосой красавицы…
Глава первая «Под пулями чудом спасённые…»
Окаянный тридцать седьмой – и всё же не все святыни бульдозерами раздавлены. Престольный Праздник чудом уцелевшего маленького деревянного Храма в честь Образа Казанского Матери Божией. Решили всё-таки крестным ходом вокруг любимой Святыни уцелевшей пойти…
Вдруг появились… с автоматами. В идущих с хоругвями и иконами, среди которых и дети, и женщины, и старики были, несколько залпов выпустили! Путь Хода Крестного в одно мгновение в кровавый превратился «путь»… Шли священника и дьякона арестовывать и храм закрывать – да на Крестный Ход «наскочили»...
Вдруг разразилась страшная гроза — хоть вроде бы ничто не предвещало. И в одного из палачей ударила молния...
Храм не разрушили, а убиенных вечером похоронили и после тайно почитать стали — как мучеников…
Но когда стали тела подбирать – нельзя о них сказать «трупы» — двое каким-то чудом необъяснимым только ранеными оказались! Отрикошетили пули, наверное…
Эти двое, что в хоре пели, были двадцатилетний, две недели назад со срочной службы из армии вернувшийся сын дьякона и четырнадцатилетняя дочь священника. Так и пролежали без сознания до вечера рядом с убиенными близкими людьми. Врачи и медсёстры втайне уважали и батюшку, и дьякона, да и просто были людьми, долг свой до конца исполняющими — бились за жизнь чудом от пуль не погибших — некоторые, наверное, про себя молились. Почти не верилось, что юноша выживет, с девочкой чуть легче было – видимо стреляли в них из разных мест...
Выжил юноша по Милости Божией, даже инвалидом не стал. И девочка выжила и на ноги встала. Об этом чуде и через много лет вспоминали…
А палачи о выживших не знали – не представляли, что кто-то живым остаться мог. Да и молнией кару получившего хоронить надо было…
Чудом спасёнными - второй раз «рождёнными» были сын дьякона Михея Пётр и дочь священника — отца Василия — Феврония. А двое младших братьев Петра вместе с родителями от пуль палачей смерть во время Крестного Хода приняли. Одному было семнадцать, другому – четырнадцать...
Пётр, несмотря на молодость, был уже знаменитым краснодеревщиком – талан от Бога дарован был — и желание трудиться! И для Храма любимого сделал немало.
Феврония с ранних лет кружева плести научилась, а ещё шила прекрасно – тоже Дар Божий. И для Храма, конечно, шила…
Только была у Февронии старшая сестра – имени которой и называть не хочется. Отреклась она от Бога – а значит и от Ангела-Хранителя своего.
Когда расстреливали Крестный Ход, носила она «под сердцем» чадо нежеланное. «Под сердцем» — нет, не о ней это – под сердцем с любовью носят – а она всё время себя ругала, что от «приплода избавиться» не успела.
Муж «под стать» – расписались, когда уже, как говорят «такие», «живот на нос полез»…
Но самым страшным было то, что и произнести сил недостаёт …
Помните, что палачи, Крестный Ход в кровавую дорогу смерти превратившие, шли священника и дьякона арестовывать и храм закрывать?! Шли «по доносу». А донос … нелюбимое чадо носившая написала!.. На родного отца и хорошего друга его, не раз людям помогавших! Написала «за контрреволюционную деятельность» — а по сути за то, что отговорили чадо невинное, нерождённое жизни не лишать. И за то, что русоволосый красавец Пётр, который был лишь на три недели моложе, на взгляды её похотливые «не ответил». И за то ещё, что «эту блаженную Фирку» больше любили, как считала «старшая сестра» по неразумению.
А чадом «нежеланным» Вера была…
Оставшиеся в живых родные Петра понимали, что девочке со старшей сестрой жизни не будет, а потому в свой дом взяли. (О том, что сестра её донос на родного отца написала, тогда ещё никто не знал).
Феврония школу окончила, трудиться начала. Когда исполнилось ей восемнадцать, они с Петром расписались и обвенчались в знаменитом Храме Богоявления, что в Елохове — тайно, конечно, но не сделать этого не могли. Свершилось Таинство в начале июня 1941…
Когда уходил Пётр на войну, поклялись супруги, что, если живыми останутся, всегда будут, всем, в беду попавшим, помогать – как отцы их делали. А ещё постараются, если сестра Февронии не образумится, забрать к себе Верочку.
Феврония тайком племянницу окрестила – но никто о том до поры не знал. Рассказали, когда время пришло...
Была Вера девочкой доброй и умной – не успела, к счастью, «мамаша» душу ребёнка искалечить — тоже, благодаря чистой сердцем тёте. После она племяннице и о погибших во время Крестного Хода расскажет…
А кем же был Верин т.н. «отец», которого девочка совсем не помнила?!
Он приказы по отношению «врагов народа» в исполнение приводил. А после «нервное напряжение» водкой «снимал» — да в пьяном угаре и жизнь свою никчемную закончил – под машину попал. Было это в июне сорокового...
Во время войны Феврония сестре помогала – вернее племяннице – нередко девочка у тёти ночевала. Сестра помощь принимала — только никакой благодарности никогда не чувствовала. А ещё сестре завидовала...
Вера в школу пошла в предпоследний военный год – собирала её в основном тётя Фира. Благодаря тёте, наверное, и училась хорошо...
Прогремели Победные залпы — и вскоре вернулся Пётр. Стали супруги документы собирать, чтобы племянницу к себе забрать – сестра всё чаще к зелью «прикладываться» стала.
Из раннего детства лишь помнила Вера, что от матери ни одного слова доброго не слышала, понимала всегда, что рождение её не в радость было. А однажды «мать», изрядно зелья принявшая, жестоко избила восьмилетнюю дочку за то, что принесла откуда-то почти по листам рассыпавшуюся книгу, в которой Господь, Матерь Божия и ангелы нарисованы были.
Побои сопровождались блудной бранью, проклятьями, криками «откуда такая взялась» и «пожеланием», чтобы у «такой» детей никогда не было. Словно бес внутри кричал!…
Прибежавшие на крик соседи остановили озверевшую «самку» - увели побитую Веру и милицию вызвали.
И побежала избитая, заплаканная девочка к тёте Фире. Теперь уж всё разом решилось…
Приехавший участковый составил протокол и сказал, что сделает всё, чтобы такую «мать» прав на дочку лишили. А ещё, что если не прекратит она «беситься», отвезёт в участок. Было видно, что страж порядка едва себя сдерживал – на службе как — никак.
