ПАРАДОКСАЛЬНАЯ ПОБЕДА ОРАКУЛА НАД ГОЛОВОЙ (из цикла «В учениках у Оракула»)

1

Я превратился в долговязого Дон Кихота, уселся верхом на Конька Горбунка, сильно согнув ноги коленях, чтобы узкими сапогами со шпорами на лодыжках не волочиться по луговой метровой траве; а затем вовсе привязал шпоры к седлу, чтобы ноги невольно не разгибались при ездовой тряске, и с копьем наперевес поскакал щекотать им ноздри, нет, не ветряной мельнице, а — зычно храпящей во сне. По преданию в стародавние времена с такой Головой сражался пушкинский Руслан, но это Голова была другой, и если так можно выразиться — Головой в кубе по степени своей отвратительности. Над ней кружилась огромная стая ворон, словно рой мух над измазанной вареньем лицом сладко спящего младенца. Я был абсолютно уверен, что моего копья хватит, чтобы дотянуться до ноздрей Головы, тем более, что оно уже было в употреблении: им великаны прокалывали себе толстую кожу, чтобы сделать пирсинг в ноздрях или даже на пупке. Но из-за гуманных соображений я тщательно обработал наконечник копья чистейшим медицинским спиртом, да еще для дезинфицирующей верности и маскировки смазал его толстым слоем зеленки.

Знаю, что по сравнению со смачно спящей дородной Головой я на лилипутском коньке горбунке, да и с привязанными за шпоры к седлу ногами, выгляжу нелепо. Может быть даже нелепее и быть не может. Но моя ставка — на (все-таки за свою долгую жизнь я кое чего постиг из глубинной мудрости, настоянной несколькими поколениями людей от сохи) именно на нелепость. Голова проснется от моего предварительного укола, и отреагирует на меня как на досадливую, а может быть и назойливую нелепость и подставится под серьезный, возможно, и смертельный укол иголкой, которую я намерен достать ради такого случая из кощеева яйца, укол которой, даже неосторожный, несет смерть каждому.

Но прекрасную, как мне казалось, задумку усугубил Оракул. Он, заметив мое отсутствие, помчался за мной по следам в помятой траве, словно верный слуга Дон Кихота Санчо Панса; догнал и, с разбегу вскочив на круп Горбунка, обхватил мое закованное в стальные латы туловище сзади. От новой навалившейся тяжести у Конька стали подгибаться ноги: он с рыси перешел на заплетающийся шаг. А потом и вовсе рухнул в траву, и взмолился человеческим голосом: «Помилуйте, господа! Не будите лихо, пока оно тихо».

— Вот, вот. – Сказал Оракул, выдергивая ногу из-под завалившегося на неё Конька. А, выдернув, стал отвязывать шпоры моих сапог от седла. – Первая часть нашего картезианского балета нами исполнена блестяще: мы оказались настольно нелепы, что не смогли даже доскакать до цели. Пусть Голова продолжает спать сладким сном, сдувая с усов полчища ворон и вОронов. А мы под покровом луговой травы сделаем бивак и глубоко задумаемся: какую еще замутить нелепость, а еще лучше каскад нелепостей, которые будут нелепее той, что уже сотворили.

— У меня идея. – Подал голос тяжело дышащий Конек Горбунок. – Нужно разоружиться, а в руки взять голые черенки от лопат, как это было сделано в культовом фильме Никиты Михалкова, и пойти на Голову брать её штурмом, как Цитадель.

— Эта идея. – Оракул не стать рубить на корню инициативу Горбунка. – Но за черенками нужно бежать в деревню, потом возвращаться, а это значительная потеря времени. Так что давайте думать. Нужна новая идея, потому как без идеи нам – смерть, смерть, смерть. – Голосом Иосифа Сталина он завершил свою мысль и надолго замолчал, принявшись вынашивать, надо полагать, эту новую идею.

2

Вытянув на неопределенную длину затекшие ноги, я невольно пощекотал шпорами пятки спящему в берлоге бурому медведю. Он выдернул из пасти мохнатую изжеванную лапу, которую сосал всю зиму, содрогнулся спросонья и смачно чихнул, что вОронов и ворон как ветром сдуло с усов и бровей Головы.

