Принцип нравственного совершенствования

Тяжесть ответственности усилилась многократно: у меня, словно у ослика, груженого поклажей под завязку, подгибаются и дрожат ноги. А когда совсем покидают силы, и нет мочи передвигаться с такой тяжестью по земле, я в мыслях своих превращаю её в черепаший панцирь – костяной дом для души и тела, и опускаю на землю, чтобы перевести дух, втянув в себя когтистые лапки и змеиную головку на морщинистой шее. Теперь тяжесть не давит, а наоборот защищает от лукавого хищника, зорко наблюдающего за мной со стороны. Сам он давно выполз из черепашьего панциря, сбросив с души ответственность за что-либо. Да, вот незадача: вместе с тяжестью ответственности отринул и собственную душу, потому как душа и ответственность – две стороны одной медали, одна без другой быть не может. А когда нет души, некому вырабатывать духовную пищу, без которой нет жизни вообще: ведь не хлебом единым жив человек. Вот потому он, мой недруг, и охотится за мной, чтобы отнять у меня и съесть произведенный моей душой дух. Но для этого нужно взломать мой черепаший панцирь, что ему не под силу; остается только ждать, когда я сам сброшу с себя тяжесть ответственности, а для этого надобно сделать её непосильной.

И он мастерски совершает это, подрывая устои, за которые я несу личностную ответственность. Ибо на устоях держится человеческая культура, пребывая в которой, мы, люди, только и можем быть людьми. Тогда как, выпав из неё, становимся вновь животными, но в несопоставимо худшем качестве, чем дикие звери. Последние подчинены изначально заведенному Господом естественному отбору, а одичавшим (выпавшим из культуры) людям естественный отбор не писан. Одичавший человек готов съесть всех и каждого, только чтоб еще какое-то (незначительное) время пожить самому…

Мой недруг из таких: он – волк в овечьей шкуре. Но я несу личностную ответственность и за него: поскольку он от рождения не бы таким, а стал таковым во взрослой сознательной жизни – значит не все ладно в нашем человеческом королевстве. Мне чрезвычайно больно за него, а он, зная это, своим нарочитым поведением (словами и поступками) усиливает мою боль, чтобы в конце концов, невыносимой тяжестью ответственности раздавив мою душу, выдавить из неё дух и с жадностью его съесть: ведь недруг голоден, а потому зол.

…Втянув в черепаший панцирь лапки и голову, я прикрываю глаза, и набираюсь новых сил. Знаю, более того, абсолютно уверен, Господь не оставит меня, и снова даст столько силы, что теперешняя тяжесть ответственности станет для меня легче пушинки, и я налегке, а может быть даже и припеваючи продолжу свой жизненный путь.

Вот так, а никак иначе и происходит нравственное совершенствование человека: от духовной силы к еще большей духовной силе — через тяжесть ответственности, имеющей склонность увеличиваться до бесконечности, и тем самым прокладывая нам, людям, проход в вечную жизнь.