Утром, слегка протрезвев, побежала «биологическая мать» к сестре – «поговорить». Едва сдерживая переполнявший его гнев – мужику бы врезал со всей силы – выпроводил Пётр её за дверь и сказал, что Вера у них останется. Хватит над ребёнком издеваться…
Изрыгая проклятья, «родственница» удалилась, а вечером за супругами пришли по доносу - была тогда вторая «волна» репрессий. Не посмотрели ни на боевые заслуги Петра, ни на награды супруги его, всю войну в госпитале сутками трудившейся, ни на измученную девочку… Донос «обиженная мамаша» написала…
Веру забрала соседка Петра и Февронии – тётя Люба, у которой война и мужа, и обоих сыновей отняла. И сказала, что, если надо, сама готова взять столько выстрадавшую девочку.
В тот же вечер по доносу пришли и за уважаемым всеми участковым Иваном Михайловичем – ветераном, орденоносцем, чудом не погибшим, чудом инвалидом не ставшим...
Но всё же не тридцать седьмой на дворе стоял…
Феврония вернулась поздно ночью. Утром отпустили и Ивана Михайловича – и даже с должности не сняли. Тётя и племянница весь день пытались что-нибудь о Петре узнать… А вечером он сам домой вернулся…
Глава вторая «О страшной тайне, явью ставшей…»
Все были счастливы – и с семьёю Ивана Михайловича как с близкими друзьями, общаться с того дня стали...
Только через несколько дней дочку и сестру предавшая вновь прибежала – и снова под воздействием зелёного змия…
Сдерживая из последних сил праведный гнев, стараясь даже голос не повышать, Пётр настоятельно посоветовал «родственнице» идти домой проспаться…
И тут снова словно бес в ней закричал, как в тот роковой день, когда Вера от «мамашиных» побоев к тёте с дядей убежала. К уговорам присоединилась и тётя Люба, которая в том же доме жила, — только безуспешно. На весь дом крик раздавался: «Как жалко, что «этих» и «поганого участкового» так быстро отпустили». О том, что «если бы от Верки избавилась, мужика бы давно нашла». Пётр и тётя Люба пытались ей рот закрыть – да не получалось. И «почему Петька эту Фирку блаженную выбрал»?! Феврония от рождения лицом ни хуже, ни лучше «сестры» была. Только у старшей глаза злобу и хитрость выражали, а потом ещё и водка уродства добавила; а у младшей в глазах доброта светилась – даже после того, как «за краем» гибели «побывала». На Февронию многие заглядывались, да знали, что она Петру верна — верна их общей памяти и скорби...
И, наконец, выкрикнула «сестра» самое страшное — «почему их — Петра и Февронию тогда с этими «убогими» не пристрелили и церковь не снесли». (Всё это – относительно пристойный «перевод» озверевшей пьяницей в тот вечер произносимого). Все в ужасе замерли – поняли, по чьей вине сиротами в юном возрасте стали, почему в них и в самых близких, любимых людей стреляли… Тогда уж Пётр просто за дверь «родственницу» вытолкал…
Всё поняла и столько за восемь с половиной лет выстрадавшая Вера. То, что «матери» не нужна, девочка понимала, наверное, с раннего детства. Как «от детей избавляются», она, Слава Богу, ещё не понимала. Но то, что по вине родившей её на свет добрые, любимые тётя Фира и дядя Петя чудом не погибли; что «мать» виновата в смерти бабушки с дедушкой и родителей дяди Пети, стало для ребёнка шоком.
Очень редко плакавшая девочка разрыдалась и бросилась на колени перед супругами, прося прощения за «мать». Феврония, Пётр и тётя Люба подняли её, тётя Фира, обняв Верочку, говорила, что никакой вины её нет и быть не может, что они любят её по-прежнему. Первый раз в жизни пришлось ребёнку успокоительное дать. Наконец, девочка уснула.
Феврония, ради племянницы державшаяся, теперь словно дара речи лишилась. Она сидела, уставившись в одну точку, из глаз лились слёзы – безо всяких рыданий. Не могла, не в силах была она осознать, как могла сестра, пусть и такая никчемная, убийцей родителей стать. Убийцей всех близких людей — всех, что тогда рядом с ними с иконами, с хоругвями шли. Да и самих супругов тоже – ведь в живых-то чудом великим остались!
Оказывается, по её доносу, две недели назад и за самим супругами, и за участковым Иваном Михайловичем пришли!
Пётр и тётя Люба что-то говорили, стараясь успокоить. Только вдруг Февронии плохо стала – за живот схватилась…
Под сердцем Февронии новая жизнь зарождалась. Тогда, две недели назад, её потому и отпустили почти сразу. (В тридцать седьмом, наверное, сей аргумент не помог бы). В тот вечер собирались Вере рассказать — она так хотела братика или сестрёнку – а лучше всех сразу. Получается, хорошо, что сказать не успели…
Тогда в ночь ареста Феврония всё пережила, а теперь от пережитого потрясения младенца потеряла. Значит, на старшей «сестре» ещё одна смерть – дитя невинного...
Приехала скорая помощь – Февронию срочно в больницу надо было везти – чем скорее, тем лучше. Пётр поехал с супругой, а тётю Любу попросили с Верой остаться. Сорокапятилетняя Любовь Васильевна была учителем начальных классов. Всегда избегала она «антирелигиозных бесед» — не по душе были. Совсем юной вышла Люба замуж за лётчика — лётчиками и оба сына стали… Да всех война отняла…
Жила Любовь Васильевна здесь недавно — но про Новомучеников Неявленных, про чудом от смерти спасённых детей батюшки и дьякона знала – и относилась к ним с большим уважением. А светлые душою супруги стали для неё как дети…
Среди дежуривших в ту ночь была сестра милосердия Елизавета Федотовна – к ней больше слова эти подходили, – тогда, девять лет назад она чудом под пулями уцелевших Петра и Февронию вместе с хирургами из лап смерти вырывала...
Сражаться со смертью пришлось и ныне – осложнения какие-то начались. Прочитав шёпотом молитву, приступили целители к привычному делу спасения. Борьба со смертью продолжалась всю ночь…
Пётр не уходил, в больничном садике, – дело было летом – «приговора» ожидая. Пусть только жива останется – они будут Веру воспитывать, усыновят сироту, только бы осталась живою! Кажется, никогда ещё не находил Пётр столь «пронзительных слов» для молитвы! …
Глава третья «Ещё одно Чудо свершившееся…»
Под утро усталость буквально свалила Петра — присев на скамейку у входа, забылся он на несколько минут – и вдруг… То ли сон это был – то ли было видение…
Распахнулись двери больничные — и вышли словно по воздуху Супруги в одеяниях Княжеских. Выросший в семье дьякона, узнал Пётр Благоверных Князей Муромских. Смотрели они с любовью – и от взгляда их боль раны кровоточащей стихала.
«Не умрёт супруга твоя – вам ещё троих на ноги поднять надо», - произнесла Княгиня.