— Будьте здоровы! – Сложив рупором копыта, прокричал ему Конек Горбунок, а нам полушёпотом добавил. — Русский тотем проснулся. Сейчас, если ему не дать выпить бадью браги, будет качать права.

— Не буду! – Обладающий великолепным слухом, буркнул Медведь-Тотем, спросонья растирая мокрой иссосанной лапой глаза, типа умываясь. – Я завязал пить спиртное, когда здесь, в Муромских лесах, появилась Голова и изгнала тамбовских волков нафик с насиженных мест.

— Так вроде бы здесь не Муромские, а Подмосковные леса. — Сумничал я и подтянул к себе свои чрезмерно вытянувшиеся ноги, чтобы Медведь-Тотем на выходе из берлоги не запутался в них

— Какая разница! — Голосом актера Сухорукова из фильма «Брат 2» в сердцах выругался Медведь. – Если ныне во всех русских лесах маячит одна и та же Голова, прикатившаяся к нам на нашу голову из головастой Европы. Там Голов невпроворот: но все маленькие – аккуратные и причесанные. А наша — разжирела на халявных вольных хлебах и на дешевых газе и нефти. Спит как сурок. А проснется опять будет ненасытно тянуть соки из недр.

— Ну, все, все, все. Разболтались, как сороки! – Прикрикнул на нас Оракул. – Сами давно знаем, что беда на русскую землю пришла вслед за европейской Головой. Типа – это наше исконное горе от ума. Не бла-бла-блакать нужно, а – думать: и ни только о том, как её, изгнав, изжить с земли русской, но и о том, чем её заменить. Свято место пусто не бывает: в мгновение ока она будет заменена тремя другими головами: китайской, мусульманской и еще бог весть какой: типа не мышонком, ни лягушкой, ни неведомой зверушкой. Они, конечно, по любому будут получше европейской. Но хотелось бы, чтобы на русской земле восседала русская Голова.

— А человеческий мозг не способен одновременно делать два дела: изгонять и заменять изгнанное. — Опять сумничал я, но и тут же застыдился, подумав, что сказал глупость.

— Вот, вот, нам потому и нужна новая русская Голова. – Воодушевился после моих слов Оракул. – Чтобы она могла делать ни только два дела, но и сто, тысячу дел одновременно. И таковой может стать только коллективная голова русского народа. А та Голова, которая спит на наших глазах и видит европейские сны – голова индивидуальная, единоличная голова.

— А тогда нам в боевой отряд нужно пригласить русского змея Горыныча. У него изначально три головы. А это уже множество! – Воскликнул Медведь-Тотем. — Давайте я прямо сейчас за ним и сбегаю в тридевятое царство.

— Да, это вариант. – Согласился Оракул – У змея Горыныча можно поучиться многоголовию, пусть преподаст мастер-класс по уживанию множества голов в едином теле.

— Тогда я помчусь за Иванушкой, и мы вместе с ним притараним котел с кипящим молоком, превращающим хороших людей в писанных красавцев. Кстати, вполне можно и ослепить Голову своей неземной красотой. Она сама с испуга сорвется с незаконно насиженного места. – Предложил Конек Горбунок

— Хорошо. – Одобрил его предложение Оракул. — Мчись за Иванушкой и котлом быстрее сверхзвуковой ракеты «Кинжал». А мы с Георгием по-пластунски подползем к Голове, чтобы невооруженным глазом высмотреть в ней слабые места. А они наверняка есть у неё.

3

Собираясь расколоть яйцо, чтобы на походной сковородке пожарить на ужин яичницу из кошеева яйца бессмертия, Оракул, задумавшись, приостановился, и потом в голос воскликнул: «Эврика!»; и, словно фокусник, достал из своей бейсболки лопоухого зайца, который, будто клоун на цирковой арене, тотчас стал корчить смешные рожицы, давая мне понять, что смех всему голова и что смеется тот, кто смеется последним. Но я, честно говоря, не понял, к чему он меня побуждает, поскольку был голоден и настроен отведать яичницу. Да и в разогретой на углях сковородке аппетитно шипели кубики нарезанного соленого свиного сала.

