Странники

Вечером деревня недосчиталась еще одного… Еще один кормилец не вернулся из леса… Еще одной семье придется оплакать своего отца, сына, брата… Люди в страхе шептались по дворам, что так скоро всех изведут, что лучше уйти отсюда, с этого проклятого места, пока еще кто-то может спастись, что не надо было старосте отказывать в приюте тем двоим, что теперь, из-за ошибки одного, страдают остальные. Люди не роптали, нет. Они давно свыклись со своей участью. Здесь, в селе, затерянном среди лесов и болот, староста был ставленником богов. Решения его не оспаривались, а действия не обсуждались. Вот только умирать никому не хотелось. Тем более — так. Их было двое: парень, высокий, нескладный, с выгоревшими на солнце соломенными волосами и разного цвета глазами и девушка, небольшого росточка, худенькая, хрупка, дунь — улетит. Пришли под вечер, попросили по древней традиции крова и пищи. Алон, староста деревенский, долго думать не стал, головой покачал: — Не место у нас чужакам. Ступайте отсюда. — Отдохнуть ей надо, куда она пойдет на ночь-то, — попытался усовестить главу селенья парень. Староста, не став слушать, приказал спустить на пришлецов псов. Вот только заскулили собаки, отказались близко к непонятной паре подходить, в комок сжались под пронзительным взглядом чужака. Тогда велел Алон принести батоги. Не дошло до этого. Сами ушли странники. — Будет наказание соразмерно вине вашей, — сказал тогда разноглазый. А на следующий день не вернулся из леса плечистый красавец Милон. Горько ревела тогда Арина, невеста его, ноги отказали у Рады, его матери, билась в истерике Лота, его сестра младшая. Так и пошло с тех пор: каждый день не досчитывалась кормильцев деревня. Баб не трогал лес, только мужиков брал. А тех как нарочно тянуло что-то в самую гущу. И шли они, как на заклание. Каждый день — по одному. А потом пропал сын старосты, умный и ловкий Дерек. Пошел, втайне от отца, с ребятами силки проверять. И никто его потом найти не смог… Почернел от горя владетель села, заголосила жена его. Молча слушал староста женские крики, а потом заткнул за пояс топор и вышел из избы. Холодная ночь выдалась, беззвездная. Вот и черные силуэты деревьев рядом видны. Старик сам не знал, куда шел. Но оставаться в умирающей деревне не желал. Пусть и его… Заодно с сыном… Птица над головой пронеслась, в кустах послышался шорох. Страшно стало старосте. Хоть и вырос он здесь и знал лес, как свой дом, сейчас, идя среди деревьев ночью, испытал пробирающий до костей ужас. А потом он услышал музыку, чарующую, манящую за собой, заставляющую забыть тех, кто дорог, забыть о доме, и друзьях, и идти, идти навстречу тому, кто так сладко играет… Поляна, окруженная высокими деревьями, была, несмотря на ночь, залита мягким желтым светом. Странный он был, тот свет, будто не солнце светило (да и откуда ночью в лесной чаще солнцу взяться?), а кто-то факелы в необычном масле промаслил и зажег. Вот только не видно было ни души вокруг. Да и самих факелов тоже не видать было… Мурашки поползли по рукам старосты. Как от сна очнулся он. Музыка прервалась резким жалобным звуком, и вместо нее послышались старику всхлипы и стоны. Люди ли? Призраки ли? Ох, спасите, боги… А тот голос. Знаком он старосте. Дерек, сынок! Кинулся мужчина на голос, да так и замер в ужасе: на деревьях, повыше роста человеческого, висели огромные коконы, из каких бабочки порой появляются. А из коконов человечьи руки-ноги торчали. Внутри же, внутри! Ох, боги, защитите и помилуйте! Люди же там! И ведь поедает их нечто! Такой противный чавкающий звук!          Под утро нашли жители своего старосту на окраине леса, ссохшегося сего, слюни пускающего. Умом тронулся старик и так никогда от  увиденного и не оправился. А жители в деревне перестали пропадать. Да и рождаться-то тоже перестали. И вымерла скоро деревенька, что странников приютить отказалась.