А после словно свет погас… а когда мрак рассеялся, увидел себя Пётр на цветущем лугу рядом с лесом. И шёл навстречу Светлый Старец в монашеском облачении – Пётр, конечно, не мог не узнать Преподобного Сергия. А рядом с Преподобным шёл светлый мальчик, за руку Святого держась. «Это – сын твой», произнёс Святой Сергий. А потом появилась высокая красивая женщина в белом одеянии с удивительными, источающими любовь очами – её Пётр не знал. На руках несла она девочку с небесно-синими глазами. «Это — дочь твоя» - тихо произнесла женщина в белом...
Ринулся Пётр вперёд, чтобы приблизиться – да ноги словно к земле приросли; хотел что-то сказать, спросить — да словно к нёбу прирос язык. Наконец, сумел лишь прошептать: «Кто ты»?! … «Елизавета Фёдоровна» — так же тихо произнесла женщина в белом…
И вдруг всё погрузилось во мрак – пред глазами возникла ужасающая картина. Тёмный лес, зияющая чернотой глубокая яма, сборище омерзительных существ, выкрикивающих «грязные» слова богохульные и в яму кого-то толкающих. Раздалось несколько взрывов…
Потом всё стихло – и отовсюду, разрывая зловещий мрак, полился золотой свет – нездешний – такой только на иконах бывает – и послышались звуки Херувимской Песни…
Пётр очнулся. Уже начинало светать. Он побежал в больничный корпус – но лишь приблизился к крыльцу — как дверь отворилась — и вышла сестра милосердия Елизавета Федотовна.
«Жива! Жива»! – только и сумела произнести сильно взволнованная, потрясённая чем-то женщина.
Елизавета Федотовна рассказала, что несколько минут назад пришла в себя Феврония – глаза открыла и вдруг села на кровати и взгляд устремила на дверь. Словно видела кого-то, никому больше незримого.
Петру на несколько минут разрешили к супруге войти. Бывшая недавно на волосок от смерти, Феврония сидела на кровати. Она рассказала Петру, что увидела их Покровителей Святых – Князей Благоверных Петра и Февронию, а рядом Преподобного Сергия и небывалой красоты Женщину в одеянии белом.
«Вам с супругом троих на ноги поднимать», — услышала Феврония из уст Благоверной Княгини, в честь которой имя при Крещении получила. Видение исчезло – а Феврония почувствовала, как теплотой наливается тело её, почувствовала, что встать на ноги может, хоть несколько минут назад за жизнь её опасались. Елизавета Федотовна «собеседников» не видела, слов Княгини не слышала – она лишь увидела, как на ноги встала всю ночь без сознания пролежавшая Феврония. Потрясённая увиденным, побежала Петра обрадовать. Всё, в ту ночь произошедшее, ни у кого в голове не укладывалось…
Сестра милосердия и супруг её Николай Егорович – ветеран, танкист, а ныне водитель скорой помощи никогда богоборцами не были. (Кстати, он тоже тогда дежурил и Февронию в больницу вёз).
А после той ночи они с супругой постоянно в храм ходить стали – и обвенчались в Храме Преображения, что в Богородском, который много лет назад рабочие от разорения спасли, пригрозив забастовкой…
Феврония сразу же о племяннице спросила и хотела даже домой уйти – раз всё обошлось - но и супруг, и Елизавета Федотовна настояли, чтобы сначала выздоровела, а вечером Пётр вместе с Верой придёт… Через три дня была Феврония дома…
Глава четвёртая «Бесчисленные грани любви»
В тот вечер, когда по вине старшей «сестры» Феврония в больницу попала, Верочка скоро проснулась. Узнав от Любови Васильевны, что с тётей случилось, (о потерянном младенце девочке, конечно, не сказали — пришлось придумать про неожиданное обострение аппендикса) хотела сама сразу в больницу бежать. Еле уговорила соседка, которую Вера бабушкой называла, подождать до утра. А утром или дядя Петя вернётся, или вместе к тёте пойдут – больница была недалеко. А потом Любовь Васильевна с Верой молиться за тётю Фиру стали — своим словами – от сердца.
Глаз не смыкали почти до утра. Когда же всё-таки свалил Верочку сон, увидела она себя перед высоким Храмом солнечного света – подобно золоту, сиявшим. Хотела войти - да слишком тяжёлой дверь была. И вдруг распахнулась дверь сама собою – и вышли из неё, почти земли не касаясь, три красивые девочки с удивительными карими глазами и каштановыми волосами. За ними шла женщина с такими же глазами карими, с такими же волосами каштановыми. Смотрели они с любовью и состраданием. А потом подошла к Вере Старшая, обняла и сказала: «Не плачь. Тётя твоя скоро вернётся. Тётя и дядя тебя любят. А ещё — будут у тебя брат и сестра»…
Вера проснулась – за окном брезжил рассвет. У стола, положив голову на руки, спала Любовь Васильевна.
На цыпочках, чтобы не разбудить бабушку Любу, вышла Вера за дверь – в ту ночь уснули, не раздеваясь, — а потом — на улицу - и в больницу побежала.
Все чувства, все помыслы были поглощены во сне увиденным. Вспоминались слова Святой Отроковицы-Мученицы – от них в душе надежда теплилась. Пели птицы, на ясном небе играло лучами только что взошедшее солнце. День обещал быть ясным, как это лазурное небо…
Навстречу шёл радостный дядя Петя! …
Вера, волнуясь, рассказала о том, что во сне явлено было. Рассказал и Пётр – и о том, что сам увидел, и о том, что от супруги услышал. А потом и Любови Васильевне рассказали. А вечером втроём Февронию в больнице навестили…
В ту ночь была явлена милость великая тем, для кого «узкая тропинка» к Богу сорной травой и кустарником колючим не заросла…
Только вряд ли сможет Феврония когда-нибудь чадо родить… Но о том, чтобы оставить супругу и мысли у Петра не возникало. «Пусть только жива останется», — молился он Господу, Матери Божией, Святым Благоверным Супругам. Не у неё детей не будет – а у них. В Церкви же обет верности пред Алтарём давали.
И как же это детей не будет?! Верочку вырастить надо! А сколько в годину военную сиротами остались?! Помнил Пётр и о скорбях, навсегда супругов соединивших, о родителях убиенных и о двух убиенных младших братьях. Об обещании друг другу с супругой данном. Помнил Пётр и слова Писания о том, что оставивший супругу, не обвинённую в прелюбодеянии, сам прелюбодеем становится, как помнил их живший много веков назад Князь Пётр.
Всё это сказано, скорее, для «испорченных» «либеральными ценностями», а супруги истинными христианами были. И мысли о том, чтобы другую для чадородия искать, у Петра никогда не возникнет.