— Но если ты такой голодный, то съешь меня. – Обиженно сказал обделенный моим вниманием Заяц. – А я опять выскочу целым и невредимым из шапки Оракула, типа – еще один фокус-покус.

— Еще чего! — Строго прикрикнул на меня и Зайца Учитель. – Нам нужно на голодный желудок, а еще лучше натощак откусить кусок волоса из бороды Головы, и для этой цели лучше всего взять саперские кусачки, которыми лазутчики перекусывают колючую проволоку на линии фронта. В волосе Головы нет нервных рецепторов, и потому она не заметит откуса. Нам нужен ДНК Головы, а, чтобы извлечь её, нужно погрузить кусочек волоса в яичный желток, в котором пребывает кощеева игла. В этом стерильном растворе вмиг отделятся зерна от плевел, и мы тогда воочию убедимся, что из себя изнутри представляет личностная суть Головы. Зерна Головы возьмем на рассаду, а плевела развеем по ветру, как прах, а еще лучше, как пепел.

— Это что же получается, что мы опять пойдем в поклонение к обновленной европейской Голове? — Решительно возразил цирковой Заяц и, поставив лапы-руки в боки, застыл монолитом, показывая, что его никакими доводами не сдвинуть с места.

— Все дело в обновлении Головы. — Серьезно ответил Оракул. – У любого предмета, объекта и явления – есть свои положительные и отрицательные стороны: одним подходит одно, другим – другое. Мы же, люди русской культуры и русской цивилизации, отберем себе только те зерна, которые подходят нам. И если из них вырастут новые головы, то они считай будут русскими головами. В селекции это называется отбор, а сам процесс — районирование. Российские западники, начиная с Герцена, оказались никакими селекционерами, поскольку не стали районировать европейские заимствования, а тупо скопировали их. Вот и возникла на русской ниве Голова ни русская, ни европейская – своеобразный уродливый тяни-толкай. Поскольку Голова перестала быть исконно европейской, а истинно русской не стала.

— Ну, что же, почему бы и нет. – После небольшого раздумья ответил Заяц и опустил с боков лапы-руки. – Тогда поскачу-ка я кубарем в соседнюю деревню, где живет современный дед Мазай, спасающий зайцев в половодье: мой друг и ветеран – отставной сапер. Одолжу у него кусачки, которыми он в Отечественную Войну перекусывал линии фронта, как семечки щелкал.

4

Не успел Заяц принести из соседнего села саперские ножницы, а мы с Оракулом лечь в траву, чтобы по-пластунски подползти к Голове, как к нашему биваку по высокой траве со стороны дремучего леса приковыляли Леший и Водяной, которые приволокли с собой пьяного вдрызг Вия, водрузив его безвольные руки себе на плечи.

— Мы хоть и нечисть лесная и озерная – С места в карьер заявил Леший, не дав нам с Оракулом и рта открыть. – Но исконно русская нечисть. И нам, как всем русским по духу существам, обрыдло терпеть засилье европейской Головы в наших пенатах.

— Да, да. — Согласно закивал головой Водяной — У нас своей русской нечисти – хоть пруд пруди, а европейские, скажем, те же русалки – только воду мутят: заманят, возбудят и не дадут…

— Ну, ты! Тоже еще мне! – Строго приструнил его Леший, и обратился к нам. – Принимайте нас в свое воинство добровольцами. А то пойдем в партизаны.

— А этого зачем приволокли? Трофей что ли? – Спросил Оракул, указывая взглядом на Вия.

— О! Так в нем весь смак! — Оживился Водяной. – Когда протрезвеет, цены ему не будет. Во-первых, он может видеть то, не зная что. Ни одна система ПВО с ним не сравнится. Во-вторых – шарит в компьютерах, как сам бог. И может одновременно контролировать полет до полутора тысячи беспилотников.

— А если его подзадорить, подергав за бороду, то и две с половиной тысячи. А уж если поднять веки, да под каждую ресницу подставить подпорку, а глазные его рецепторы подключить к монитору, то вся Голова со всеми её мозговыми потрохами будет как на ладони. Каждая нервная клетка её замигает зеленым индикатором. Наведешь на неё курсор мышки, и подробная информация в восемнадцати книжных томах предстанет, как сивка бурка: изучай — не хочу. — Добавил Леший.

