​Покаяние

Пала история жертвою сглаза

литературой родной.

Даже погода в русских рассказах

вечно бывала дурной.

Тянется слякотью пьяный извозчик,

трюхает кляча сквозь хмарь,

город больных, умирающих к ночи

улиц… аптека, фонарь,

небо… за крышами прячется небо,

моросью воздух прошит,

серым по серому пишется небыль,

сумерки русской души.

Этот пейзаж неизменен от века,

он неразлучен с тобой,

ветер осенний, бездомный калека,

тени ложатся как боль,

тени ложатся, не могут улечься

в вечный сплошной неуют…

Боль, несказанная боль человечья,

видишь, я прошлому вышел навстречу?

видишь, стою на краю?

__________________

Как он пел «пока горит свеча»,

подтвердив, что всем давно известно:

слишком много «рыцарей на час»,

слишком мало тружеников честных;

может быть, и прав ты, больший брат,

нас в дебилы вписывая чохом,

но слова безнравственно звучат,

потому что каждый виноват,

если что-то в нашей жизни плохо.

__________________

и что в пустоте отзовётся

угрозой грядущему дню?

смешные и злые уродцы,

я вас не виню, не виню…

чем люди подобные живы

с душой, что всегда взаперти?

бессильны, болтливы, хвастливы,

им некуда, в общем, идти,

им не за что, в общем, бороться,

здесь каждый с рожденья устал…

и самодовольные овцы,

и самовлюблённые овцы

толпятся пред жертвой Христа…

__________________

мы ничто по справедливости поделим,

пустословье сделаем густым…

на Руси читали много – от безделья,

от тупой душевной пустоты,

а ещё спасались кабаками,

что, по-свидригайловски, с грязцой,

и, смешав молитву с матюками,

прятали под грязными руками

мокрое от пьяных слёз лицо…

__________________

серые, скучные, скудные лица,

путы, распутья, пути…

и от истории не откреститься,

и от себя не уйти;

вот я стою под неласковым небом,

медленный сеется дождь,

пишется, пишется вечная небыль,

я никогда ещё, видимо, не был

так на себя не похож…

__________________

по дубам орёт воронье дурачьё,

лунный камень в тучи заброшен пращой,

и ад и рай закрыты на переучёт,

и никто ни за что не прощён,

и никто никому уже ни за что

никогда и нигде и вообще никак…

и, сунув руку в рукав пальто,

я замираю, почти никто,

набитый прошлым дурак.

__________________

На рассвете, зияющем раною,

боль на шее петлёй затяну…

так любить вороватую, пьяную

и жестокую эту страну,

так любить, как на свете не любится,

так молиться, как в мире – никто…

девяностые, сумерки, Люберцы,

и пропахшее псиной пальто,

и бутылка по кругу, без закуси,

и размокший слегка беломор…

так однажды навеки отплакался,

чтоб не плакать уже с этих пор…

серым ветром былое развеяно

и порою уже не болит…

и стоим мы опять ротозеями,

проигравшими жизнь ротозеями,

с вечным комплексом детских обид…

__________________

беспамятством запеленать,

безволием заполонить,

и как пугающе красна

ведущая куда-то нить,

и уводящая за край,

где ты уже не человек,

и обещающая рай

для всех и даром и навек;

и каждый в свой черёд постиг,

открытьем страшным изумлён,

что впереди нас ждёт тупик

и нить закончится петлёй.

__________________

Изольётся моление наше

немотой облегчающих слёз…

Я мычу в пустоту: IamRussian,

I am stupid and rapist of course.

В моих жилах намешано крови

всех народов, что я покорил,

я виновен, виновен, виновен,

я сплошная вина, посмотри!

Неоткрытая вечная книга

собираемых с детства обид,

я в кармане властителю фига,

я наследье монгольского ига,

я обида, что вечно болит.

Я увенчанный славой кошмарной

и родства не забывший Иван,

внук того, кто сражался под Нарвой,

внук того, что скончался от ран,

я потомок поставленных к стенке

и творивших неправедный суд,

и, кровавя язык и коленки,

я опять к покаянью ползу,

одержим допотопной гордыней

и смиренным стыдом одержим,

я не знаю, чем стану я ныне,

может, нету меня и в помине

с покаянием грешным моим…

__________________

Ты опять вскипишь: какого лешего?