А главное — помнили всё время об увиденном и услышанным в ту ночь, когда Февронию у смерти отнимали. Значит есть дети, которые их ждут?! Значит для того Господь в окаянном тридцать седьмом Петру и Февронии по пулями палачей жизнь сохранил?! Святые обманывать не могут…
Стали супруги о родных запросы отправлять…
На Казанскую в свой любимый деревянный Храм, что в окаянном тридцать седьмом чудом погибели избежал, пошли. А в конце июля собралась Любовь Васильевна в возрождающуюся обитель Преподобного Сергия. И Вера с ней поехала. Помолились перед мощами Игумена Земли Русской, в храме с уборкой помогли, а на обратном пути вышли на станции «Клязьма», чтобы в одноименной реке искупаться. Возвращались уже ближе к вечеру...
Вдруг в электричку вошёл инвалид с орденами – вместо одной ноги деревяшка. Пел он под гармонь о землянке, где «бьётся в тесной печурке огонь». Хорошо пел - и голос Любови Васильевне знакомым показался. Как и все в вагоне, дали наши героини инвалиду горсть медяков – больше уже не было...
И вдруг узнала Любовь Васильевна своего бывшего одноклассника Ивана. Был он когда-то в неё влюблён – да разошлись пути, у каждого своя семья появилась. А потом всех война отняла. Иван Викторович в сражении ногу потерял, да и самого еле у смерти отняли...
В тот вечер позвала Любовь Васильевна бывшего одноклассника с собой. Пётр помог на работу устроиться – у Ивана Викторовича, как и у Петра, к дереву особый дар был…
Стали Иван Викторович и Любовь Васильевна одной семьёй жить. А Вера вскоре стала фронтовика дедушкой Ваней величать. Со временем Ивану Викторовичу протез более «цивилизованный» сделали…
Соединились, чтобы людьми оставаться, роднички, почти высушенные, но всё-таки не заглохшие. Корни русские, православные, которые не удалось ни войнам, ни совершающим геноцид собственного народа выкорчевать, и дали ростки благодатные…
Глава пятая «Расплата за убиение душ»
А что же стало с той, что Веру на свет родила, по чьей вине погибло чадо нерождённое и сестра младшая на краю гибели оказалась?! …
В тот же день, когда вернулся Пётр с радостной вестью, пришёл к ним знакомый нам участковый – Иван Михайлович. Он рассказал, что ночью «мамашу» Веры мёртвую в пруду выловили. Судя по всему, приняла она запредельно. Пришлось Петру на опознание идти.
Помните, как скандалить она приходила?! А ради чего?! Дочь ей не нужна была с самого начала. У одержимых ненавистью «логики» быть не может — ненависть только разрушает и убивает. И для этой «женщины» непереносимым было само существование чистых сердцем, умеющих любить и сострадать, души живой не утративших.
Вот и свершилось то, что убийца своих родителей, родителей и братьев Петра, младенца Петра и Февронии, желавшая смерти сестре, её супругу, да и собственной дочери, бесславно закончила свою никчемную жизнь. Свершилось это в ночь с 17 на 18 июля – в День Памяти Преподобного Сергия Радонежского…
Пройдут десятилетия – и будет Святая Церковь вспоминать в этот День не только Игумена Земли Русской, но и Мучениц Алапаевских – Великую Княгиню Елизавету Фёдоровну — «Игуменью Русской Земли», как назвал её один из священников, и все скорби Рода Царского разделившую Инокиню Варвару…
В ту ночь совершавшие чёрное дело своё бесы, когда толкали Мучеников в заброшенную шахту, сопровождая кровавое действо блудной бранью, думали, что свидетелей тому нет. Только стал свидетелем убийства поздно возвращавшийся домой крестьянин. Свидетелем убийства и Подвига Мученического — из недр шахты, ставшей общей могилой, звуки херувимской раздавались…
А потом шёпотом земля полнилась...
Супруги, в честь Благоверной Княжеской Четы наречённые, доживут до Прославления Мучеников…
Глава шестая «По обетованию…»
А пока возвратимся в первый послевоенный год.
Итак, супруги после в той июльской ночи стали запросы посылать.
Очень скоро в одном из детским домов нашёлся четырёхлетний мальчик, отец которого погиб на фронте, а мама — при бомбёжке. Самого чудом спасли бежавшие в бомбоубежище женщины. Погибшим отцом был двоюродный брат Петра…
Поехали всей семьёй — вместе с Верой...
Светло-русый мальчик смотрел на них выразительными серыми глазами. Смотрел как-то не по-детски, словно узнал родных людей, которых не только помнить, но и видеть никогда не мог.
Пётр был поражён удивительным сходством — ребёнок словно из сна, в ту ночь судьбоносную увиденного, явился.
И тем ещё поражён был, насколько мальчик напоминал самого Петра в детстве…
А находился детский дом в Сергиевом Посаде, что долгие годы Загорском не по праву называть будут.
А потом — недели через три - в одном из детских домов Москвы нашлась двухлетняя девочка.
Отец погиб незадолго до её рождения – а потом снаряд в роддом попал...
Погибла только что дитя родившая мама, так дочку и не увидев, – а младенец каким-то чудом уцелел…
Той, что не привелось дитя своё увидеть, была троюродная сестра Февронии...
Удивительные глаза цвета звёзд и золотом сияющие волосы – словно ангел с забытых дореволюционных открыток. И лицом немного походила девочка и на Февронию, и на Верочку – только волосы светлые.
Если бы такой красавице ещё светлое платьице…
Платьице Феврония, конечно, сшила. Но никогда ни для кого в этой семье не станет одежда и красота внешняя главным…
Верочка с радостью возилась с малышами — они были ей братом и сестрой, о которых девочка всегда мечтала. Вместе с благочестивыми тётей и дядей, в честь Святых Благоверных Супругов наречённых, стали они для Веры настоящей семьёй.
Уже повзрослев, нередко думала Вера том, что ждало бы её рядом с «биологической мамашей»… Спас Господь…
Дети супругов благочестивых всегда родителями считали, а Веру старшей сестрой - и слушались, почти как маму и папу.
Потом, когда подросли, пришлось сказать, конечно, что сестра двоюродная – ведь тётя Фира всего на четырнадцать лет старше была. И что родители Веры погибли – так ведь это правдой было. Погибли - только по-иному...
Дети никогда не узнают, что прекрасные лицом и душою Феврония и Пётр не из роддома, а из детского дома с ними вернулись. Никогда не узнают о потерявших облик человеческий «родителях» Веры.
Любовь Васильевна и Иван Викторович, как и для Веры, станут для детей бабушкой и дедушкой.