— Да что вы меня без меня выдаете замуж, то есть — жените. – Заплетающимся языком проговорил Вий. – Я многое могу: даже крестиком вышивать, и в русской печи печь бесподобно вкусную творожную запеканку. — Добавил он и рухнул на примятую траву замертво.

— Но ладно тогда пусть проспится. – Деловито распорядился Оракул. – А мы подумаем, как его уникальный дар использовать на благо защиты Отечества. – И теперь обратился напрямую к Водяному и Лешему, стоящим перед ним по стойке смирно. – А вы что умеете делать, братья кролики, кроме русских пакостей?

— Так уж и пакостей? — Насуплено обиделся Леший. – Я вот лично давеча помог одному заблудившемуся грибнику выйти из леса…

— А я, — тоже заторопился оправдаться Водяной, — третьего дня у купающейся в озере девице пощекотал подмышками. Если бы вы только слышали, как она сладко смеялась…

— Это ладно –совесть вижу, у вас начала просыпаться. – Сказал Оракул. – А с Головой что намерены делать? У неё нет подмышек.

— А что командиры прикажут, то и будем. Мы – рядовой состав, призваны выполнять приказы. – Ответил Водяной.

— Любые приказы! — Решительно добавил Леший. – Готовы на все, чтобы только изгнать Голову с земли русской.

5

Но тут появился поэт Андрей Белый и стал запускать в небеса ананасы, которые, достигнув апогея, массово превратились в жизнерадостных жаворонков, занявших по ходу действия подобающие места на подмостках оперной горней сцены, и под камерный оркестр белоснежных ангелов азартно залились колокольчиковым пением. Так с легкой руки Андрея Белого запущенные в небеса ананасы щедро возвратились на землю серебряным дождем нотной грамоты, что я невольно заслушался, и напрочь позабыл о том, что мы собрались вытеснять европейскую Голову с просторной земли русской. И самое интересное, Голова заметила это мое невольное забытье, и стала заговорчески мне подмигивать, давая понять, что их либерального полка западников прибыло в моем лице. Хотя я как был исконным русским патриотом, таковым и остался: просто мне ужас как нравится слушать пение птичек, которым в подметки не годится ни одна опера Верди или Вивальди.

— Похоже, Голова проснулась. — Повел носом Оракул: увидеть обычным зрением Голову он не мог, поскольку она восседала, если так можно сказать, на сырой земле за горизонтом; а вот унюхать – да: ни одна специально натасканная на обнаружение наркотиков служебная собака не сравнится с проникновенным нюхом Оракула. А затем с укором обратился напрямую к Андрею Белому. – Это ты её своими ананасами разбудил.

— А что, так сразу — я? — Насуплено вскинулся Андрей Белый. – Я – поэт. Вольная птица. Хочу приделаю ананасам крылья, хочу у жаворонков подрежу их. Вон Маяковский давеча заявил, что любит смотреть, как умирают дети, и ему – ничего.

— Хорошо, хорошо: поэт – так поэт. А приперся-то ты сюда зачем? – Продолжил укорять Оракул.

— А тобы разбудить Голову, а потом сладкоголосым пением жаворонков усыпить её бдительность. – Важно ответил Андрей Белый. — Давно пора перехватывать у Коллективного Запада поэтическую инициативу, типа, как заметили футуристы, сбросить его в лице Головы нафик с корабля современности.

— Прежде чем её сбрасывать, — усмехнулся Оракул, — нужно сначала протащить по суще этот ваш корабль современности к морю чуть ли ни через всю России Матушку, а потом водрузить на него Голову. Так уж она и позволит вам сделать это.

— Да, действительно, об этом как-то мы не подумали. — Растерянно ответил Андрей Белый. Но тут же оживился: поскольку пребывал в белой полосе приподнятого поэтического настроения и долго находиться в миноре не мог. – А давайте спросим у Вия. Его похоже тоже разбудило пение жаворонков. Пусть уже своим проницательным взглядом подключается к Голове, чтобы вы режиме онлайн могли углядеть, что происходит внутри её. А я пока из оставшихся ананасов сварганю ему бражку для опохмелки.