и затянешь в душу-бога-мать…

ты имеешь право быть утешенным,

ты рождён ласкать и утешать;

очарован Русью горе-праведник

в сумрачном лесу погибших слов,

где там твой нерукотворный памятник? –

щепки половодьем унесло…

щепки слов в водоворотах крутятся,

щепки слов гниют, врастая в ил…

и звенит российская распутица,

мает душу вечная распутица,

уводя от дедовских могил.

__________________

В усильном своём восхожденье

постигнув свою нищету,

ты тихо встаёшь на колени,

ты робко глядишь в пустоту,

и голос ломается, тонок,

и Бог закрывает глаза,

ты вечный и глупый ребёнок,

ты снова неправду сказал,

и снова, по-детски краснея

за глупый, наивный обман,

ты видишь ночную аллею

окутанной в зыбкий туман

и шепчешь: не надо, не надо…

но память с годами лютей…

И сном Гефсиманского сада

бредёт бесприютная тень…

__________________

По могилам наши прадеды лежат,

там, где тёмный бор шумит сырой листвой.

Тихо дремлет-спит звериная душа,

убаюкана молитвой Пресвятой.

Но всему на свете свой назначен срок,

пробуждается звериная душа,

русский бунт встаёт бессмыслен и жесток,

дело мести в исступлении верша.

Наша воля – полынья да полымя,

наша доля – из полымя в полынью,

мы страстями божью душу разменяв,

снова пиршество готовим воронью.

Ты прости нас, Пресвятая наша Мать,

мы к тому приуготовлены уже,

чтоб святое без остатка разметать,

чтоб звериное умножилось в душе.

А потом что не замолим, то запьём,

о поруганном святом забыть спеша,

порастёт земной погост травьём-быльём,

и опять заснёт звериная душа…

__________________

между ходынкой и цусимой втиснутый,

мир надежд, неизбежно тающий,

но жива ещё память могил, живы те цветы,

что дарила любовь, и свеча ещё

за тебя и меня и за нашу боль,

что зовётся единственной родиной,

у иконы стоит, и ношу с собой

эту боль, что не проходит, но

обновляется, накладывает плоть на плоть,

душу на' душу, слово на' слово…

для чего-то хранит нас с тобой Господь,

может быть, и ему неясного…

__________________

Только гибель к воскресению ведёт,

только смертью и возможно смерть попрать,

спит земля, как неразумное дитё,

запелёнатое в тихие ветра;

всё грустит, грустит озябшая душа,

всё летит, летит исписанной листвой,

над безвременным и временным кружа,

над постылой человечьей маетой;

за стихами боль не скажется – прости,

столько жизней ты на строки разменял,

голубиной книгой в небо отпустив

всё земное, прораставшее в меня;

покаянною молитвой замостив,

ночь распутства и распутицы до дня,

где, едва живую душу сжав в горсти,

топи света переходишь по теням;

ты живёшь во мне, убитый братом брат,

и во тьме зайдёшься плачем, как дитё…

только смертью и возможно смерть попрать,

только гибель к воскресению ведёт…

__________________

Край, вышитый бисером почерка,

вздох боли особой цены…

вот все мы от центра до кончика,

от хвостика до глубины,

и каждый со смертной обидою,

что смертного горше греха,

и странно, что кто-то завидует

прожившим себя впопыхах,

и странно, что кто-то любуется,

как стыд выедает глаза,

и тянется пыльная улица,

ведущая вечно назад,

и тянется вечное прошлое,

и ты закрываешь глаза,

бездомный, заблудший, заброшенный,

однажды забывший хорошее,

что миру когда-то сказал.

__________________

ты пойми, я опять ни о чём никому как всегда не так,

ты прости, у меня, понимаешь, опять болит,

значит, снова не в тему не в пору не в масть не в такт

заповеданный бред заповедной реки молитв,

покаянье за всё, что сошлось и что разошлось,

за пепел истории, развеянный по ковылю,

за то, что в мире я часто незваный гость,

за то, что люблю, понимаешь, просто люблю…

сентябрь 2018 – май 2019