И ещё – узнают подросшие дети от родителей о погибших во время Крестного Хода Мучениках Неявленных — и будут всей семьёю на могилу ходить…
Кажется, мы забыли сказать, как звали обретённых супругами детей?! Мальчика — Серёжей – он сам имя своё сказал; а чудом спасённую девочку новорожденную записали Лизой…
Глава седьмая «Непереносимость» зла»
Жили небогато, но счастливо – в любви и, наверное, можно сказать, — в «творчестве».
С Любовью Васильевной и Иваном Викторовичем одной семьёй себя считали – и жили, как мы помним, в одном доме.
Вера всегда помогала тем, кто родителей ей заменил. А ещё все шли к ней за помощью по русскому языку, иногда, даже, в написании сочинений. А ещё стихи и небольшая проза сами собою у девочки слагались.
О том, учиться после школы или нет, даже вопросов быть не могло – Феврония очень хотела, чтобы племянница образование получила, да и Пётр тоже. Каждому свой талант, своё предназначение Создателем даётся… Вот и поступила Вера на филфак МГУ.
Студенты во все времена – ещё в Царской России - уроки давали - а у девушки особый дар объяснения был …
И красотой лица в этой семье тоже никто обижен не был, и «женихи» у Веры периодически появлялись… да только…
Не могла слышать девушка речей богохульных, не терпела жестокости, глупости, от греха идущей, притеснения слабых, даже на словах. Словно боль через себя пропускала.
Словно каждый раз слышала скверные речи «кровной матери», в тот вечер роковой произносимые, когда любимая тётя Фира на краю гибели была. Слишком много боли испытать в детстве пришлось.
И всегда преклонялась девочка перед спасшими её тётей и дядей, перед теми, кого называла бабушкой и дедушкой, перед памятью тех, что в год её рождения смерть во время Крестного Хода приняли...
Однажды шла Вера с молодым человеком – почти «женихом», наверное. И вдруг перед тем, как уходить, сказал он вдруг, что отец его «собаколовом» был и зарабатывал хорошо – не то, что на заводе, где «вкалывать приходится» — да жалко – «спился».
Вера смотрела на «жениха» с ужасом. Рабочих людей, особенно тех, у кого дело в руках «горело», как у дяди Пети или деда Ивана, она, уважала, конечно, – не могла не уважать. Но палача, живые души убивающего, с ней рядом не будет никогда! …
А тут ещё откуда ни возьмись к ним маленький белый щенок подбежал – да в платье Веры носом уткнулся...
Девушка стала его гладить — как вдруг «спутник» её изо всех сил пнул несчастного – да так, что тот с визгом отлетел.
Вера залепила — теперь уже бывшему жениху – пощёчину, взяла щенка на руки и ушла...
Со Снежком все по очереди гуляли – и Вера, и Серёжа, и Лиза, и Пётр с Февронией, и бабушка Люба с дедушкой Ваней. А жил он у старшей супружеской четы – потому что в доме Петра и Февронии было два огромных кота – рыжий с белой грудкой и белый с чёрными пятнами.
Полтора года назад Лиза нашла – какой-то нелюдь трёх котят новорожденных выбросил. Один уже мёртвым был, а двое ещё живыми… Ну вот и вырастили...
Несостоявшийся «жених» мириться приходил – говорил, что был в тот день «расстроен». Да разве это «оправдание»?! «Молодец против овец»…
А ещё один «жених», оказался сыном того, кто храмы разрушал и однажды застрелил в упор вставших на пути священника и церковного старосту. А может быть, и не однажды… А потом петлю себе на шею в хмельном угаре накинул...
Глава восьмая «Путь через скорби»
Кажется, пришла пора вспомнить, что всё это рассказывала третьекурсница филфака Вера молодому хирургу Ефрему, услышав о мученической кончине на Бутовской «Голгофе» его отца и деда – священнослужителей, героев Отечества.
Веру не покидало чувство, что её в окаянном тридцать седьмом породившие могли быть к казни той причастными. Она словно ту страшную ночь, когда в больнице за жизнь тёти Фиры сражались, снова пережила.
Ефрем утешал любимую — и всё больше чувствовал, что нашёл ту – единственную.
Утешал, как утешали в ту страшную ночь благочестивые супруги и Любовь Васильевна, говоря, что Вера — тоже жертва предательства.
Как выяснялось, творил кровавые дела свои Верин т.н. «отец» в печально известной «Коммунарке», а не на Бутовском полигоне. Это хоть немного её «успокаивало», если слово это вообще здесь уместно…
Кстати, а какое отчество у Веры?! Мы помним, что расписались т.н. «родители», когда «мамаша» будущая на сносях, как в народе говорят, была; что был «папаша» палачом, что Вера его не помнила совсем. Удочерить девочку благочестивые Феврония и Пётр были не против — да тётя, как мы знаем, всего на четырнадцать лет старше. Короче, взяла девушка отчество от имени своего родного деда – Новомученика Неявленного отца Василия, в тот день окаянного тридцать седьмого от палачей пулю во время Крестного Хода принявшего. Отца любимой тёти Фиры и т.н. «матери» — богоотступницы, Ангела-Хранителя от себя «прогнавшей».
Стала Вера Васильевной, как любимая тётя Фира...
Как похожи были пути Веры и Ефрема до встречи! Он ведь тоже расставался с «потенциальными невестами» после речей богохульных.
Молодой человек благодарил в душе Господа за Милость Великую - за то, что выжила Вера в окаянные тридцатые и человеком стала. За то, что в больнице в тот день задержался – иначе бы не встретились.
Ефрему казалось, что он уже любил благочестивых супругов, в честь Святой Четы Княжеской наречённых, – ведь это они много лет назад спасли его возлюбленную, заменив ей родителей. Был им бесконечно благодарен, хотя ещё ни разу не видел...
Они познакомились в тот же день, потому что решили Ефрем и Вера супругами стать.
На другой день подали заявление — и познакомил Ефрем невесту с родными.
Приняли Веру в семье Ефрема, приняли Ефрема родные Веры...
Несмотря на то, что стояла на дворе «гнилая», безбожная хрущёвская «оттепель», что обещал нечестивец «последнего попа показать», молодые вскоре, особенно того не афишируя, обвенчались в Храме, что Вера в ту далёкую тревожную ночь во сне увидела. Храм цвета солнца не сказкой, не видением был. В тот первый послевоенный год его после семи лет запустения чудом в лоно Матери — Церкви вернули.
Храм всех Святых, что рядом с метро Сокол. Когда пришли первый раз, Вера сразу трёх Мучениц — Отроковиц и Мать их Святую увидела – словно «стояли» они под куполом - над головами молящихся...
Обвенчались, как в народе говорят, на Красную Горку...