— Бадью, бадью браги! – Подал хриплый голос Вий, и, обхватив голову руками, запричитал. — Бо-бо в моей бедной головушке, ох, какое бо-бо. Ничего не соображаю. Но попробую подключиться на автоматизме.

6

— Шеф, все пропало! Все пропало! – Голосом актера Андрея Миронова из кинофильма «Бриллиантовая рука», прокричал прикатившийся кубарем к нам в бивак обратно лопоухий Заяц. Впопыхах бросил раздобытые саперские ножницы Оракулу, и собственнолично бросился поднимать Вию тяжелые веки. – Голова проснулась! – Продолжал истерить он. — Чутким ухом своим она прислонилась к земле и, услышав, что мы затеваем против неё заговор, решила сама нанести по нам упреждающий удар. Нужно срочно пускать в ход тяжелую артиллерию – подключать к делу Вия. Да, помогите же мне ради бога поднять ему веки. Еще минуту назад делать это было рано, а через минуту будет поздно — Картавым голосом Владимира Ильича Ленина завершил он свою тираду.

Мы бросились к Вию. Я схватился за серединную его ресницу, толщиною в изогнутый березовый ствол в полторы человеческих обхвата, и с испугу, переданным мне Зайцем, оторвал от земли и водрузил на правое плечо, собираясь стать ей живой подпоркой. Прибежавший вовремя Медведь-Тотем поднял сразу две ресницы: одну пристроил на правое плечо, другую – на левое. Даже хлипенький телом поэт Андрей Белый подставил под крайнюю самую мелкую ресничку свою спину. И тут на наше счастье Вий окончательно проснулся, опомнился и, зычно прокричав: «Отечество в опасности!», стряхнул нас со своих ресниц, словно назойливых мух, и сам по себе на весь возможный размах вскинул веки. В мгновение ока подключил вирусную флешку-шпион к нейронам Головы – сделать это для него оказалось делом техники, то есть – плевым.

Но Голова, на то она и голова, тотчас заметила проделанную с нею мозговую манипуляцию. Рассвирепела, чихнула, чтобы разом выбросить из ума внедренный в него чипом шпионский прибор, а когда это не удалось, сама пошла в атаку, предварительно превратив всех своих ворон и вОронов в беспилотники байрактары, начиненные тротиловыми зарядами, усиленными обедненным ураном, которые надсадно жужжащей стаей, словно злобный шершневой рой, полетели в нашу сторону — бомбить наш бывший Советский Союз.

— Без паники! Только без паники! – Закричал Медведь-Тотем, и превратил каждую шерстинку своего мохнатого тела в ракету, управляемую из единого центра системы ПВО. Тысячи, а может быть миллион ракет с истерическим визгом, словно из установок «град», или «ураган» взлетели в воздух. Поднялся такой шум и гвалт, что сколькими ладонями не закрывай уши, все равно звук, словно скрежет зубовный, пробивался через живую плоть ладоней. и проникал в ушные раковины, пробирая до самых печенок. А в воздухе вообще стало твориться невообразимое – сбитые и даже пожбитые байрактары Головы вновь стали превращаться в вОронов и ворон, а их черные перья, словно опадающие по осени с деревьев листья, плавно кружась в воздухе, опадали на землю, покрывая её, словно пух из распоротых подушек, и чуть ли на полметра.

Но потом все враз стихло так же неожиданно, как началось. На чистом без единого облачка синем небе опять засияло ласковое солнышко. А через минуту вообще грянул ангельский оркестр и заливисто запели жаворонки.

— Слава Богу, первая атака отбита. — Глубокомысленно заметил Оракул. – Будем ждать второй и третьей. Потом сами перейдем в контрнаступ. – И уже вроде как в качестве главнокомандующего приказал Медведю-Тотему, который так же вроде как негласно был назначен министром обороны, чтобы он велел подчиненным чистить гиперзвуковые «кинжалы», как чистят бойцы оружие перед боем, чтобы ненароком не отказало в неподходящий момент.

— Есть! – Откозырнул Медведь-Тотем. – Тогда я сделаю своим заместителем Змея Горыныча. Он с минуту на минуту прилетит. Дал мне честное пионерское.

Ну, а мы вместе с Андреем Белым, поэтом-символистом, вооружившись метлами, принялись по собственной инициативе выметать опавшие черные вороньи перья из сферы нашей ответственности и контроля. И Заяц, деловито надев на плечо санитарную сумку с красным крестом, стал обходить наше воинство, проверять не задело ли кого шальным осколком. Но помощь, да и то скорее психологическая потребовалась только Водяному. Он от чрезмерного для него шума-гама, да и, нужно в этом признаться, со страху описался. Но он – водяной, ему писаться, чтобы естественно худеть, сам бог велел.

7

Но никакой второй, тем более третьей атаки со стороны Головы не последовало. Вместо этого на бивак налетела плотная низкая туча. Стало темно, как при полном затмении солнца. Но через пару минут вновь выглянуло солнце, и туча, которая оказалась змеем Горынычем, с шумным хлопаньем перепончатых крыльев опустилась на землю около бивака. А затем, чтобы не пугать нас неоглядными размерами, превратилась в обычного летучего змея в три с половиной метра в длину и с пятиметровым размахом крыльев, которые тут же аккуратно сложились на спине, словно шасси самолета вошли в отсеки. Прыгая на одной когтистой лапе, змей Горыныч приблизился к нашему предводителю и главнокомандующему Оракулу, держа в другой когтистой лапе за волосы европейскую Голову, с которой мы пребывали в состоянии войны. Голова, увидев Оракула, попыталась полу виновато, полу приветливо улыбнуться, но потом смиренно прикрыла глаза, как бы говоря своим видом: «Я сделала свой выбор, теперь мяч на вашем поле». А невесть откуда взявшийся почтальон Печкин расшифровал её поведение: «Она была злыдней, потому что у неё не было велосипеда. Но теперь, когда Горыныч пообещал ей велосипед, все для неё изменилось, и земля русская с её неоглядными просторами предстала в ином — радужным и жизнерадостном свете.»

— Прошу любить и жаловать! – Зычным торжественным голосом перебил Печкина Змей Горыныч. И приподнял Голову, задрав её выше собственных голов, показывая всем, какая она есть при ближайшем рассмотрении. Но я лично ничего особенного в ней не увидел: голова, как голова, какой и должна быть. Просто, похоже, её, как и всех живущих в России людей, испортил квартирный вопрос. А в этот момент Горыныч торжественно трижды окунул Голову в котел с кипящим молоком, словно совершил над ней обряд крещения. Но и теперь видимого изменения с Головой не случилось. Однако Горыныч и на этом не остановился, а продолжал какую-то ведомую только ему одному манипуляцию – и пока кипящее молоко не стекло с усов и бороды Головы, приставил её к своим широким плечам между средней и левой раздвинувшимися головами. И та в мгновение ока приросла, словно родилась на туловище Горыныча. А сам четырёхглавый теперь Горыныч торжественно взошел на трибуну и стал говорить пламенные речи:

— Когда европейская Голова вкатилась на русские просторы через прорубленное Петром Великим окно в Европу, она попала в стихию трагической русской разобщенности, в которой каждый сам по себе, типа – сам с усам: что хочу, то ворочу. И Голова, оглядываясь вокруг, тоже стала жить по такому принципу: то есть — вести себя сугубо по-европейски, но по-русски – не оглядываясь на противовесы свободного жизнепроявления, скажем — на институты независимых судов, и тем самым — презрев главный европейский постулат: «Моя личностная свобода заканчивается там, где она посягает на свободу другого» Со временем её исконное европейство приняло на русской ниве ни просто уродливые, но ужасающие формы. Теперь же, когда она заняла достойное место среди моих исконно русских голов, будет вынуждена с ними считаться, и таким образом не посягать на их личностную свободу. А со своей стороны будет обогащать их великой наработанной веками европейской культурой. Что ни говори, а в Европе есть много чего хорошего. Более того, хорошего гораздо больше. Есть чему поучиться. Это мы, русские, сами виноваты, что не ввели с самого начала европейство в свою культуру, то есть — не районировали его, а пустили на самотек, вот оно и превратилось в сорняк квазикультуры.