Только испытания молодых благочестивых супругов на том не закончились…
Глава девятая «Посрамлённые палачи»
Была Вера уже на последнем курсе – училась в основном на отлично. Ефрем всячески супругу поддерживал. Поддерживали и мама, и супруг её — вставший в сорок третьем на место убиенного отца — дядя Илья. Думали молодые супруги, как родителями станут, как детей воспитывать будут – и обязательно, пусть тоже того афишируя, крестят – в том самом Храме цвета солнца.
Семьи подружились. Видимо, люди, столько боль пережившие и души живой не утратившие, на мелочи житейские, на пустые амбиции не «размениваются»…
Однажды пошла Вера в гости к тёте Фире и дяде Петру – так получилось, что жили не на разных концах Столицы. Ефрем работал недалеко – потому тогда и встретились в автобусе. Договорились, что за супругой заедет. Сергей и Лиза вышли проводить старшую сестру «до уголка».
Вдруг во двор въехала «смертоносная» машина с «коллегами Шарикова». В тот день никого не поймали – были злыми и слегка уже во хмелю. У подъезда сидели два котёнка дымчатый и похожий на тигрёнка «в чёрно-белом изображении», глядевшие вокруг глазками-бусинками, бояться ещё не привыкшие. Один из «шариковых» даже возиться с котятами не хотел – обычно таких маленьких не брали, а другой, что во хмелю был больше, вышел с сачком…
Впрочем, когда он сачок достал, Сергей с сестрами уже бежал наперерез палачам.
Схватив ничего не подозревавших котят, отдал их сёстрам, а сам встал впереди, дав понять, что в случае чего и драться будет – он учился в пожаро-спасательном техникуме и борьбой занимался.
Послышалась блудная брань – один сказал: «Пошли – не связывайся», а тот, что с сачком был, продолжал ругаться на «гнилых интеллигентов». В это время подбежал возвращавшийся с дежурства Ефрем. Потому, наверное, до драки не дошло.
Когда живодёры стали в машину забираться, в одном из них – в том, что во хмелю больше был, узнала Вера отвергнутого «жениха» — того, который щенка пнул. Отвергнутый Веру тоже узнал…
Котёнка цвета «чёрно-белого тигра» взяли Вера с Ефремом - хотели обоих. Недавно умерла много лет жившая у мамы собака, а потом и старый кот. Конечно, одну душу живую другой не заменить – да отчего же не помочь в беду попавшим?! А второго котёнка очень просила Любовь Васильевна. Пёс Снежок прекрасно — но хотелось Любови Васильевне ещё и кошку – давно хотелось. Иван Викторович не возражал, конечно, да и добрый пёс вреда котёнку не причинит. А в семье Петра и Февронии, как мы уже говорили два кота, несколько лет назад Лизой спасённые, жили…
Через много лет, увидев никого равнодушным не оставляющий фильм «Белый Бим – Чёрное Ухо», словно снова пережила Вера Васильевна в тот вечер случившееся. Как же прав автор, степень порядочности людей через отношение к собаке показавший! …
А в тот день – вернее, вечер, живодёров ещё и милиция оштрафовала за на нахождение за рулём в нетрезвом виде. И права на месяц отобрала...
Через неделю после случившегося поняла Вера, что станет мамой. Где-то в начале августа — прекрасно – получить диплом успеет. Пока, кроме супруга, сказала только любимой тёте, мать заменившей…
Глава десятая «О горькой чаше страданий…»
Однако в ту ночь увидела Вера страшный сон. Стоит она на краю чёрной ямы или бездны. А вокруг тёмный лес. Вдруг из ямы показалось одутловатое лицо спившейся «женщины», в которой узнала Вера свою биологическую «мать», хотя черты её из памяти, кажется, уже стираться стали. А рядом – непонятно как, но поняла Вера, что это – «отец», которого совсем не помнила. Оба злобно смеялись и тянулись к ней – своими дрожащими с похмелья руками. Как часто во сне бывает, не могла Вера ни крикнуть, ни побежать. Сделав шаг назад, словно полетела куда-то вниз, продолжая слышать омерзительный, злобный смех… В этот миг проснулась…
Ефрем в ту ночь в больнице дежурил – и решила Вера мужу пока ни о чём не рассказывать. А через день пошли супруги в Консерваторию слушать одного из любимых композиторов – Франца Шуберта...
После концерта, когда уже во двор входили, к ним, шатаясь и изрыгая блудную брань, приблизились двое.
Тот живодёр отвергнутый подговорил собутыльника «гнилому интеллигенту, которых отец десятками расстреливал», отомстить — за то, что «девку увёл». (Довольно приличный «перевод» на самом деле сказанного). Тот сначала не очень хотел, да, приняв изрядно, согласился…
Пришлось Ефрему их слегка «отодвинуть» — и оба в сугробы отлетели. Всё произошло так быстро, что Вера даже испугаться не успела. Ефрем отвёл супругу домой, а сам вышел на всякий случай – врач всё-таки. Но разгулявшихся пьяниц уже не было – вылезли из сугробов – да прочь убрались, шатаясь и блудную брань изрыгая.
Через несколько часов кто-то из жителей соседней улицы, увидев на скамейке уснувших, - а дело было, как мы помним, зимою – милицию вызвал. Приехали быстро – да пришлось уже констатировать смерть одного из них. Это и был «жених» отвергнутый – палач и сын палача.
А «товарищу» пришлось отмороженную ступню ампутировать — только ступню, благодаря замечательному опытному хирургу.
Спасённый, выйдя из больницы, словно «с пригорка» на жизнь свою прошлую взглянул, впервые, наверное, хоть о чём-то задумавшись. Взглянул — и ужаснулся…
Несмотря на годы «хрущёвского» безбожия, были на Руси монастыри – вот в одном из них и стал послушником Иван – истопником служить стал, принося покаяние.
А на злодейство его «подвигнувший» без покаяния мир покинул, как и его отец-палач...
В тот роковой вечер стали оба, не зная того, возможно, того и не желая, … убийцами едва начавшейся жизни. Вышедшая из оцепенения Вера заплакала – потом стала ей плохо – и младенца она потеряла…
В ту ночь дядя Илья и мама на дежурстве были. Мама — фельдшер Мария Георгиевна дежурила в той больнице, куда доставили невестку. Собрав волю в кулак, стала Мария Георгиевна свой долг исполнять, молясь за Веру. Слава Богу, её у смерти отнимать, как тринадцать с половиной лет назад Февронию, не пришлось – да и «прогнозы» стать матерью много утешительнее были.
Только, когда опасность миновала и Веру в палату перевели, вышла Мария Георгиевна к сыну – и здесь уже слёз от всего пережитого сдержать не смогла. Ефрем впервые, наверное, со всей ясностью осознал, что пришлось выстрадать ей, потерявшей трёх детей нерождённых в годы повального беснования. (Разумеется, не по своей воле и не от инструмента, нерождённых убивающего). И сейчас словно дремавшая в глубине души боль Сестры Милосердия Марии, боль всей семьи проснулась и заставила всё заново пережить…
В ту ночь ожила дремавшая боль и в душе благочестивых супругов, в честь Княжеской Четы наречённой, родителей Вере заменившей. Случившееся вернуло их в первый послевоенный год — в ту роковую ночь с 17 на 18 июля. Вспомнили они проклятья, из уст «матери» Веры вылетавшие. Как хорошо, что не сказали тогда девочке, почему Феврония в больнице оказалась! Сколько скорбей бы сейчас у неё прибавилось! Супруги всю ночь молились — о том прежде всего, чтобы избежала племянница участи тёти…
Так порою «залпы» безбожников по родам благочестивым выпущенные, «попадали» через поколения! Но душу истинно русскую убить не смогли…
Мария Георгиевна настояла, чтобы сын домой поехал – Вере ничто больше не угрожало...
Глава одиннадцатая «Откровение в скорбях явленное»
Придя домой Ефрем, не раздеваясь, на диван упал и коротким, тревожным сном забылся…
Вдруг увидел он перед собою словно со старых фотографий сошедшего профессора. Такие, наверное, в университетах Российской Империи преподавали. Какое умное, доброе, интеллигентное лицо! А ещё вдруг понял Ефрем, что чертами лица на пришельца во многом похож…
«Молитесь вместе с супругой Благоверным Князьям Петру и Февронии! И Покровительнице Всех Матерей – Святой Монике» — произнёс незнакомец и стал удаляться.
«Кто Вы?!» — сумел только вымолвить Ефрем.
«Раб Божий Юрий», — произнёс пришедший и перестал быть видимым...
И вдруг увидел Ефрем какое-то сборище нечестивцев, услышал почти бессвязную, «хмельную» речь, из которой понял лишь слово «расстрелять»…
Грянул залп — и всё мраком покрылось. А потом вдруг словно в луче золотисто-розового цвета показался недавний собеседник – и ещё – тоже, наверное, русский учёный. А посредине стоял Светлый Старец в Митрополичьем Облачении...
Профессор-Мученик обмануть не мог. Он сродник Ефрему, пусть и не самый близкий?! Но кто же он?!
Лишь через много лет узнали имя его – Юрий Петрович Новицкий. Русский юрист, историк права, профессор Санкт-Петербургского университета. Властью антихриста убиенный вместе с Митрополитом Вениамином Петроградским…
Глава двенадцатая «Помощь Святых Покровителей»
Проснувшаяся среди ночи Вера заплакала – не будет их чада!
И вдруг увидела перед собою Тезоименитую Отроковицу – Мученицу — как в ту июльскую ночь сорок шестого. Та подошла и сказала: «Не плачь. Мамой ты станешь — и совсем скоро. Одного родишь – другого примешь. Твой сын сам брата себе приведёт». А потом взяла за руку — и понеслись они по воздуху…
И снова очутилась Вера в тот самом Храме Золотого Цвета, что рядом со станцией метро, в честь благородной птицы именуемой, – где с Ефремом венчались. Перед ней была Икона Трёх Святителей. Стала Вера просить о помощи. И почудилось ей на мгновение, что держит Григорий Богослов на руках младенца, а Василий Великий словно в сторону смотрит, призывая кого-то...
Всё скрылось – Вера увидела себя в больничной палате. Было ещё совсем темно – только брезжить начинало. Она встала – и удивилась, насколько это легко было. Ничего больше не болело…
Через несколько дней была Вера дома…
Глава тринадцатая « Чудом дарованный младенец»
В наступившем пятьдесят девятом окончила Вера с отличием филфак МГУ. Во время получения диплома носила она под сердцем едва зародившуюся жизнь…
Сын родился в феврале — незадолго до того Дня, когда вспоминает Святая Церковь Трёх Святителей.
Вспомнила Вера ту страшную ночь, когда младенца потеряла, как перед Образом Святителей в тонком сне молилась. А потом не раз ездили вместе с Ефремом в тот Храм золотого цвета, что на Соколе.
До конца дней своих благодарили супруги Отцов Церкви и Святых Князей Благоверных.
Тогда увидела Вера младенца на руках Григория Богослова – значит Григорием и быть...
Омрачало радость лишь то, что подарить Грише братика или сестрёнку вряд ли когда-нибудь получится – много чего сказалось…
Ну да что роптать и Бога гневить?! С сыном всё в порядке — и Вере на сохранении лежать не пришлось, словно не было той страшной ночи…
Вспомнились слова Святой Покровительницы: «Одного родишь – другого примешь». И то, как Василий Великий словно призывал кого-то…
Был Гриша не по годам смышлёным – рано читать и писать научился без особых усилий.
С детства жило в мальчике желание всем помогать, защищать, если беззащитных обижают.
Супругов, Вере родителей заменивших, бабушкой и дедушкой называл.
А ещё удивляло всех, что был Гриша похож сразу и на убиенных на Бутовском полигоне Отца Спиридона и Отца Василия, и на саму Веру и на её любимую тётю Фиру…
Глава четырнадцатая «Проросшие корни духовные»
С рождения Гриши прошло три с половиной года. Родители не раз хотели младенца усыновить – и Гриша братика или сестрёнку просил, да помнили слова Святой Отроковицы о том, что сын их сам брата себе приведёт…
А пока о младших детях благочестивой пары супружеской – «княжеской» вспомним.
Сергей техникум окончил и пожарным стал – с детства хотелось мальчику людей спасать.
Недавно из армии пришёл.
А Лиза второй курс художественного училища окончила.
И вот однажды пришла она домой с молодым художником Серафимом Сергеевичем, который ещё заодно и с детьми живописью в художественной школе занимался, считая, что каждый ребёнок по-своему талантлив.
Был Серафим Сергеевич на пять лет старше Лизы, происходил из благочестивого рода грузинского духовенства – и тоже кто-то из близких под «колесо машины» НКВД попал.
С Лизой они в «обители» живописи, благочестивым купцом созданной, познакомились – в иконописном зале. А потом в залы одухотворённого русского пейзажа пошли…
Итак, пришли – и сказал молодой человек вечные, хоть и несколько позабытые слова: «Феврония Васильевна и Пётр Михеевич! Я прошу вашего согласия на то, чтобы Лиза стала моею женой».
Будущий зять очень понравился и родителям, и старшему брату – вскоре и с семьёй Веры познакомился – а заочно Вера знала давно – Лиза всегда ей сердечные тайны поверяла.
Конечно, очень молода ещё Лиза – да сказал Серафим, что поможет ей. Видно было, что человек хороший, благочестивый, настоящий...