— Да. Да! — Воодушевленно выкрикнула Голова первые слова в своем новом качестве. – Торжественно клянусь горячо любить удочерившую меня Россию. И не жалеть живота своего, защищая её от всевозможных напастей.

Все дружно зааплодировали Горынычу и Голове.

На этом торжественное собрание, посвященное произнесению клятвы верности Головой и принятию её в семью русских голов, завершилось. А пришедшие самостоятельно со всех округ женщины стали кричать «Ура!» и бросать в воздух чепчики.

8

Затем на трибуну взошел Оракул.

— Все мы учились в школе. – Сказал он. — Знаем, что при слиянии атомов разнокачественных веществ, скажем, водорода и кислорода образуется новое вещество – вода. И такое, могу с полной ответственностью заявить – чудесное превращение вроде никаким образом несовместимых вещей — в качественно новое вещество продемонстрировал нам многоуважаемый змей Горыныч. Он свою прежнюю личностную суть, которая на социальном атомарном уровне выражалась формулой Г3 (Гэ-три) обратил в формулу молекулы — Г3Е (Гэ-три- Е). Произошло ни только количественное увеличение его голов, но и поднятие их на новый качественный уровень. Получилась новое социальное вещество, а точнее сказать – существо, поскольку оно живое… Друзья, вот вам и решение всех наисложнейших проблем, как внутри России, так и вне её, то есть – во всем нынешнем человечестве. Мы должны подняться с атомарного социального уровня на — молекулярный. И чтобы начать этот Великий Процесс вселенского объединения, Великой Цепной Реакции, я присовокупляю свою голову Оракула с четырем головам змея Горыныча.

Оракул снял свою голову и торжественно водрузил её на расширившиеся плечи Горыныча.

— А как же ваше туловище? Оно что останется безголовым? — Раздался в изумленной толпе единичный скептический голос Фомы Неверующего.

— А я буду управлять своим туловищем на расстоянии. Пульт управление им — как был, так и остается у меня в мозгах. – Деловито ответила голова Оракула, устраиваясь поудобнее на новом месте.

— А тогда и я водружу свою голову на общеединые плечи Змея. – Решительно заявил Медведь-Тотем.

— И я. И я. – Заявили одновременно Заяц, Водяной, Леший и даже почтальон Печкин.

— Подождите! Нас забыли! – Закричал прискакавший впопыхах на Сером Волке Кощей Бессмертный. – Ежели я сольюсь с вами, то моё яйцо с иголкой бессмертия станет и вашим яйцом, и тогда вы тоже обретёте бессмертие.

Дальше началось массовое водружение собственных голов на алтарь Отечества, а именно — на расширяющиеся до бесконечности плечи Змея. И это действительно было похоже на фрагмент фильма Никиты Михалкова, когда разрозненный сброд, спешно призванный на войну с гитлеровскими захватчиками, вооружившись вслед за генералом Крутовым черенками от лопат, решительно направился брать штурмом Цитадель.

И я взошел на увеличившееся до неимоверности тело Змея по длинному, как эскалатор метро, трапу самолета. И уже знал, что змей Горыныч с минуты на минуту превратится в летучий корабль, распахнет свои неизмеримые обычными мерками крылья, и взлетит. Во времена оно люди и каждая тварь по паре спаслись от всемирного потопа на Ноевом ковчеге, плывущем по воде, а мы, обретя общеединые крылья, будем спасаться в воздухе, как птицы, перелетающие в благоприятные края через времена и пространства.

И уже на трапе меня перегнал колдун с длинной бородой и мусульманской чалме: «Я тоже с вами. — Взмолился он. – Хочу жить там, где колдовать не нужно».

— Заходи. – Великодушно ответил ему Медведь-Тотем. – На корабле, летящем в светлое будущее, места хватит всем. – И как помощник капитана встал у руля, чтобы трижды облететь землю и взять на борт всех желающих. Тем более, что рядом пристроился лопоухий Заяц, который напомнил о деде Мазае, спасающем зайцев в половодье. А затем и вовсе привел в рубку самого деда Мазая, который досконально знал, где могут прятаться люди, намеренные пережить грядущий возможный катаклизм.