И вдруг у Февронии Васильевны в глазах потемнело – чуть не упала. Нет, не от волнения…
Уже полтора месяца носила она под сердцем чадо, Чудом Господним дарованное… Семнадцать лет с той страшной ночи прошло…
Решили все, что вместе детей воспитывать будут — ведь по возрасту почти «внук».
Свадьбу Лиза с Серафимом летом сыграли – очень скромно, да разве это самое главное?! После — молодые ненадолго на Валаам поехали…
Через три года, сдав успешно последний экзамен, диплом защитив, отправилась Лиза не домой, а прямиком в роддом – Серафим специально в тот день отпросился, чтобы супругу сопровождать – ждали со дня на день. Хорошо, что диплом защитить успела – будущую маму первую пригласили...
Дочь нарекли Тамарой. А через три с половиной года в мир пришла младшая сестра Нина, в честь Святой Равноапостольной Просветительницы Грузии наречённая. И в память о Княжне из славного рода Чавчавадзе – вдове погибшего А.С.Грибоедова...
Выросшие сёстры, как и родители, тоже жизнь свою живописи и архитектуре посвятили.
И их мужья, а после – дети. Словно один огромный талант всей семье дарован был, чтобы через десятилетия поруганные, порушенные святыни из мерзости запустения возрождать...
Глава пятнадцатая «Через семнадцать лет пришедший»
Младенец Петра и Февронии пришёл в мир в первый день шестьдесят четвёртого года – ближе к вечеру. Все удивлялись, как прекрасно выглядела, как легко переносила своё положение и роды сорокалетняя женщина. Расцвела, как цветок осенний.
Договорились супруги написать на бумажках семь имён – вернее, семь Святых, чьи Дни Памяти недалеко по времени. Древнего Святого Даниила Столпника. Пророка, которому львы, подобно псам верным, служили, — тоже Даниила. Имя того, кто более как русских богатырь известен – Илии Муромского. Митрополита, Кафедру из Владимира в Москву перенесшего, — Петра. Отца Церкви, как и Иоанн Златоуст, текст Литургии создавшего, — Василия Великого. Преподобного Старца Саровского Серафима. Митрополита-Мученика, нечестивцем Малютой убиенного, - Филиппа.
Вышел Даниил Столпник, в честь которого Князь Благоверный Даниил имя при Крещении получил.
Для Веры, Сергея и Лизы Даня, скорее, племянником, чем братом будет – конечно, такая разница в возрасте.
Гриша всегда с радостью с малышом возился – искренне не понимая, как это Даня, который на три с половиной года младше, «дядей ему приходится».
Но неважно — всё равно все любили, но не баловали – в этой семье не принято было.
Когда вырос Данила, то лётчиком стал. И награды в мирное время получил…
Глава шестнадцатая «Счастье взрастившие»
А тогда — вскоре после свадьбы Лизы с Серафимом, счастье свое и Сергей встретил - сестру милосердия Клавдию – с аметистовыми глазами и косой цвета «кофейного».
Отца своего она не помнила – а мать…
Детей «нерождённых» на совести трое осталось. И над верующими смеялась, и над выбором дочери такой «невыгодной» профессии… Только Клава для многих больных словно Ангелом — Хранителем была…
Все, «семью» знавшие, удивлялись, как могла она у такой матери вырасти...
Когда Клава с Сергеем поженились, ей только восемнадцать исполнилось - и в честь Святых Князей наречённые родители мужа и её родителями стали. Удивительные люди – никогда не пытавшиеся чью-то волю подчинить, в чужую душу «вломиться, не стучась».
Столько испытаний прошедшие супруги «фундаментом» духовным для нескольких молодых семей стали…
Глава семнадцатая «Как предсказал Святитель»
А родившийся в феврале внук их Гриша в школу в шесть с половиной лет пошёл. В то время было это очень непросто – да очень уж сам хотел и подготовлен был прекрасно.
И сверстников всегда разумом превосходил…
Удивительно, но в классе таких двое оказалось – оттого в первый день и подружились.
Друг Гриши с очень редким для того времени именем - Василий в январе родился. И, как потом выяснялось, тоже крещёным был.
Только Гришу в первый класс целый «сонм» близких провожал, а с Васей была только мама. Красивая женщина, лицом на «Неизвестную» И.Н.Крамского похожая. Только при всём внешнем благообразии видно было, что сын её поздний…
Была Таисия Александровна врачом, а супруг её Тихон Петрович — кадровым военным.
Оба через скорби великие прошли. Она младенца потеряла — и первый муж предательски бросил ту, которой ещё недавно в любви вечной клялся.
А супруг в своё время смыт был второй волной репрессий. Правда скоро отпустили – и в должности восстановили – только жене предательства простить не смог и развёлся…
Прожили супруги семь лет – и вдруг свершилось чудо!
Когда родился Вася, маме почти сорок было, а отцу — сорок пять...
Да счастье их недолгим оказалось – у Тихона Петровича рак обнаружили. Сгорел ещё недавно сильный и красивый человек за полгода…
Когда отца не стало, пятилетний мальчик, словно повзрослев в одночасье, маму утешал как мог…
Однажды не пришёл Вася в школу. Гриша конечно, после уроков сразу домой к другу отправился...
Мальчик был в квартире сердобольной соседки – потому что мама его по пути на работу за сердце схватилась – и сделать уже ничего не смогли. Сказались и ранения, и всё после пережитое…
Вася сидел, в одну точку глядя, — казалось, что все слёзы внутри его «заморозились».
Кроме мамы, никого больше не было – какие-то дальние родственники за тысячу километров…
Ночевал Вася в доме своего друга. В тот же день родители вместе с сыном решили, что будет осиротевший мальчик у них жить и что опеку над ним оформят. Нельзя же, в самом деле, в беде оставить!
И Таисию Александровну похоронили – вся семья помогла…
Растили мальчиков как братьев-двойняшек – кто не знал, так и думал.
Конечно, Вася уже не совсем маленьким был и мать с отцом помнил - потому родителей Гриши стал называть мамой Верой и папой Ефремом. По «подобию» и бабушек с дедушками…
Вспомнили Вера Васильевна и Ефрем Спиридонович Отроковицей Святой предсказанное – что сын их сам брата себе приведёт. И то, как в сонном видении Святитель Василий позвал кого-то. Вот и свершилось предсказанное…
Благочестивые супруги, в честь Княжеской Четы наречённые, мир земной оставил в очень преклонном возрасте, когда возрождались по всей России Святыни. Ушли как истинные христиане. Феврония Васильевна супруга на год пережила.
Благодарная память о них навсегда осталась в последующих поколениях семьи – в истинно русских, православных людях…
